ТРАДИЦИИ  М.Ю.  ЛЕРМОНТОВА  В  ПОВЕСТИ  И.  КУЛЬКИНА  «МОНСТР»

Лебедева  Ольга

Класс  9  «Б»,  школа  гимназия  №  7, 
РФ,  г.  Волгоград

Ракина  Дарья

Класс  9  «Б»,  школа  гимназия  №  7, 
РФ,  г.  Волгоград

Громова  Ирина  Владиславовна

научный  руководитель,  педагог  высшей  квалификационной  категории,  преподаватель  русского  языка,  школа  гимназия  №  7, 
РФ,  г.  Волгоград

Творчество  современных  волгоградских  писателей  представляет  собой  заметное  явление  отечественной  литературы.  Игорь  Евгеньевич  Кулькин  (род.  16  сентября  1979  года)  –  волгоградский  прозаик.

В  2010  г.  была  издана  книга  прозы  И.  Кулькина  –  «Капитан  дальнего  следования»  (Волгоград,  2010),  включающая  в  себя  роман  «Город  гражданина  Тищенко»,  над  которым  писатель  работал  в  2005–2010-е  гг.,  и  рассказы. 

  В  творчестве  молодого  писателя  органично  переплетаются  остросовременные  темы  и  вопросы,  к  решению  которых  на  протяжении  столетий  обращались  герои  русской  литературы:  поиск  смысла  жизни,  любовь  и  дружба,  цель  и  средства.  Изображая  действительность  с  легко  узнаваемыми  реалиями  сегодняшних  дней,  И.  Кулькин  пристально  всматривается  в  лицо  современника,  словно  бы  пытаясь  понять:  каков  он,  герой  нашего  времени?  Об  этом  размышляет  писатель  в  повести  «Монстр»,  написанной  в  2003  году  и  давшей  название  первой  книге  прозы  И.  Кулькина  (Монстр.  Волгоград,  2005).  Действие  повести  разворачивается  в  90-е  годы  XX  века.  Московский  журналист  Сергей  Сухонин  по  заданию  редакции  направляется  в  Абхазию,  чтобы  найти  материал  о  результатах  эксперимента  советских  ученых  по  «искусственному  осеменению  и  скрещиванию»  человека  и  обезьяны,  якобы  проводимого  в  Сухумском  питомнике.  Благодаря  удачному  стечению  обстоятельств  журналисту  удается  раскрыть  тайну:  он  знакомится  с  уникальным  человеком,  родителями  которого  были  женщина  и  примат.

В  повести  без  труда  угадываются  переклички  с  романом  М.Ю.  Лермонтова  «Герой  нашего  времени».  Это  первый  русский  социально-психологический  и  философский  роман,  в  котором  автор  отразил  духовную  жизнь  России  30-х  годов  XIX  века.  Писатель  глубоко  и  всесторонне  раскрыл  внутренний  мир  героя,  его  психологию,  обусловленную  не  только  временем  и  средой,  но  и  способностью  человека  противостоять  им. 

И.  Кулькин  следует  традициям  М.Ю.  Лермонтова,  воссоздавая  образ  нашего  современника.  Так,  повесть  «Монстр»  написана  на  материале  «личного  дневника  господина  Сухонина»  [3,  с.  9]  вкупе  с  путевыми  записками  (отчетами)  журналиста.  Именно  такую  жанровую  форму  для  своего  романа  выбрал  в  свое  время  классик. 

Для  более  глубокого  раскрытия  образа  центрального  персонажа  волгоградский  прозаик,  подобно  М.Ю.  Лермонтову,  использует  такие  приемы  психологизма,  как  самоанализ  и  внутренний  монолог.

Кроме  того,  роман  «Герой  нашего  времени»  и  повесть  «Монстр»  обнаруживают  перекличку  сюжетных  ситуаций,  отдельных  образов  и  деталей,  что  указывает  на  живую  связь  «золотого  века»  литературы  с  современностью. 

Итак,  повесть  И.  Кулькина  «Монстр»,  как  и  роман  М.Ю.  Лермонтова,  является  непосредственной  реакцией  писателя  на  то,  что  творилось  в  стране.  В  90-е  годы  XX  столетия  в  жизни  российского  общества  произошли  кардинальные  изменения:  были  разрушены  старые  экономические,  социальные,  политические  структуры.  Новые  возможности  обогащения  часто  побуждали  людей  преступать  нормы  морали,  тогда  они  оправдывали  себя  тем,  что  в  мире  капитализма  действует  жестокий  закон  естественного  отбора  –  выживает  сильнейший.  «В  результате  в  обществе…  широко  распространились  настроения  разочарования.  Исчезла  уверенность  в  завтрашнем  дне…  И  мы  поняли  главное.  Есть  только  одна  вещь,  которая  нам  никогда  не  изменит.  Это  деньги…  Вкус  денег,  как  вкус  крови.  Он  непреодолимо  манит  хищника»,  –  пишет  Д.Я.  Травин  [5,  с.  317–318]. 

Таков  и  Сергей  Сухонин,  герой  повести  И.  Кулькина  «Монстр».  Про  него  автор  тоже  мог  бы  сказать,  что  это  «портрет,  составленный  из  пороков  всего  нашего  поколения»  [4,  с.  456].  Как  видим,  общность  идейных  замыслов  объединяет  произведения  И.  Кулькина  и  М.Ю.  Лермонтова.

Эстетические  принципы  героев  романа  (и  самого  автора)  раскрываются  не  только  в  прямых  оценках,  но  и  косвенно  –  через  оценку  книг,  читаемых  персонажами.  Важным  в  этом  смысле  является  эпизод,  когда  Сухонин  видит  Надю  за  чтением:  «На  зеленом  фоне,  словно  кровью,  красным  было  выведено:  «Герой  нашего  времени»  и  имя  Лермонтова  вверху»  [3,  с.  14].  В  связи  с  этим  заслуживает  внимания  высказывание  Э.  Герштейн:  «  …такие,  на  первый  взгляд  мимолетные,  указания  служат  раскрытию  “второго  смысла”  романа,  давая  более  глубокую  перспективу  для  понимания  его  значения»  [1,  с.  89].

Нетрудно  заметить  в  исповедях  Григория  Александровича  Печорина  и  Сергея  Сухонина  сходство  их  характеров:  «нравственный  калека»  (Печорин)  [4,  с.  543]  –  «я  испорченный  тип»  (Сухонин)  [3,  с.  20].

Печорин,  как  следует  из  его  откровений,  «испорчен  светом»  [4,  с.  483]:  он  не  верит  в  дружбу,  не  верит  в  любовь,  живет  «из  любопытства»  [4,  с.  565]  и  уже  давно  «не  сердцем,  а  головою»  [4,  с.  567];  одновременно  это  натура  кипящая,  жаждущая  деятельности.  То  же  самое  мы  можем  сказать  и  о  герое  И.  Кулькина.

Диалог  с  М.Ю.  Лермонтовым  продолжается  через  образ  паруса,  символизирующего  мятежное  состояние  души  человека,  вечное  метание  между  бурей  и  покоем  и  поэтому  не  знающего  счастья.  Обратимся  к  записям  Печорина:  «Я  как  матрос,  рожденный…  на  палубе  разбойничьего  брига:  его  душа  сжилась  с  бурями  и  битвами,  и,  выброшенный  на  берег,  он  скучает…  всматривается…  не  мелькнет  ли  там  на  бледной  черте…  желанный  парус»  [4,  с.  580].  И  читатель  должен  почувствовать  жажду  подвига  и  трагическую  нереализованность  героя. 

Образ  паруса  возникает  и  в  монологе  Сухонина,  но  приобретает  другое  звучание:  «…и  вот  я  выплыл  великаном  –  флагманом  на  просторе  жизни,  правя  свой  парус  к  заветным  берегам  благополучия»  [3,  с.  23].  Разница  в  том,  что  Сергей  Сухонин  не  ждет  милости  от  судьбы.  Он  хочет  управлять  ею  сам,  а  главное  –  у  него,  в  отличие  от  Печорина,  есть  цель. 

Несомненно,  оба  героя  находятся  в  постоянном  напряженном  поиске:  один  ищет  смысл  жизни,  другой  –  средства  выживания.  Мы  видим,  таким  образом,  что,  используя  для  характеристики  персонажа  традиционный  лермонтовский  образ,  И.  Кулькин  переосмысливает  его,  наполняя  иным  содержанием. 

В  поисках  истины  Печорин  превратил  свою  жизнь  в  цепь  экспериментов  над  собой  и  окружающими,  зачастую  играя  «роль  топора  в  руках  судьбы»  [4,  с.  564].  В  этом  смысле  Сухонин  является  чуть  ли  не  двойником  романтического  героя  Лермонтова.  Оба  героя  при  общении  с  людьми  пользуются  социальными  масками:  подстраиваются  под  собеседника,  входят  в  доверие  и  потом  предают. 

Подобно  Печорину,  Сергей  Сухонин  –  тонкий  психолог,  способный  анализировать  не  только  свои,  но  и  чужие  чувства,  мысли,  поступки.  Например,  по  счастливому  стечению  обстоятельств  «попутный  водитель»  Ахрик  знает  историю  женщины,  «родившей  получеловека-полуобезьяну».  Как  заставить  его  разговориться?  Демонстрируя  безразличие,  даже  недоверие  к  рассказанной  водителем  истории,  Сухонин  вынуждает  очевидца  выкладывать  новые  подробности  и  факты,  и  так,  сыграв  на  инфантилизме  Ахрика,  ловкий  журналист  собирает  материал  для  статьи.

  Сухонин  искусно  ведет  любовную  игру,  ставит  остроумные  эксперименты  над  чужими  душами,  управляет  ходом  опытов,  добивается  желаемых  результатов.  С  Надей,  красивой  девятнадцатилетней  студенткой,  Сергей  познакомился  в  поезде.  «Она  явно  влюбилась  в  меня;  я  собирался  растянуть  сладость  достижения  цели  до  последней  станции  и…  отвечал  на  ее  вопросы  с  некой  отрешенностью  во  взгляде,  это  ее  немного  злило,  и  я  с  удовольствием  воспроизводил  в  уме  будущее  развитие  событий»  [3,  с.  12].

Стратегия  Сухонина,  как  видим,  стандартна  (безразличием  задеть  самолюбие  будущей  «жертвы»),  к  тому  же  для  образованной  и  начитанной  девушки  у  него  есть  «психологическая  отмычка»:  «ВЫ  для  меня  интересны  как  личность.  Ведь  не  все  же  думают  только  о  сексе.  Слова  были  банальны  до  нетерпения,  но  они  всегда  прокатывают  на  практике…»  [3,  с.  18].  Сухонин  продолжает  игру,  актерствует,  упивается  процессом  обольщения:  «Я  похититель  молодых  душ,  я  ужасен,  я  тихий  убийца.  Я  вижу  женщину  –  и  меня  порабощает  страсть,  как  презренное  животное…»  [3,  с.  19]. 

Сцена  обольщения  Нади  юрким  журналистом  является,  на  наш  взгляд,  зеркальным  отражением  сцены  «соблазнения»  юной  Мери  Печориным.  Тот  же  расчет,  демонизм,  игра,  взгляд  со  стороны  на  мучения  «жертвы»  –  и  все  это  ради  власти,  ради  того,  чтобы  чувствовать  свою  исключительность.  И  Григорий  Александрович,  и  Сергей  имеют  страсть  к  риторике,  к  словцу,  любят  произвести  впечатление.

Нельзя  не  заметить  сходство  и  других  эпизодов  (близких  даже  словесно),  когда  оба  героя  пытаются  догнать  возлюбленных.  Так,  Печорин,  получив  письмо  от  Веры,  вспоминает:  «Я  как  безумный  выскочил  на  крыльцо,  прыгнул  на  своего  Черкеса…  и  пустился  во  весь  дух…  Я  беспощадно  погонял  измученного  коня…  Солнце  уже  спряталось  в  черной  туче…  И  между  тем  я  все  скакал,  погоняя  беспощадно»  [4,  с.  576].

Сухонин  не  верит,  что  Надя  его  бросает,  и  тоже  действует:  «Я  рванулся  в  бар…  решимость  удесятерила  силы…  я  лечу…  Полоумным  бегом  взлетаю  на  крыльцо…  Я  снова  сел  за  руль,  давлю  немилосердно  на  газ…  Ночь  висит,  не  видно  ни  зги…  Всю  ночь  я  гнал  и  гнал  уставшую  железную  лошадь…»  [3,  с.  112–113].  Человеческое,  хорошее,  естественное  чувство  пытается  пробиться,  но  быстро  подавляется  привычным  цинизмом.

  Рискнем  предположить,  что  Сергей  Сухонин  как  явление  российской  действительности  90-х  годов  XX  века  в  социальном  и  психологическом  плане  является  продолжением  печоринского  типа. 

Коня  (Черкеса)  сменил  автомобиль,  а  Человек  с  его  сложной  внутренней  жизнью  остался,  похоже,  неизменным.  Авторы  «Родной  речи»  П.  Вайль  и  А.  Генис  остроумно  подметили:  «Главная  тайна  Печорина  не  в  том,  почему  он  герой  нашего  времени,  а  в  том  –  почему  он  такой,  как  мы»  [2,  с.  81].

Лермонтовский  подтекст  вводится  важнейшим  символическим  атрибутом  места  –  Кавказом.  С  ним  связаны  романтические  представления  о  величии  природы,  пробуждающей  высокие  чувства.  И  Печорин,  и  Сухонин  оказались  способными  к  ее  яркому  восприятию:  они  чувствуют  животворящий  воздух,  рисуют  яркие  картины  ночи,  неба,  гор.  Лермонтов  трагически  переживал  разлад  между  человеком  и  природой.  Эту  проблему  сумел  почувствовать  и  И.  Кулькин. 

Зооморфизм  –  своеобразный  барометр  духовного  регресса:  степень  деградации  определена  принадлежностью  к  хищникам.  Ценностная  вертикаль,  в  противоположность  православной  картине  мира,  перевернута:  «Лги,  воруй,  убивай,  но  достань»  [3,  с.  109].

Зооморфные  метафоры  и  сравнения  делают  наглядным  исключительно  трудное  человеческое  бытие,  как  бы  соответствующее  «каменному  веку»,  когда  действовал  закон  выживания,  инстинкт  самосохранения:  «грузины  у  нас  зверствовали»  [3,  с.  42];  «в  джунглях  редакции  давших  слабину  добивают»  [3,  с.  109];  «меня  всегда  кормили  ноги,  как  пустынного  волка»  [3,  с.  104]  и  др.  Большинство  персонажей  повести  –  люди,  потерявшие  все  общечеловеческие  ориентиры,  сбившиеся  с  пути,  намеченного  совестью.

Повтор  слова  «зубы»  усиливает  авторскую  идею:  «бьют  слабых  и  уважают  только  кровавые  зубы»  [3,  с.  70];  «саблезубая  судьба»  [3,  с.  18];  «покусанная  какими-то  людоедскими  зубами  деревянная  ложка»  [3,  с.  80];  «двери,  словно  зубы  мрачного  зверя»  [3,  с.  22].

Общество,  в  котором  живет  Сергей,  подчиняется  закону  джунглей:  прав  сильный.  Этот  мир  безжалостен:  либо  ты  убьешь,  либо  убьют  тебя  («в  горло  вцеплюсь,  буду  пить  горячий  напиток  вен…  но  добьюсь  успеха»  [3,  с.  30]).

Интересно  заглянуть  в  черновик  М.Ю.  Лермонтова.  В  нем  он  сравнивает  Печорина  с  тигром  –  это  «характер  физический»,  заложенный,  предопределенный.  А  еще  есть  «душа»,  которая  «или  покоряется  природным  склонностям,  или  борется  с  ними»  [1,  с.  37].  Тогда  духовный  облик  и  поведение  героя  зависят  от  результата  этой  борьбы.  В  Печорине  победил  хищник.  Но  Лермонтов  не  стал  развивать  эту  мысль,  и  в  окончательном  варианте  романа  об  этом  ничего  не  сказано.  Писатель  не  оставил  ответа  на  вопрос,  что́  сформировало  характер  героя,  явилось  источником  крайнего  индивидуализма  и  впоследствии  привело  его  к  гибели.

Герой  И.  Кулькина  лишен  ореола  романтической  загадочности.  Сергей  Сухонин  превратился  в  монстра,  потому  что  в  нем  победил  хищнический  эгоизм,  который  убил  душу.

Итак,  лермонтовская  концепция  личности,  выраженная  в  «Герое  нашего  времени»,  получила  свое  развитие  и  оригинальное  воплощение  в  повести  И.  Кулькина  «Монстр»  на  уровне  идейного  замысла,  жанровой  формы,  аналогичных  сюжетных  ситуаций,  психологизма,  отдельных  образов  и  деталей. 

Список  литературы:

1. Вайль  П.,  Генис  А.  Родная  речь  /  П.  Вайль,  А.  Генис.  –  М.:  Независимая  газета,  1991.  –  192  с.
2. Герштейн  Э.  «Герой  нашего  времени»  Лермонтова  /  Э.  Герштейн.  –  М.:  Худож.  лит.,  1976.  –  125  с. 
3. Кулькин  И.Е.  Монстр:  Повесть  и  рассказы  /  И.Е.  Кулькин.  –  Волгоград:  Издатель,  2005.  –  224  с. 
4. Лермонтов  М.Ю.  Сочинения  в  двух  томах.  Том  второй  /  Сост.  и  комм.  И.С.  Чистовой;  Ил.  В.А.  Носкова  /  М.Ю.  Лермонтов.  –  М.:  Правда,  1990.  –  с.,  ил.
5. Травин  Д.Я.  Очерки  новейшей  истории  России.  Книга  первая:  1985–1999  /  Д.Я.  Травин.  –  СПб.:  Норма,  2010.  –  378  с.