РОЛЬ  ЯЗЫКОВЫХ  СРЕДСТВ  В  ВЫРАЖЕНИИ  АВТОРСКОГО  САМОСОЗНАНИЯ  В  ДРЕВНЕРУССКОЙ  ЛИТЕРАТУРЕ

Калинин  Константин  Андреевич

студент  4  курса,  кафедра  русского  языка  и  литературы  НИСПТР,  РФ,  г.  Набережные  Челны

Е-mail: 

Сонькин  Валерий  Александрович

научный  руководитель,  старший  преподаватель  НИСПТР,  РФ,  г.  Набережные  Челны

Данная  работа  в  области  изучения  древнерусской  литературы  посвящена  исследованию  языковых  средств  выражения  авторского  самосознания.

Цель  настоящей  работы:  проанализировать  языковые  средства,  с  помощью  которых  древнерусский  автор  (книжник)  выражал  самого  себя.

Методологическую  основу  нашего  исследования  составили  работы  В.В.  Виноградова,  Н.В.  Водовозова,  И.П.  Ерёмина,  Д.С.  Лихачёва,  О.В.  Творогова,  А.Н.  Ужанкова  и  др.  Материалом  для  исследования  послужили  тесты  древнерусских  произведений.  Новизна  нашего  исследования  состоит  в  том,  что  данная  тема  в  языковом  аспекте  изучена  недостаточно  глубоко.

Возникновение  и  развитие  древнерусской  литературы  имеет  ряд  особенностей:  её  появление  непосредственно  связано  с  христианизацией  Руси  в  988  или  990  году  (гипотеза  О.В.  Творогова)  [8,  с.  11];  первые  тексты  представляли  собой  библейские  или  богослужебные  книги;  литература  была  трансплантирована  из  Византии  через  древнеболгарскую  литературу-посредницу;  первые  тексты  написаны  на  старославянском  языке,  что  ограничивало  круг  лиц,  имеющих  доступ  к  ним  и  т.п.  Как  справедливо  отмечает  О.В.  Творогов,  «в  целом  Русь  стала  читать  чужое  раньше,  чем  писать  своё»  [2,  с.36].

В  связи  с  вышеизложенными  особенностями  возникновения  древнерусской  литературы  можно  отметить,  что  вместе  с  её  развитием  начинает  складываться  мировоззрение  и  самосознание  тех  людей,  кто  был  непосредственно  связан  с  ней,  кто  переписывает  чужие  тексты  и  начинает  создавать  свои.  Автор  может  по-разному  проявлять  себя  в  своём  произведении:  через  описание  тех  или  иных  событий,  через  собственную  их  оценку,  с  помощью  разнообразных  языковых  средств  (вводные  и  вставные  конструкции,  обращения,  местоимения,  частицы,  слова  с  оценочным  значением  и  т.  д.).

Важную  роль  в  выражении  авторского  самосознания  играет  личностное  осмысление  излагаемых  фактов.  Это  проявляется  очень  ярко  в  текстах,  автор  которых  являлся  участником  или  очевидцем  описываемых  событий.  В  таких  произведениях  чётко  ощущается  присутствие  автора.  Это  явление  можно  проследить  в  «Слове  о  полку  Игореве»  (XII  век).  Некоторые  исследователи  считают,  что  автор  «Слова»  был  непосредственным  участником  описанного  в  нём  похода  на  половцев  из-за  подробного,  наполненного  эмоциями  описания  битв.  Как  отмечает  И.П.  Ерёмин,  «неоднократно  автор  «Слова»  заявляет  о  себе  в  прямых  отступлениях  от  повествования.  Это  или  элегические  размышления  по  поводу  того  или  иного  факта,  или  непосредственные  обращения  к  своим  современникам  («злато  слово»  князя  Святослава,  перерастающие  в  призыв  автора  к  князьям,  —  типичный  пример  такого  отступления),  или  многочисленные  экскурсы  в  прошлое  —  разного  рода  исторические  примеры  и  припоминания  («от  стараго  Владимера  до  нынешняго  Игоря»)»  [9,  с.  336].

На  материале  «Повести  временных  лет»  учёные  отмечают  разницу  между  двумя  типами  описываемых  событий:  одни  произошли  задолго  до  составления  летописи,  другие  —  современны  летописцу  [2,  с.  75—76].  В  упомянутой  летописи,  как  отмечает  Н.В.  Водовозов,  представляют  интерес  три  рассказа  из  личных  воспоминаний  Нестора,  которые  ведутся  им  от  первого  лица:  1)  об  открытии  мощей  Феодосия  в  1096  году,  2)  о  половецком  набеге  того  же  года,  3)  о  походе  Святополка  на  половцев  в  1107  году.  Нестор  —  непосредственный  участник  данных  событий  [1,  с.  56].

Наличие  авторского  начала  особенно  ощутимо  в  древнерусских  произведениях,  написанных  в  жанре  хожения.  Самыми  яркими  произведениями  этого  жанра  можно  считать  «Хождение  игумена  Даниила»  (XI  век)  и  «Хожение  за  три  моря»  Афанасия  Никитина  (XV  век),  которые  являются  непосредственным  откликом  на  события  (путешествие  автора),  они  проникнуты  авторским  отношением  к  тем  или  иным  увиденным  им  явлениям.

Даже  в  самом  каноничном  жанре  древнерусской  литературы  —  житии  —  с  самых  первых  оригинальных  произведений  можно  проследить  «присутствие»  автора.  Часто  предпосылкой  этого  становится  личное  знакомство  агиографа  с  героем  своего  жития.  Так  Нестор,  автор  «Жития  Феодосия  Печерского»  (конец  XI  века),  был  послушником  в  Печерском  монастыре,  игуменом  которого  был  сам  Феодосий.  Нестор  был  и  непосредственным  участником  перенесения  мощей  Феодосия  [1,  с.  56].  Епифаний  Премудрый,  агиограф  XV  века,  был  знаком  со  Стефаном  Пермским,  героем  своего  известного  жития  [1,  с.  179].  Также  Епифания  Премудрого  называют  учеником  Сергия  Радонежского,  после  смерти  которого  Епифаний  стал  составлять  и  его  житие  [1,  с.  173].  Это  не  могло  не  отразиться  в  произведениях:  жизнь  героя  жития  близка  писателю,  он  воспринимает  его  смерть  как  личную  трагедию,  с  большим  чувством  описывает  своего  героя,  включает  множество  бытовых  деталей  и  исторических  фактов,  которым  агиограф  даёт  свои  оценки  и  мнения.

В  качестве  примера  проявления  личности  писателя  можно  рассмотреть  автора  «Повести  о  Савве  Грудцыне»  (XVII  век).  Это  произведение  находится  на  одном  из  заключительных  этапов  становления  авторского  самосознания.  Автор  ведёт  повествование  от  своего  лица:  Хощу  убо  вам,  братие,  поведати»  [7,  с.  201]  (употребляет  глагол  наст.  времени  первого  лица  единств.  числа),  даёт  оценку  описываемым  им  в  этом  произведении  событий:  он  называет  Гришку  Отрепьева  «богомерским  отступником  и  еретиком»,  а  царя  Михаила  Фёдоровича  «благочестивым  и  великим  государем».  Таким  образом,  личность  автора  достаточно  заметна  в  произведении,  мы  можем  почувствовать  его  отношение  к  Савве,  к  его  поступкам,  можем  ощутить  его  отношение  к  историческим  событиям  описываемой  эпохи  и  т.  д.

Таким  образом,  задача  выявления  авторского  самосознания  важна  для  осмысления  историко-литературного  процесса,  изучения  творчества  отдельного  автора  или  конкретной  «литературной  школы»,  а  также  определения  роли  писателя  в  развитии  духовного  мировоззрения  общества.

Книжник  раннего  периода  Древней  Руси  не  осознавал  себя  писателем  в  прямом  значении  этого  слова,  воспринимал  себя  только  частью  одного  общего  дела.  Это  может  быть  объяснено  тем,  что  начало  древнерусской  литературы  связано  с  «трансплантацией»  (термин  Д.С.  Лихачёва)  византийской  литературы  на  русскую  почву  [2,  c.  38].  Тем  более,  изначально  литература  в  основной  своей  массе  была  сакральной,  текст  воспринимался  как  сверхсвященный,  и  книжник  был  не  более  чем  переписчик,  в  обязанности  которого  входила  дословная  передача  чужого  текста.  Поэтому  до  нас  и  не  дошли  имена  первых  древнерусских  книжников,  за  редким  исключением  (дьякон  Григорий  —  переписчик  Остромирова  Евангелия  (1056—57  гг.),  дьяк  Иоанн  —  переписчик  Изборника  Святослава  1073  г.  и  немногие  др.).  Д.С.  Лихачёв  отмечал,  что  «древняя  русская  литература  ближе  к  фольклору,  чем  к  индивидуализированному  творчеству  писателей  нового  времени.  <…>  Литература  Древней  Руси  не  была  литературой  отдельных  писателей:  она,  как  и  народное  творчество,  была  искусством  надындивидуальным»  [4,  с.  9].

Затем  в  Древней  Руси  расширяется  сфера  бытования  литературы  не  без  поддержки  светской  власти.  Вот  что  об  этом  пишет  автор  «Повести  временных  лет»  под  6545  (1037)  годом:  И  собрал  [Ярослав  Мудрый]  (вставка  наша  —  К.К.,  В.С.)  писцов  многих,  и  переводили  они  с  греческого  на  славянский  язык.  И  написали  они  книг  множество,  ими  же  поучаются  верующие  люди  и  наслаждаются  учением  божественным  [9,  с.  78].  Как  видно  из  приведённого  текста,  у  древнерусского  книжника  появляется  еще  одна  важная  роль:  он  становится  переводчиком.  Однако  он  пока  не  самостоятелен  в  переводной  деятельности  и  зависит  от  переводимого  текста,  например,  в  выборе  слов  языка,  на  который  переводит.

Таким  образом,  появляется  потребность  обработать  большой  объём  литературного  материала  в  Древней  Руси,  и  книжник  становится  компилятором.  Теперь  он  уже  не  просто  использует  чужой  материал,  а  изменяет  его  таким  образом,  чтобы  он  стал  совершенно  другим  произведением.  Так,  по  замечанию  О.В.  Творогова,  созданный  в  Древней  Руси  в  XI  веке  справочник  по  всемирной  истории  «Хронограф  по  великому  изложению»  является  переработкой  византийских  исторических  произведений:  «Хроники»  Георгия  Амартола  (IX  век)  и  «Хроники»  Иоанна  Малалы  (VI  век),  которые  были  переведены  в  Древней  Руси  в  том  же  XI  веке  [3,  с.  227].  Автор  «Хронографа  по  великому  изложению»  уже  является  в  большей  степени  творцом,  чем  переводчиком.  Несмотря  на  то  что  он  ограничен  в  материале,  испытывает  при  этом  чувство  свободы  в  личностной  интерпретации  текста.

Развиваясь,  литература  Древней  Руси  стала  более  самостоятельной  и  оригинальной,  перестала  зависеть  от  «вмешательства»  других  литератур:  византийской,  древнеболгарской.  Таким  образом,  древнерусская  литература  постепенно  расширяла  свои  художественные  границы,  обогащалась  оригинальными  жанрами  и  произведениями:  «не  имеют  жанровой  аналогии  в  византийской  и  болгарской  литературах  на  русские  летописи,  ни  «Слово  о  полку  Игореве»,  ни  «Поучение  Владимира  Мономаха»,  ни  «Моление  Даниила  Заточника»,  ни  некоторые  другие  памятники»  (О.В.  Творогов)  [2,  с.  61].  Эти  оригинальные  произведения,  стоящие  вне  жанровых  границ,  по  наблюдениям  Д.С.  Лихачёва,  появились  на  стыке  двух  жанровых  систем:  книжной  и  фольклорной  [5,  с.  71].  Именно  поэтому  зачастую  сложно  определить  жанр  того  или  иного  произведения  древнерусской  литературы.

Такое  развитие  литературы  стало  возможным  потому,  что  авторское  самосознание  древнерусского  книжника  начинает  проступать  более  чётко:  он  стал  творить  художественный  текст,  воспринимая  себя  в  ипостаси  творца,  способного  уже  по-своему  интерпретировать  материал  (конечно  же,  в  рамках  особенностей  мировоззрения  конкретной  исторической  эпохи),  свободно  пользоваться  всеми  доступными  художественными  средствами  для  создания  оригинального  произведения,  например,  такого  как  «Слово  о  полку  Игореве»,  «Поучение»  Владимира  Мономаха  и  проч.  Д.С.  Лихачёв  в  статье  «Первые  семьсот  лет  русской  литературы»  отмечает  имена  следующих  крупных  писателей  (!)  Древней  Руси:  Иларион,  Нестор,  Симеон  и  Поликарп,  Кирилл  Туровский,  Климент  Смолятич,  Серапион  Владимирский,  Епифаний  Премудрый,  Ермолай  Еразм,  Иван  Грозный,  Аввакум  и  многие  другие  [4,  с.  9].

Итак,  мы  можем  представить  себе  градацию  авторского  сознания  древнерусского  книжника:  переписчик,  переводчик,  компилятор,  писатель.  Однако  в  разные  периоды  у  разных  авторов  писательское  самосознание  проявляется  не  всегда  одинаково.  И  в  самые  ранние  периоды  развития  древнерусской  литературы  мы  можем  выявить  очень  яркое  проявление  личности  автора  в  таких  произведениях,  как  «Повесть  временных  лет»,  «Житие  Феодосия  Печерского»  Нестора  (XI  век),  «Поучение»  Владимира  Мономаха  (XII  век)  и  др.

Для  исследования  роли  некоторых  языковых  средств  выражения  авторского  самосознания  в  литературе  Древней  Руси  мы  использовали,  в  основном,  тексты,  представленные  в  хрестоматии  древнерусской  литературы  Н.И.  Прокофьева  (М.,  1980)  [6].  Нас  интересует  то,  как  сам  автор  называет  себя,  как  он  относится  к  своей  личности.  Мы  считаем,  что  это  является  первым  ключом  к  пониманию  авторского  самосознания.  Его  проявление  мы  решили  проследить  на  материале  глаголов  и  местоимений,  имеющих  категорию  лица  и  числа,  с  помощью  которых  автор  называет  себя.

По  способу  выражения  авторского  самосознания  в  древнерусской  литературе  мы  выделили  3  группы:  1)  автор  прямо  не  выражает  своего  отношения  к  тому,  о  чём  он  пишет,  однако  может  выражать  его  опосредованно;  2)  автор  выражает  себя,  но  не  через  свою  личность,  а  через  коллективное,  общественное  сознание;  автор  не  приписывает  себе  мыслей  и  оценок  по  поводу  того  или  иного  события  или  явления;  это  выражается  глагольными  формами  первого  лица  множ.  числа  или  предложно-падежными  формами  личного  и  притяжательного  местоимения  первого  лица  множ.  числа  мы,  нашь;  3)  автор  прямо  указывает  на  свою  личность  с  помощью  глагольной  формы  первого  единств.  числа,  предложно-падежными  формами  личного  местоимения  первого  лица  единств.  числа  азъ  (яз,  я)  или  предложно-падежными  формами  притяжательного  местоимения  первого  лица  единств.  числа  мои.  Очень  часто  это  явление  можно  проследить  в  самом  начале  произведения,  где  даётся  некая  установка  для  читателя.  В  некоторых,  как  было  сказано  выше,  она  отсутствует,  а  в  других  автор  даёт  свой  комментарий  к  произведению,  однако  может  это  делать  разными  способами  (через  коллективное  или  через  индивидуальное  сознание).

В  качестве  примеров  первой  группы  произведений  мы  можем  привести  следующие:

«Слово  о  житии  и  преставлении  великого  князя  Дмитрия  Ивановича»  (Сий  убо  великый  князь  Дмитрей  родися  отъ  благородну  и  отъ  пречестну  родителю…)  [6,  с.  149];

«Повесть  о  посаднике  Щиле»  (Бѣ  в  великом  Новѣграде  нѣкто  посадникъ  именем  Щилъ,  при  архиепископѣ  того  же  града  Иваннѣ…)  [6,  с.  171];

«Повесть  о  Карпе  Сутулове  и  премудрой  жене  его»  (Бе  некто  гость  велми  богат  и  славен  зело,  именем  Карп  Сутулов,  имеяй  жену  у  себя  именем  Татиану,  прекрасну  зело)  [6,  с.  354];

«Повесть  о  Шемякином  суде»  (В  некоих  местех  живящее  два  брата  земледелца:  един  богат,  други  убог)  [6,  с.  358]  и  проч.

Произведения  второй  группы  имеют  в  своём  составе  указание  на  некую  общность,  на  условное  отделение  личности  автора  от  произведения  и  коллективность  восприятия.  К  таким  древнерусским  произведениям  мы  можем  отнести:

«Повесть  временных  лет»  (Так  начнем  повесть  сию)  [9,  с.  3];

«Слово  о  законе  и  благодати»  митрополита  Илариона  (Ни  къ  невѣдущим  бо  пишемъ…)  [6,  с.  29];

«О  летописцах  и  песнотворцах»  Кирилла  Туровского  (…колме  паче  намъ  лѣпо  есть  и  хвалу  къ  хвалѣ  приложити)  [6,  с.  72];

«Моление  Даниила  Заточника»  (Вострубим  убо,  братие…)  [6,  с.  95];

«Слово  о  полку  Игореве»  (Не  лѣпо  ли  ны  бышетъ,  братие…)  [6,  с.  73];

«Задонщина»  (Снидемся,  братия  и  друзи  и  сынове  рускии,  составим  слово  к  слову,  возвѣселим  Рускую  землю  и  возвѣрзем  печаль  на  восточную  страну  в  Симов  жребий  и  воздадим  поганому  Мамаю  побѣду,  а  великому  князю  Дмитрею  Ивановичю  похвалу  и  брату  его  князю  Владимеру  Андрѣевичу  и  рцем  таково  слово)  [6,  с.  133];

«Сказание  о  Мамаевом  побоище»  (Подобает  нам  ведати  величия  Божия…)  [6,  с.  139];

«Новая  повесть  о  преславном  Российском  царстве»  (Вооружимся  на  общих  сопостат  наших  и  врагов  и  постоим  вкупе  крепостне  за  православную  веру  <…>  И  изберем  славную  смерть;  аще  и  будет  нам  за  то,  и  по  смерти  обрящем  царство  небесное  и  вечное)  [6,  с.  249];

«Житие  Стефана  Пермкого»  Епифания  Премудрого  (Сии  преподобный  отецъ  нашь  Стефанъ  бѣ  убо  родомъ  русинъ)  [6,  с.  154];

«История  о  царстве  Казанском»  (Красныя  убо  новыя  повести  сия  достоит  нам  радостно  послушати…)  [6,  с.  233]  и  проч.

К  произведениям  третьей  группы  относятся  такие,  в  которых  автор  осознаёт  себя  как  творца,  проявляя  свою  индивидуальность:

«Житие  Феодосия  Печерского»  Нестора  (Благодарю  тя,  владыко  мои  господе  Иисусе  Христе,  яко  съподобилъ  мя  еси  недостоинааго  соповѣдателя  бытии  святыимъ  твоимъ  въгодьникомъ)  [6,  с.  32];

«Послание  Феодосия  Печерского  к  Киевскому  князю  Изяславу  Ярославичу  о  вере  христианской  и  латинской»  (Слово  ми  есть  к  тобе,  княже  богилюбивый,  аз  Федос  худый  раб…)  [6,  с.  32];

«Хождение  игумена  Даниила»  (Се  азъ  недостойныи  игуменъ  Данилъ  Русския  земля…)  [6,  с.  44];

«Поучение»  Владимира  Мономаха  (Азъ  худый  дѣдомъ  своимъ  Ярославомъ)  [6,  с.  49];

«Послание  Владимира  Мономаха  Олегу  Святославичу»  (О  многострастный  и  печальны  азъ!)  [6,  с.  52];

Из  «слова  второго»  Серапиона  Владимирского  (Многу  печаль  в  сердьци  вижю  вас  ради,  чада)  [6,  с.  32];

«Житие  Александра  Невского»  (язъ  худый  и  грѣшный  и  недостойный  начинаю  писати  житие…)  [6,  с.  118];

«Житие  Сергия  Радонежского»  Епифания  Премудрого  (Хощу  же  сказати  времена  на  лѣта…)  [6,  с.  160];

«Хождение  за  три  моря»  Афанасия  Никитина  (Се  написах  грѣшьное  свое  хожение  за  три  моря»)  [6,  с.  183];

«Послание  Ивана  Грозного  игумену  Кирилло-Белозерского  монастыря  Козме  с  братией»  (Увы  мне  грешному!  Горе  мне  окаянному!  Ох  мне  скверному  Кто  есмь  аз  на  таковую  высоту  дерзати?...)  [6,  с.  229];

«Житие  протопопа  Аввакума»  (По  благословению  отца  моего  старца  Епифания  писано  моею  рукою  грешною  протопопа  Аввакума…»,  «Рождение  же  мое  в  нижегороцких  пределах…)  [6,  с.  334];

Челобитная  протопопа  Аввакума  царю  Федору  Алексеевичу  (А  что,  государь-царь,  как  бы  ты  дал  мне  волю,  я  бы  их,  что  Илия  пророк,  всех  перепластал  во  един  час)  [6,  с.  344];

«Повесть  о  Савве  Грудцыне»  (Хощу  убо  вам,  братие,  поведати  повесть  сию  предивную…)  [7,  с.  201]  и  проч.

На  материале  проанализированных  нами  текстов  мы  проследили  эволюцию  авторского  самосознания  в  древнерусской  литературе,  его  отношение  к  себе  как  к  творцу,  автору  художественного  произведения.

Русская  литература  Нового  времени  шла  по  пути  развития,  заложенному  еще  древнерусскими  писателями.  Авторы  произведений  все  больше  и  больше  осознавали  себя  как  творческую  индивидуальность,  личность.  Они  выражают  своё  мнение,  дают  свои  оценки  тем  или  иным  событиям  и  личностям.  Они  понимают  важность  писательского  труда  в  процессе  развития  общества,  его  стремления  к  духовным,  вечным  идеалам  и  ценностям.  Эту  функцию  выражения  авторской  личности  играют  авторские  отступления  в  произведениях,  ставших  достоянием  мировой  литературы,  романе  в  стихах  «Евгений  Онегин»  А.С.  Пушкина  и  в  поэме  «Мёртвые  души»  Н.В.  Гоголя.

Таким  образом,  на  языковом  материале  древнерусских  текстов  мы  проследили  эволюцию  становления  авторского  самосознания  в  литературе  Древней  Руси,  традиции  которой  были  продолжены  в  русской  литературе  Нового  времени. 

Наше  исследование  продолжается.

Список  литературы:

1. Водовозов  Н.В.  История  древней  русской  литературы:  учеб.  для  вузов  /  Н.В.  Водовозов.  М.:  Просвещение,  1972.  —  384  с.
2. История  русской  литературы  X—XVII  веков:  учеб.  пособие  для  вузов  /  Л.А.  Дмитриев  [и  др.];  под  ред.  Д.С.  Лихачёва.  М.:  Просвещение,  1980.  —  462  с.
3. Литература  Древней  Руси:  Биобиблиографический  словарь  /  сост.  Л.В.  Соколова;  под  ред.  О.В.  Творогова.  М.:  Просвещение,  1996.  —  240  с.
4. Лихачёв  Д.С.  Великое  наследие.  Классические  произведения  литературы  Древней  Руси  /  Д.С.  Лихачёв.  М.:  Современник,  1980.  —  412  с. 
5. Лихачёв  Д.С.  Слово  о  полку  Игореве»  и  жанрообразование  в  XI—XIII  вв.  /  Д.С.  Лихачёв  //  ТОДРЛ.  Л.:  Наука,  —  1973.  —  Т.  27.  —  С.  69—75.
6. Прокофьев  Н.И.  Древняя  русская  литература.  Хрестоматия  /  Н.И.  Прокофьев.  М.:  Просвещение,  1980.  —  399  с.
7. Русская  литература  XI—XVIII  вв.  /  под  ред.  Г.  Беленького  [и  др.];  сост.,  вступ.  статья,  примеч.  Л.  Дмитриева  и  Н.  Кочетковой.  М.:  Художественная  литература,  1988.  —  493  с.
8. Творогов  О.В.  Древняя  Русь.  События  и  люди  /  О.В.  Творогов.  СПб.:  Наука,  2001.  —  220  с.
9. Художественная  проза  Киевской  Руси  XI—XIII  веков  /  сост.,  переводы  и  примеч.  И.П.  Ерёмина  и  Д.С.  Лихачёва;  вступит.  статья  Д.С.  Лихачёва.  М.:  Государственное  издательство  художественной  литературы,  1957.  —  370  с.