«ОТ КЛАССИЦИЗМА К РОМАНТИЗМУ. ЛИТЕРАТУРНЫЕ ВЗГЛЯДЫ ШАТОБРИАНА»

Франсуа Рене де Шатобриан справедливо считается одним из основоположников европейского романтизма, но уже с середины 19 века исследователи начали отмечать, что его эстетические взгляды не являются полностью романтическими. Многие эстетические положения «Гения христианства» строятся на традициях классицизма. Ядром эстетики классицизма является концепция подражания и правдоподобия[3]. Стоит заметить, что взгляды автора полностью совпадают с положением классицизма, но при этом Шатобриан выделяет два идеала: нравственный и физический, и утверждает, что оба вида прекрасного идеала сложились «в обществе». Писатель видит не только духовную, но и материальную основу для формирования идеала.

В своем трактате «Гений христианства» Шатобриан уделяет большое внимание эстетической ценности христианской религии, обращающей взор художника к внутреннему миру героя. С точки зрения блюстителей веры слишком субъективно раскрывались её догматы, много внимания уделялось эмоциям. Выдвигая теорию «смутности страстей», автор формирует основополагающий принцип романтизма – субъективность[4]. Тут же замечаются и другие особенности данного направления: восхваление величия природы и пробуждаемых ею эмоций, восхищение великолепием старинных соборов.

Что же касается вопроса античности, тут Шатобриан вступает в заочную полемику с Буало, одним из главных теоретиков классицизма[4]. Он утверждает, что «мифология не только не украшает природу, а наоборот разрушает её истинное очарование»[2]. А христианство даёт множество возможностей, но оно является не содержанием произведения, а движущей силой повествования «…любая поэма, где религия оказывается главным, а не второстепенным предметом повествования, где чудесное составляет содержание картины, а не её фон, изначально порочна». «Если бы Гомер и Вергилий сосредоточили действие своих поэм на Олимпе, то поэмы их с трудом можно было бы дочитать до конца»[2]. Поэтому Шатобриан утверждает, что христианскую религию несправедливо обвинять в том, что поэмы, главные герои которых – существа сверхъестественные, растянуты; растянутость эта проистекает из порочности самой композиции. «Мифология не заботилась о нравственности. Ни языческий бог, выезжавший на колеснице, ни жрец, совершавший жертвоприношение, не учили тому, что есть человек, откуда он приходит и куда уходит, каковы его склонности и пороки, что суждено ему в этом мире и в мире ином. Шатобриан отмечает, что в христианстве, напротив, нравственность и религия едины. Священное писание раскрывает происхождение людей, объясняет их природу, именно в христианское учение, в отличие от ложных религий, навсегда объединило Бога и человека. В этом писатель видит неоценимое преимущество христианской религии. Он призывает поэтов признать его, вместо того чтобы упорно чернить эту религию, так как она не уступая политеизму в изображении чудесного и сверхъестественного, порождает, кроме того, нравственную драматическую поэзию, каковой политеизм был лишен. Шатобриан ставит задачу – доказать превосходство христианского искусства. Он сопоставляет античных авторов и литературу нового времени. При этом он выделяет основные положения [2]:

-художники нового времени не чуждаются античных сюжетов – таким образом, они черпают сюжеты и в мифологии и в Священно писании;

-христианство гораздо больше вдохновляет гения, чем языческие вымыслы, - недаром нашим великим художникам, как правило, лучше удавались картины на сюжеты из Священного писания, чем на сюжеты из языческой мифологии;

-искусствам, основанным на подражании, подобает избегать изображения современных костюмов; однако облачение католических священнослужителей не уступает в благородстве античным одеждам.

В специальной главе «Гения христианства», посвященной аллегории, писатель противоречит классицистической традиции и отвергает физическую аллегорию, служившую для олицетворения объектов природы. В литературе XVII века аллегория была одним из самых распространенных художественных приемов; Буало в третьей песне «Поэтического искусства», говоря об эпопее, дает развернутое аллегорическое изображение природы. Шатобриан утверждает, что «подобный тип аллегории противоречит правилам хорошего вкуса и даже простой логики»[2]. Отождествляя физическую аллегорию с языческой мифологией, автор «Гения христианства» заявляет, что она «разрушала очарование природы» [2]. По мнению Шатобриана, мифология и аллегория явились причиной отсутствия в античной литературе описательной поэзии.

Отношение Шатобриана к классицизму, его устоям и правилам никогда не было однозначным.  К некоторым его положениям он стремился лишь для того, чтобы найти что-то цельное и устойчивое, но его же взгляды говорят об обратном, он добавляет своим произведениям чувства, эмоции, отходит от норм и принципов. «Век философов» был ему ненавистен, в противовес ему он возводит творчество Расина, Паскаля, Лафонтена[3].

Схоже в произведениях с нормами классицизма было и применение строгой системы жанров. Автор также предпочитает сохранить традиционную классицистическую иерархию жанров, в которой эпопея занимает высшее место: «Вот в чем особенность Трагедии кровавой. // Но выше, чем она, встал Эпос величавый»[2]. Шатобриан утверждает: «Эпопея содержит в себе то, чего нет в драме; она требует более универсального таланта: следовательно, она более совершенна, чем трагедия»[2].

Можно отметить, что многое в произведении и было связано с основами классицизма, но Шатобриан привнёс своё, что-то новое и неизвестное его современникам. В своем послесловии к повести «Атала» Фердинанд де Ла Барт пишет о том, что произведение произвело очень сильное впечатление на общество, появилось множество тем для обсуждений [1]. Что же нового было внесено в произведении, так сильно взволновавшем всех современников Шатобриана? Сюжет не был новым, так как последователи Руссо наполняли литературу конца 18 столетия описаниями «трогательной» любви «наивных» дикарей, описание экзотической природы тоже не было новым, ибо раньше Шатобриана ее описывал Бернарден де Сен-Пьер (в повести «Поль и Виргиния»). «Новым было тот дух, тот пламенный лиризм, которым от начала до конца проникнута повесть «Атала»[1]. Всякое проявление индивидуальности считалось признаком «дурного тона». Критика не раз упрекала Шатобриана в том, что он изобразил не настоящих дикарей, что Атала и Шактас слишком похожи на европейцев, что чувства их слишком сложны. «Атала» названа автором «своего рода поэмой, наполовину описанием, наполовину драмой», что свидетельствует о нарушении принципа классицизма, а именно, принципе единообразия стиля. Во многом автор противоречил нормам классицизма.

Как мы видим, эстетические взгляды Шатобриана не могут быть однозначно отнесены к классицизму или к романтизму. Он привнес что-то новое, сохранил некоторые традиции старого. Писатель остается в русле традиции в том, что касается доктрины правдоподобия, иерархии литературных жанров. Что же касается использования античной мифологии, аллегории, отношения к описательной поэзии, то с этим он не согласен с теоретиками классицизма. Он стремился сохранить нечто устойчивое в эпоху разрушения традиционных ценностей.

Список литературы:

1. Ла-Барт Фердинанд Георгиевич Послесловие к книгам Шатобриана "Атала" и "Рене" // http://az.lib.ru/l/labart_f_g/text_1913_shatobrian.shtml (дата обращения: 29.03.2016).
2. Франсуа Рене де Шатобриан "Гений христианства" // http://predanie.ru/shatobrian-fransua-rene-de/book/206099-geniy-hristianstva/ (дата обращения: 29.03.2016).
3. Шатобриан и Байрон: учитель и ученик? Научная статья. \\ Концептуальные проблемы литературы: художественная когнитивность. Материалы II Международной научной конференции. Ростов н/Д.: Изд-во ПИ ЮФУ, 2008.
4. Шатобриан и французская литературная традиция. Научная статья. \\Известия Ростовского государственного педагогического университета. Филология. Выпуск 2. Ростов н/Д.: Изд-во РГПУ, 2000.