ЕВРЕЙСКИЙ МИР И КУЛЬТУРА В ПРОИЗВЕДЕНИИ И. БАБЕЛЯ «КОНАРМИЯ»

Хатажукова Фатимат Мурадиновна

студент 2 курса, Высшая школа словесности, европейских и восточных языков
Пятигорского государственного лингвистического университета,

г. Пятигорск

Е-mail: fatima_khatazhukova@mail.ru

Казиева Альмира Магометовна

научный руководитель, доктор филологических наук, профессор
Пятигорского государственного лингвистического университета,
г. Пятигорск

Многие годы фольклористы, литературоведы и культурологи многих стран хотели понять, как происходило развитие культур, языков и литератур. Это способствовало вхождению образов одной культуры в другую культуру. Конечно при вхождении в чужую культуру они под воздействием законов чужого языка видоизменялись. Именно так протекал «диалог» национальных культур в эстетическом поле литературы.

Уже в XIX веке началось создание поликультурной литературы на русском языке, где стал бы формироваться образ нового национального мира. Но стремление создать интернациональную и многонациональную картину мира, всплеск интереса к разным этносам более характерны для советской литературы и культуры. После 1917 года современная литература кроме специфически-национального характера стала носить еще и пограничный характер.

Вопрос об особенностях развития национальных культур, национальном своеобразии, систем мировоззрения и мышления, которые воплотились в литературе, получил большое распространение в науке: и в культурологии, и в философии, и в социологии, и в лингвистике, и в политологии. Но все-таки, проблема взаимодействия национальных культур стала рассматриваться  более глубоко лишь в XX веке. В первую очередь, это связано с большим интересом писателей к бытию других народностей и наций и с процессом развития литератур разных народов СССР.

Г.Г. Гачев писал, что материя Еврейства и его природа являются плотью народа. Основной заповедью является выжить, жить [4, c. 36]. Несмотря на это, в произведении И. Бабеля «Конармия» мы видим постепенное угасание еврейства. Герой произведения Лютов является евреем. Но он скрывает своё еврейство от окружающих. Своё еврейство он скрывает потому что, он хочет ассимилироваться, слиться с казаками. Он считает, что именно среди них кипит жизнь. Путь Лютова – это поиск душевной и новой родины. Именно поэтому Лютов хочет присоединиться к новому миру.

Некоторые части произведения посвящены хасидизму. («Сын Рабби», «Гедали», «Пан Аполек», «Переход через Збруч», «Замостье», «Берестечко»). В остальных новеллах хасидский мир не столь заметен.

Бабель в своём произведении создает два плана: смерть веры и устоев жизни. («Я нахожу развороченные шкафы в отведенной мне комнате, обрывки женских шуб на полу, человеческий кал и черепки сокровенной посуды, употребляющихся у евреев раз в году – на пасху») и смерть («Мертвый старик лежит там, закинувшись навзничь. Глотка его вырвана, лицо разрублено пополам, синяя кровь лежит в его бороде, как кусок свинца»). Сам Лютов является частью силы, принесшей гибель.

Женщина, которая несет жизнь и старость, являющаяся символом святости объединены Бабелем в единый образ. Этот образ относит нас к сюжету о Лоте и его дочерях. Интересно, что только женщина смогла разбудить конармейца, который потревожил мертвеца. Большое внимание Лютов уделяет бороде убитого, которая была окровавлена. «В древности борода считалась символом мудрости, мужества, силы, плодородия, чудодейственной силы и волшебства. Борода также была символом жизни…» синяя кровь является символом смерти живого человека (кровь в данном случае не красная), а с другой стороны, свинцовая пуля считается знаком нового времени.

Своей первой же новеллой автор противопоставил мировоззрение рассказчика и автора. Также Бабель показал различия между символами национальных культурных миров [6].

Еврейская логика связывает происходящие события с Писанием. Не рассказчик, а автор выстраивает семантический ряд аллюзий. Именно они возвращают к событиям Талмуда и Ветхого Завета.

Ветхозаветные Заведы в «Конармии» присутствуют для того, чтобы включить это произведение в библейский космический и бытийный контекст.

В произведении И. Бабель использует мотивы растления земли и греховности людей («Переход через Збруч», «Иваны»). Эти новеллы являются соответствием библейской картине. «И воззрел Бог на землю, и вот она растлела: ибо всякая плоть извратила свой путь на земле».

Именно отсюда взяты апокалипсические мотивы: «дождь, заливающий всё вокруг, как наказание всего человечества» («Замостье», «Аргамак»); непонимание между конармейцами («История одной лошади», «Их было девять»); непонимание между мирными («Солнце Италии», «Сын Рабби», «Пан Аполек»). В произведении существуют и другие мотивы, но они не столь заметны.

Библейские истории переосмыслены Бабелем, но в произведении они выполняют ту же нагрузку, что и в Ветхом Завете.

Лютов почти в каждой части произведения наблюдает кощунство по отношению к храму. Лютов ищет оправдание этим поступкам, но не всегда находит оправдание поступкам казаков. Лютов считает, что из-за вандализма в Берестечке армию начинают преследовать неудачи. «Это значит, что растет жестокость и погибают люди» («Кровавый след шёл по этому пути»). Понятно, что здесь указывается на Библию («Таковы пути всякого, кто алчет чужого добра; оно отнимет жизнь у завладевшего им»). С помощью этой аллегории в русский текст включается еврейский фольклор. Автор произведения не только использовал мотивы религиозных книг, автор создавал свои истории.

Рассказчик с каждой новеллой отдаляется от еврейского мира, но несмотря на это Лютов пытается вернуться в этот еврейский мир. Из всех новелл, а их всего 33, можно выделить три новеллы, которые образуют цикл. Это новеллы «Рабби», «Гедали», «Сын Рабби». Эти новеллы раскрывают мир хасидизма.

Существует в хасидизме черта, близкая Бабелю: хасиды признают веселье как принцип жизни (что абсолютно не совпадает с Библией).

Лютов уходит от еврейских корней и принимает казацкую философию. Но сам автор не отходит от своей культуры и остается верен ей. Именно поэтому еврейский мир в «Конармию» проникает многими способами. В них также входят языковые способы.

Из еврейской речи Бабель берет принцип построения различных метафор. Бабель очень часто использует несколько определений вместе. Таким образов он собирает их прямой первоначальный смысл: «пышная книга с золотым обрезом стояла перед его оливковым невыразительным лицом» («Солнце Италии»), «у древней синагоги, у ее желтых и равнодушных стен…» («Гедали»), «желтые и трагические бороды» («Учение о тачание») и другие.

Очень часто автор в одном высказывании соединяет между собой предметы, которые находятся в отдалении друг от друга и находящиеся в разных плоскостях: «мечтательная злоба» («Пан Аполек»), «хриплый восторг» («Костел в Новограде»), «удили жареных куриц в улыбках командарма» («История одной лошади»), «шелковые ремни дымчатых глаз» («Гедали»). Иногда Бабель, соединяя предметы, шел от частного к общему «вчера был день первого побоища под Бродами. Заблудившись на голубой земле, мы не подозревали об этом…» («Путь в Броды»), «Снопы пшеницы летали по небу, июльский день переходил в вечер, чащи заката запрокидывались над селом» («Замостье»).

Нередко автор свертывает, прерывает действие и описывает пейзаж (вот поэтому ускоряются события).

Метафоричность автора становится более четкой с помощью запоминающихся и резких сравнений: «Я вижу… твою душу, нежную и безжалостную, как душа кошки» («Костел в Новограде»), «оранжевое солнце катится по небу, как отрубленная голова» («Переход через Збруч»), «утро сочилось из нас, как хлороформ сочится на госпитальный стол» («Замостье»), «прелестная и мудрая жизнь пана Аполека ударила мне в голову, как старое вино» («Пан Аполек») и другие.

Гиперболизм описаний очень похож на гиперболизм еврейского мышления. Автор очень точно использует некоторые образные преувеличения, при этом оценивая или показывая душевное переживание или состояние персонажей своего произведения. Самое важное, что не прослеживается преувеличения или заостренности чувств человека. «старуха… сладко рыдала», (Гедали), «охваченный хриплым восторгом, пересчитывал он раны своей родины» и другие.

С помощью калькирования оборотов речи в произведении создается еврейский мир. Такие калькирования присущи разговорной речи евреев. «И то, что говорят пану попы и евангелист Марк, и евангелист Матфей, то не есть правда» («Пан Аполек»), «имею сказать пан писарю» («Пан Аполек») [5, c.41].

Бабель также использует в произведении библейский слог: «пусть короткое забвение поглотит память о Ралуальде, предавшем нас без сожаления и расстрелянном мимоходом» («Костел в Новограде»).

Иногда автор явно отсылается к еврейской культуре: «Евреи в рваных лапарданах бранились на этой площади и таскали друг друга. Одни из них – ортодоксы – превозносили учение Адасии, раввина из Белза; за это на ортодоксов наступали хасиды умеренного толка, ученики гуссятинского раввина Иуды. Евреи спорили о Каббале и поминали в своих спорах имя Ильи, гонителя хасидов.» («Эскадронный Трунов»), «наступает суббота. Гедали – основатель несбыточного интернационализма – ушел в синагогу молиться» («Гедали») [7, c. 346].

В некоторых случаях, автор создавал эстетический своеобразный эффект при помощи высокого соединения библейской стилистики с символами нового времени, создавая апокрифический новый текст. Автором в произведении создается еврейский мир культуры, который напрямую связан с Книгой. Также создается «новое» Евангелие, которое связывает новый и старый мир. Именно этот мир оказывается в мире революции, новых культурных и социальных отношений.  Произведении культура евреев противостоит маргинальной культуре. Она очень четко определяется Бабелем почти в каждой новелле.

Список литературы:

1. Бабель И. Переход через Збруч // Сочинения: В 2-х т. Т. 2. – М.: Художественная литература, 1990. – С. 6.
2. Бабель И. Пан Аполек // Указ. Соч. – С.24
3. Бабель И. Рабби // Указ. Соч. – С.35 – 36
4. Гачев Г. Национальные образы мира: Курс лекций. – М.: Academia, 1998. – С.225
5. Есаулов И. Этическое и эстетическое в поэтике И.Э. Бабеля («Пан Аполек»). – СПб., - 143 с.
6. Казиева А.М. К вопросу о диалектической взаимозависимости и взаимовлиянии между ментальностью и языком. Гуманитарные исследования. 2012. № 2. С. 69-73.
7. Фридберг М. Еврейские фольклорные мотивы в «Конармии» Бабеля // Русская литература ХХ века. Исследования американских ученых. – СПб., - 443 с.