Телефон: 8-800-350-22-65
WhatsApp: 8-800-350-22-65
Telegram: sibac
Прием заявок круглосуточно
График работы офиса: с 9.00 до 18.00 Нск (5.00 - 14.00 Мск)

Статья опубликована в рамках: II Международной научно-практической конференции «Научное сообщество студентов: МЕЖДИСЦИПЛИНАРНЫЕ ИССЛЕДОВАНИЯ» (Россия, г. Новосибирск, 16 апреля 2012 г.)

Наука: Филология

Скачать книгу(-и): Часть I, Часть II, Часть III, Часть IV, Часть V

Библиографическое описание:
ПОЭТИЧЕСКАЯ САМОРЕФЛЕКСИЯ В ЛИРИКЕ В.Ф. ХОДАСЕВИЧА: СЕМАНТИКА СТИХОВЕДЧЕСКИХ ТЕРМИНОВ // Научное сообщество студентов: МЕЖДИСЦИПЛИНАРНЫЕ ИССЛЕДОВАНИЯ: сб. ст. по мат. II междунар. студ. науч.-практ. конф. № 3. URL: https://sibac.info//sites/default/files/files/2012_04_16_student/Student_16.04.2012_1.pdf, https://sibac.info/sites/default/files/files/2012_04_16_student/Student_16.04.2012_II.pdf, https://sibac.info/sites/default/files/files/2012_04_16_student/Student_16.04.2012_III.pdf, https://sibac.info/sites/default/files/files/2012_04_16_student/Student_16.04.2012_IV.pdf, https://sibac.info/sites/default/files/files/2012_04_16_student/Student_16.04.2012_5.pdf (дата обращения: 29.03.2024)
Проголосовать за статью
Конференция завершена
Эта статья набрала 0 голосов
Дипломы участников
У данной статьи нет
дипломов

ПОЭТИЧЕСКАЯ САМОРЕФЛЕКСИЯ В ЛИРИКЕ В.Ф. ХОДАСЕВИЧА: СЕМАНТИКА СТИХОВЕДЧЕСКИХ ТЕРМИНОВ

Спиридонова Кристина Сергеевна

Студент 3 курса, филологический факультет, Томский государственный университет, г. Томск

Е–mail: Schris@yandex.ru

Сваровская Анна Сергеевна

Научный руководитель, канд. филол. наук, доцент, филологический факультет, Томский государственный университет, г. Томск

 

 

Метатекстовая составляющая поэтического творчества Ходасевича начала осмысляться и его современниками, и нынешними исследователями: В.В. Вейдле, В. Толмачёв, С. Г. Бочаров, Ю.И. Левин.

Ю.И. Левинв своей книге «Избранные труды. Поэтика. Семиотика» собрал различные свои статьи, напечатанные в 1960–90 годах преимущественно в малодоступных научных периодических изданиях, отечественных и зарубежных, а также ранее неопубликованные – в их числе и посвящённые творчеству Ходасевича.

Принимая во внимание неизученность поэзии Ходасевича, Левин сосредоточил своё внимание на  нескольких центральных, с его точки зрения, вопросах. «С этим связаны и ограничения на материал; преимущественно рассматриваются главные сборники Ходасевича – «Тяжелая лира» и, в меньшей степени, «Европейская ночь»; «Путём зерна» привлекается лишь эпизодически, как и не вошедшие в сборники поздние стихи; две ранние книги, за единичными исключениями, вообще не принимаются во внимание»[4, с. 210]. В своём Vочерке «Некоторые наблюдения над лексикой» Левин приводит список 50 самых частых существительных в «Тяжёлой лире»: 22–24 места делят между собой слова «сад», «свет» и «слово» (употреблены по 5 раз в текстах 4 стихотворений), а слова «вдохновенье» и «песня» наряду со словами «беда», «гроза», «змея», «красота», «мечта», «слух», «стекло» и «улица» – 41–50 места (употреблены по 3 раза в текстах 3 стихотворений). То же самое он делает и для «Европейской ночи» (не учитывая «Джон Боттом»): здесь на 16–19 местах такие слова, как «раз», «стихи», «стекло», «толпа» – они употреблены по 5 раз в текстах 4 стихотворений.

Исходя из полученных Левиным данных, можно сделать такой вывод: выделив по 50 наиболее употребительных имён существительных в стихотворениях из двух, наиболее ярких и значительных сборников, можно отметить, что чаще всего в лирике Ходасевича встречаются только 4 слова, так или иначе имеющих отношение к поэтически саморефлективным: «вдохновенье», «песня», «слово» и «стихи». К тому же по частоте употребления они занимают даже не первые места: если учитывать их алфавитный порядок в составленном Левиным списке, то «стихи» на 17, «слово» на 24, а «вдохновенье» и «песня» одни из самых последних – на 42 и 47 местах соответственно.

В двухтомном «Словаре поэтических образов» Н.В. Павлович, представляющем собой свод парадигм образов русской поэзии и прозы XVIII–XX вв., около 40 000 образов более 600 авторов: в частности, в первом томе приведены сведения о таких категориях поэтических образов, как вдохновение, книга, поэт, поэтическое слово, словотворчество, талант, и пр. Парадоксально, что лирика Ходасевича не стала примером ни к одному из них. Хотя в конце второго тома, в «Авторах, образы которых встречаются в словаре», составитель указала, что ею были приведены в пример 57 образов из поэтического творчества Ходасевича. Следовательно, используя в качестве источников сборники «Тяжёлая лира»и «Колеблемый треножник», Павлович по каким–либо причинам не выделила его образы как указывающие на поэтическую саморефлексию, либо не акцентировала на этом своё внимание.

Однако уже при первом взгляде на весь корпус поэтических текстов Ходасевича становится очевидной необычайная устойчивость и частотность присутствия в них лексики, отсылающей к поэтической саморефлексии. Нами было отмечено в общей сложности 92 такого рода стихотворения (6 – из сборника «Молодость», 10 – из «Европейской ночи», по 13 – из «Путём зерна», «Тяжёлой лиры» и раздела «Несобранного в книги», а также 26 стихотворений – из раздела «Не опубликованного при жизни и неоконченного»), наблюдения над которыми приведены в таблицах, демонстрирующих многоаспектность нашей проблемы.

В целом в самоотражение вовлечены различные литературоведческие термины: от названия жанра стихотворения и формы строфы до названия стихотворного размера; разнообразна и употреблённая лексика, связанная с литературным творчеством – это и материальные категории («стол», «книга», «перо»), и духовные («вдохновение»); присутствуют в лирике Ходасевича и некоторые мифологические образыМуза», «Афродита»), и имена античных авторовКатулл», «Омир»). Тем самым поэзия акцентирует разнообразие, даже всеохватность художнического арсенала: поистине «каждый слог замечен и в чести» и «каждый стих глядит себе героем»[2, с. 51].

Целью жеданной работы было проанализировать только три стихотворения Ходасевича: «Бедные рифмы» (1926 год, из книги «Европейская ночь»), «Дактили» (1927–1928 года, из несобранного в книги), «Не ямбом ли четырёхстопным…» (1938 год, из неопубликованного при жизни и  неоконченного), – как начало освоение темы в одном из возможных направлений – семантика стиховедческих терминов в названиях лирических произведений Ходасевича.

«Бедные рифмы»

2 октября 1926 года, будучи в эмиграции в Париже, Ходасевич пишет стихотворение «Бедные рифмы».

Анализ текста этого стихотворения в аспекте выбранной темы возможен на пересечении следующих векторов: терминологическое заглавие – поэтический синтаксис – лирический сюжет – субъектная организация.

Чтобы говорить о связи названия стихотворения с его содержанием, мы определили вид рифмы в нём: рифма во всех четырёх катренах с точки зрения звукового построения – точная и бедная (кроме рифмующихся «таком–пузырьком»).

Поэтический синтаксис данного стихотворения являет собой одно сложное предложение, состоящее из двух частей. Первая часть (до знака тире) занимает 3 катрена и является простым неосложнённым предложением, односоставным – безличным. Глаголы в инфинитиве («дремать», «ехать», «тащить» и пр.) обозначают действия, но не называют объекта созерцания лирического героя, хотя уже становится ясно, что это «среднестатистический человек «Европейской ночи».

Малочисленные эпитеты (их всего 5) фиксируют жизненный процесс в материальном («мелкая пожива»), семейном («с женой некрасивой»), и духовном плане («в заповедном смиреньи»), а также бедноту окружающего природного мира («на чахлую траву»). Выражается в описании жизни человека и его внутреннее отчаяние: «Задыхаться, тощать и дрожать…», «…и забаву / Каждый раз в этом всём находить», – и  обречённость подобного образа жизни, его нескончаемая цикличность, некая запрограммированность: «всю неделю», «по субботам», «и опять», «и обратно», «каждый раз». Анафора (союз «и», начинающий 7, 9 и 11 строки) тоже фиксирует цикличность, бесконечность, безвыходность, неизменность событий жизни, подтверждая тотальность власти обыденности над человеком.

Первые 3 строфы представляют собой событийный ряд, а последняя, четвёртая, строфа – непосредственно рефлексию лирического героя, направленную на судьбу другого человека. Поэтому для начала имеет смысл реконструировать событийный ряд «маленького» человека «Европейской ночи».

В 1–2 строках фиксируется тяжёлая грубая работа этого человека («Всю неделю… / Задыхаться, тощать…») – говорится о его скудном заработке («над мелкой поживой») и боязни потерять даже такую работу («дрожать»). Далее представлены социальные ритуалы обычного европейского человека, некий стереотип социального поведения: его субботний отдых («По субботам… / Над бокалом…») и отдельно – воскресный ритуал («в воскресенье»).

Жена у него некрасивая, с ней можно разве что только, обнявшись, дремать над бокалом: даже с женой нет взаимопонимания, не находит человек отдушины в своей семейно–бытовой жизни. Духовная усталость, отчаяние человека выражены через глагол «тащить», причем в ряду зависимых от этого глагола однородных членов есть слово, никак не являющееся лексически равным остальным: «Этот плед, и жену, и пиджак». Жена для него становится чем–то якобы неодушевлённым, настолько привычным, что этот человек упоминает о ней наряду с материальными предметами обыденности.

И природа в выходной день не может компенсировать серости будней, она не освежает после городской суеты («на чахлую траву»). Лексический повтор «дремать»/«задремать» указывает на попытку этого «среднестатистического» человека найти выход – здесь дрёма как спасение, как бегство из окружающей его реальности, в которой он вынужден каждый раз находить забаву («… и забаву / Каждый раз в этом всём находить…»).

Однако сам этот «среднестатистический» человек своей несвободы не ощущает – его не только всё устраивает, но у него нет и альтернативы. Кем бы он ни был – эмигрантом или же непосредственно европейцем – сам он не видит в подобном образе жизни трагедии. Текст представляет собой монолог не от имени этого человека, а является рассуждениями лирического героя на фоне его наблюдений за жизненным процессом обычного, «среднестатистического», человека.

Последние 2 строки третьей строфы: «И ни разу по пледу и миру / Кулаком не ударить вот так…» – выражают сочувствие лирического героя объекту своей рефлексии – этому человеку «Европейской ночи», сострадательное негодование и удивление лирического героя по поводу невозможности ничего сделать («не ударить»: причём невозможность «ударить» как по материальной («по пледу…»), так и по абстрактной составляющей жизни («…и миру»)). Эти строки есть переход от простого перечисления жизненных событий, от наблюдений в первой части предложения ко второй части предложения – непосредственно рефлективной.

Вторая часть предложения – после знака тире – представлена одной последней, четвёртой, строфой. В ней сталкиваются 2 точки зрения на эту жизнь: причём точка зрения самого человека отсутствует, но со слов лирического героя можно предположить, что человек не способен к самосознанию – он, смирившись и не предпринимая попытки к переменам,  живёт «… В таком непреложном законе, / В заповедном смиреньи таком…».

Подобную жизнь в «непреложном законе» и «заповедном смиреньи» лирический герой сравнивает с движущимися в сифоне пузырьками. Слово «сифон» имеет несколько значений, одно из которых таково: сифон – популярное в начале ХХ века в Париже среди высших кругов общества устройство для приготовления чая и кофе, при заваривании которых создаются многочисленные и очень зрелищные цепочки пузырьков.

Таким образом, сифон становится прозаическим вариантом неволи. Употреблённый Ходасевичем в заключительных строках образ сифона есть ничто иное, как классическая метафора внутренней несвободы, где вода символизирует судьбу, а пузырёк – человека. «Пузырьки только могут в сифоне / Вверх и вверх, пузырёк с пузырьком»: такой жизнью могут жить только неодушевлённые пузырьки в таком техническом устройстве, как сифон; и люди, ведущие смиренный образ жизни, данный в представлении лирического героя, сравниваются с этими пузырьками, которые – «пузырёк с пузырьком» – как элементы социума.

Мы немного отошли от нашей темы, но анализ лирического сюжета приводит к выводу о том, что заглавие стихотворения и способ рифмовки становятся адекватной формой воссоздания такой судьбы. В данном стихотворении присутствует лишь точечное прикосновение к поэтической саморефлексии – намечается смысл рефлексии как поиска точного соответствия содержания и законов версификации.

«Дактили»

С января 1927 по 3 марта 1928 года, будучи в эмиграции в Париже, Ходасевич пишет стихотворение, заглавие которого представляет собой слово «дактиль», употреблённое во множественном числе.

Наиболее распространённое значение это слово имеет употреблённое в единственном своём числе: да́ктиль (от древнегреческого«δάκτυλος» – «палец») как стихотворный размер.

Являет ли собой название стихотворения литературоведческий термин, потому что с точки зрения своей структуры оно всё же состоит из дактилей (как целых шести стоп дактиля – в гекзаметре, так и зеркально отражённых 2,5 стоп – в пентаметре)? Можно с некоторой долей уверенности заявить, что данный стихотворный размер стал аналогом жизненного пути Фелициана Ивановича Ходасевича, отца поэта. На основе данного стихотворного размера и с его помощью поэт воссоздал воспоминания о своём отце.

Лирический сюжет стихотворения воспроизводит жизненный путь отца В. Ходасевича, Фелициана Ивановича Ходасевича (1834–1911): на основе данного стихотворного размера и с его помощью поэт воссоздал воспоминания о своём отце как художнике и отце семейства, как социальном и биологическом существе.

В первой строфе фиксируются факты биографии. Он был выходцем из литовской обедневшей дворянской семьи. «В бедной, бедной семье встретил он счастье своё». Его учителем действительно был Бруни: «По ткани, натянутой туго, / Бруни его обучал мягкою кистью водить». Фёдор Анто́нович Бру́ни (17991875) — русский художник итальянского происхождения, профессор Академии художеств. «Там, где фиванские сфинксы друг другу в глаза загляделись» – имеется в виду Академия художеств в Санкт–Петербурге, находящаяся на Университетской набережной, 17. А по окончании Академии художеств одно время Фелициан Иванович расписывал церкви: «А на Литву возвратясь, веселый и нищий художник, / Много он там расписал польских и русских церквей».

Во второй строфе раскрывается тема счастья в социально–бытовом аспекте. «Такими родятся счастливцы» – в первой строке отмечается мифологизация имени: Фелициан значит «счастливый» – от латинского fēlīx, īcis. У этого слова есть несколько значений: 1) плодородный, плодоносный; 2) счастливый, благоденствующий, блаженный; 3) богатый; 4) успешный, благополучный, удачный. Фелициан Иванович действительно, хоть и «в бедной, бедной семье», но всё же «встретил он счастье своё».

В третьей строфе явлен образ счастливого отца семейства, который играл со своими детьми вечерком в "сороку–ворону, сидя на любимом диване. Представляется знаковой семантика числа 6:

  • стихотворение «Дактили» состоит из 6 строф, каждая из которых состоит из 6 строк (то есть это шесть секстин);
  • 6 раз повторяется в начале каждой из шести строф простое предложение: «Был мой отец шестипалым»;
  • «Был ˂…˃ шестипалым» – даже в этом рефрене присутствует число 6 как 6 пальцев.

В связи с этим кажется более близким значением слова «дактили» его исконное, древнегреческое, – «пальцы». Этим объясняется повторяющаяся строка: «Был мой отец шестипалым». Исходя из известных данных об отце Ходасевича, которыми мы располагаем, остаётся неизвестным, был ли у его отца подобный телесный дефект, как присутствие шестого пальца.

Однако шесть пальцев на руке отца Ходасевича прочитывается как наличие у него шестерых детей: «Шестеро было детей», – пишет поэт. Действительно, он родился шестым, последним, ребёнком в семье Ходасевичей («А шестой – это я»).

Но счастье семейной жизни стало для персонажа лишь замещением другого, душевного счастья: он принял участь отца семейства вместо того, чтобы быть художником.

Факт биографии отца (его работа фотографом) поэт переводит в лирический сюжет как мотив нереализованности творческого дара и смиренного приятия судьбы.

Любопытно ещё одно значение слова «дактили» во множественном его числе: Да́ктили (от древнегреческого «Δάκτυλοι» – «пальцы») — в греческой мифологии демонические существа. Так в названии можно увидеть намёк на проведённую параллель Фелициана–художника с этими мифическими существами – дактилями, которые были искусниками, выделывающими из металлов, силой волшебства, различные необыкновенные произведения: поэт как бы сравнивает работу своего отца как художника с деятельностью дактилей.

Первые две строки пятой строфы представляют собой размышления лирического героя о природе творческого дара. Мотив творческой нереализованности отца воплощенный в форме вопросительного предложения: «… В сухой и красивой ладони / Сколько он красок и черт спрятал, зажал, затаил?» рождает универсальную формулу: природа творчества – демоническая, природа художника – дерзкая; отношения между художником и миром – созерцание и созидание иного мира: «Мир созерцает художник – и судит, и дерзкою волей, / Демонской волей творца – свой созидает, иной». В пятой и шестой строках происходит возвращение к участи отца, пожертвовавшего своим даром художника во имя другой, семейной, жизни: «Он же очи смежил, муштабель и кисти оставил, / Не созидал, не судил… Трудный и сладкий удел!».

Так две центральные строки предпоследней, пятой, строфы стихотворения «Дактили» становятся сопряжением драматической судьбы отца и рефлексии лирического героя о природе творчества, где рассуждения об отношениях художника и мира даны лирическим героем на фоне рассуждений об его отце, его творческой судьбе. Отец значим для лирического героя не только как биологическое существо, давшее ему жизнь и пожертвовавшее своим даром, но и как катализатор его раздумий над сущностью отношений между творцом и миром. Художник должен вглядываться в мир, но итог этого вглядывания – создание своего художественного мира («Мир <…> свой созидает, иной»). Лирический герой жалеет своего отца за то, что тот не проявил своей дерзкой воли, демонской воли – в этом отец не стал учителем для своего сына.

Лирический герой оценивает свою судьбу с оглядкой на отца:

6

… А сын? Ни смиренного сердца,
Ни многодетной семьи, ни шестипалой руки
Не унаследовал он. Как игрок на неверную карту,
Ставит на слово, на звук – душу свою и судьбу...

Здесь представлена метафора творческого процесса как карточной игры. Азартные игры – это всегда адреналин – это поединок с судьбой. В этом лирический герой и отличается от своего отца: он не унаследовал ни «смиренного сердца», ни семьи, ни детей – он одинок, но он рискует, ибо по–другому он не может, ведь поэт – это тот же игрок, который «как … на неверную карту, / Ставит на слово, на звук…» – словно игрок в казино, делающий ставку на число, играя в рулетку. Но ставка поэта – не деньги, поэт ставит на кон «душу свою и судьбу».

В заключительных строках последней, шестой, строфы «в январскую ночь» лирический герой, будучи «во хмелю», поминает своего отца.

И поминая отца, В. Ходасевич выбирает себе в помощники дактиль как стихотворный размер (пусть даже и в античной форме элегического дистиха) и шесть секстин как строфическую форму: «… шестипалым размером / И шестипалой строфой…». Литературное творчество почти тождественно жизни поэта–творца, таким образом, используя своё мастерство – иными словами то, что он лучше всего умел в жизни, – Ходасевич создаёт своеобразный «памятник» своему отцу, вобравший в себя различные смыслы: в нём сошлись и дактиль как стихотворный размер, и символика числа 6, и черты мифологических персонажей, и связь двух поколений – «отцов и детей» с помощью оригинальной метонимии по соотношению части и целого, где часть – это пальцы как дети, а целое – сам отец.

«Не ямбом ли четырёхстопным…»

Последнее в творчестве и в жизни стихотворение Ходасевича – «Не ямбом ли четырёхстопным…»: спустя несколько месяцев после его написания он умер в больнице, забытый и брошенный всеми. Это стихотворение так и останется для русской поэзии неоконченным.

Об этом стихотворении написано по меньшей мере 2 статьи: М.Ю. Кукина «Зримое и незримое в поэтическом мире: Последнее стихотворение Ходасевича» и Р. Хьюза «Ода русскому четырёхстопному ямбу». Опираясь на их логику, мы обозначили перспективы исследования этого текста.

В своём стихотворении Ходасевич пишет не просто четырёхстопным ямбом о четырёхстопном ямбе как силлабо–тоническом размере: образ ямба у него целен и един, но и противоречив. Четырёхстопный ямб – это и главный герой стихотворения; но ямб – это и размер, которым написано стихотворения. В этом кроется ещё одно противопоставление: четырёхстопный ямб как имеющий числовое выражение – четыре стопы – то есть подчинён некоему «закону» стихосложения; и ямб как водная стихия – водопад – то есть абсолютно «свободен». Вот такое «соединение свободы и закона и составляет таинственную природу ямба»[3, с. 176]:

Таинственна его природа,

В нём спит спондей, поёт пэон,

Ему один закон – свобода,

В его свободе есть закон.

С нашей точки зрения четырёхстопный ямб здесь, в стихотворении, не единственный герой. Присутствие лирического героя заметно с первой строфы, где он обращается к читателю и к самой поэзии вообще. В местоимённой структуре стихотворения отсутствует понятие «я» – оно растворено в употреблённом лирическим героем местоимении «мы»: «К нам ангелами занесен…», «… Нам первым криком жизни стал».«Нам» – значит всем литераторам: этим обобщающим местоимением лирический герой отражает собирательный образ всех поэтов, в число которых входит и сам он (как поэт). Но прежде всего текст данного произведения представляет собой разговор лирического героя с самим собой, его рассуждения о судьбе поэзии и в частности о четырёхстопном ямбе, воплощая в подобной метонимии всю поэзию – это показано через вопросительное предложение и неправильный порядок слов, имитирующий поток живой речи:

Не ямбом ли четырехстопным,
Заветным ямбом, допотопным?
О чем, как не о нем самом –
О благодатном ямбе том?

Интересно также отметить тот факт, что в строке: «В нём спит спондей, поёт пэон…» – именно на слове «спондей» действительно присутствует таковой: _́_ _́_ __ _́_ __ _́_ __ _́_. Обратившись к метрической схеме, мы видим в первой стопе действительно столкновение двух подряд ударных слогов в ямбе. Однако дальше подобного не повторяется: на слове «пэон» не происходит пропуска метрического ударения в ямбе. Очевидно, что это не простое совпадение, а мастерски применённое на практике знание литературоведения, точнее поэтической теории, и умение Ходасевича претворить теорию на практике – таким образом, хоть и неоконченное филологическое образование давало ему большие возможности оперировать терминами даже во время создания поэтических произведений.

Так строгая нормативная модель абстрактной метрической схемы – четырёхстопный ямб – получает жизнь в лирике Ходасевича: представление размера стихосложения не только как объекта поэтической саморефлексии, но и как главного героя стихотворения, открытие его таинственной природы и двойственной сущности, и подведение итогов двух веков русской поэзии – XVIIIи XIX– наряду со своим творчеством как составляющим этой поэзии – всё это есть то уникальное, что сумел воплотить всего в 32 строках четырёхстопного ямба Ходасевич в конце своего творческого и жизненного пути.

Таким образом, выбранные нами 3 лирических произведения В. Ходасевича позволяют утверждать, что диапазон проблемы поэтической саморефлексии в его лирике очень широк: от поисков соответствия стиховедческих законов и темы до рефлексии над содержанием и культурным значением одного из стихотворных размеров.

 

Список литературы:

  1. Богомолов Н.А. Жизнь и поэзия Владислава Ходасевича // Ходасевич В. Стихотворения. Л., 1989. С.5-48.
  2. Бойко С. «Дивный выбор всевышних щедрот…». Филологическое самосознание современной поэзии // Вопросы литературы. М., 2001. №1. С.44-73.
  3. Бочаров С.Г. «Памятник» Ходасевича // Ходасевич В.Ф. Собр. соч.: В 4 т. М., 1996. Т.1. С.5-56.
  4. Кукин М.Ю. Зримое и незримое в поэтическом мире: Последнее стихотворение Ходасевича // Начало: Сб. работ мол. ученых. М., 1993. Вып.2. С.157-180.
  5. Левин Ю.И. О поэзии Вл. Ходасевича // Левин Ю.И. Избранные труды. Поэтика. Семиотика. М., 1998. С.209-267.
  6. Ходасевич В.Ф. Собрание сочинений: В 4 т. Т. 1: Стихотворения. Литературная критика 1906–1922. – М.: Согласие, 1996.
  7. Хьюз Р. Ходасевич: ода русскому четырехстопному ямбу // Блоковский сборник XIII. Русская культура ХХ в.: метрополия и диаспора. Тарту, 1996. С.170-184.
Проголосовать за статью
Конференция завершена
Эта статья набрала 0 голосов
Дипломы участников
У данной статьи нет
дипломов

Оставить комментарий

Форма обратной связи о взаимодействии с сайтом
CAPTCHA
Этот вопрос задается для того, чтобы выяснить, являетесь ли Вы человеком или представляете из себя автоматическую спам-рассылку.