ОЧЕРК  «ДЗЕНЬ  У  ШЭСЦЬДЗЕСЯТ  СУТАК»  М.  СТРЕЛЬЦОВА

Кузьмич  Наталья  Васильевна

канд.  филол.  наук,  доцент  БГУ,  г.  Минск

E-mail: 

Михась  (Михаил  Леонидович)  Стрельцов  (1937—1987)  —  прозаик,  поэт,  эссеист,  критик,  известен  как  переводчик  на  белорусский  язык  произведений  русских,  украинских,  итальянских,  испанских,  латиноамериканских  поэтов;  книги  и  отдельные  произведения  писателя  переводились  на  русский,  польский,  болгарский,  английский,  немецкий,  французский,  грузинский  и  другие  языки.  Произведения  его  выделяются  на  фоне  белорусской  прозы  60—80-х  годов  ХХ  века,  и  главное,  что,  на  наш  взгляд,  определяет  их  место  в  общем  литературном  потоке,  —  это  лиризм;  лиризм  органично  объединяется  с  реализмом:  правда  жизни  для  писателя  прежде  всего.  Эпизоды  в  произведениях,  как  правило,  локальные,  за  ними  стоят  жизненные  проблемы,  которые  обобщаются  художественными  средствами,  достигая  типичности.  Сильное  лирическое  начало  и  в  документальных  прозаических  произведениях  писателя.  Например,  повесть  «Загадка  Багдановіча»  впечатляет  эстетичностью,  культурой  мысли;  документальные  элементы  тонко  переплетаются  с  размышлениями  о  судьбе  родной  литературы,  судьбе  народа;  личное  впечатление  опирается  на  эстетику  прошлого  и  приобретения  белорусской  критики,  связывает  повесть  от  первой  до  последнего  строки.  Лирический  стержень  связывает  и  путевой  очерк  «Дзень  у  шэсцьдзесят  сутак».  Казалось  бы,  тут  чистый  документализм,  который  диктует,  согласно  особенностям  жанра,  принцип:  что  видишь  —  о  том  и  пиши,  старайся  все  запечатлеть  как  можно  точнее.  Но  главное  для  автора  немного  в  ином:  «…Я  мог  бы  напісаць  пра  новыя  заводы,  дарогі  і  гарады,  але  гэтым  нікога  не  здзівіш.  Да  гэтага  прывыклі.  Пра  гэта  можна  прачытаць  у  любым  даведніку.  Я  стараўся  пісаць  толькі  пра  тое,  што  так  ці  інакш  стала  маім  уласным  вопытам,  набыткам  мае  душы…»  [1,  с.  218].  Новые  заводы  и  дороги,  которые  строились  на  Севере,  при  всей  своей  впечатляемостью  размахом  не  заслонили  главного  —  человека;  встречи  с  людьми,  знакомства  с  их  судьбами  вызвали  у  писателя  глубокие  ассоциации  с  тайнами  души,  и  эти  секреты  он  пытается  осознать,  когда  бьется  в  мучительном  размышлении  над  терпеливостью  листка,  который  держится  на  ветке,  над  таинственностью  первых  заморозков  в  опустевшем  саду,  —  хочет  найти  ключ,  чтобы  открыть  для  себя  великую  загадку  осени,  движения  и  постоянного  обновления  в  природе.  Стилевые  черты  очерка,  которые  обычно  выделяют  исследователи:  сильное  авторское  «я»,  где  публицистический  элемент  создается  непосредственным  вторжением  автора  в  текст,  и  автор  выступает  как  действующий  герой,  максимально  приближаясь  к  читателю,  создавая  доверительную  тональность  интонации,  определенная  беглость,  опора  на  реальные  события,  др.  —  все  это  присутствует  в  той  или  иной  мере  в  тексте.  Но  главное,  несомненно,  это  ассоциативность  и  так  называемая  интимизация,  которая,  максимально  приближая  читателя  к  событиям  и  мыслям  автора,  делает  его  соучастником  путешествия.

По  большому  счету,  все  мы  на  дороге,  у  которой  одно  направление  —  возвращение,  возвращение  из  своеобразного  земного  рая,  где  мы  только  временно.  Так  уготовано  судьбой,  и  никто  ничего  не  изменит,  потому  что  все  равно  где-то  оборвется  дорога,  и  мы  вернемся  туда,  где  все  началось.  Достаточно  значимо  проводится  в  очерке  «Дзень  у  шэсцьдзесят  сутак»  мысль  автора:  «…нішто  не  прыходзіць  да  чалавека  раней  прызначанага  часу.  Каб  зразумець  пачатак,  трэба  ведаць  канец»  [1,  с.  218],  —  так  он  высказался  о  своих  поисках  ключа  от  осени,  которая  долго  ему  не  открывалась.  Белорусский  автор  отправляется  в  далекое  путешествие  на  Север,  в  Заполярье,  в  Мурманск,  где  и  солнце  не  так  светит,  и  воздух  какой-то  прозрачный,  и  небо  иное.  В  самом  факте  путешествия  нет  ничего  удивительного,  все  мы  куда-то  спешим;  но  автор  не  просто  едет  на  Север,  чтобы  посмотреть  его  красоты,  —  он  одновременно  отдаляется  от  своей  осени,  что  осталась  в  родных  местах;  он  будет  думать  о  ней;  будет  всматриваться  в  ее  знакомый  и  в  то  же  время  новый  облик  через  тысячи  километров,  которые,  оказывается,  в  это  случае  имеют  свойство  приближать  к  себе,  притягивать  некой  таинственной  силой.  Он  отдаляется  от  своей  осени,  чтобы  вдали  лучше  ее  понять,  вернуться  к  ней,  сердцем,  чувствами.

Мотив  бесконечного  возвращения  через  свою  осень  к  истокам,  к  чувствам,  ощущениям,  мечтам,  которые  раскрывают  душевное  состояние  лирического  героя,  сильно  связанного  со  своей  родиной,  —  доминанта  очерка.  Автор  не  отступает  от  своей  задачи  показать  Север,  его  особенности,  но  не  суровый  в  своей  строгой  простоте  и  открытости  вид  Севера  очаровал  автора,  хотя  он  и  не  жалеет  красок,  чтобы  подать  его  своеобразную  притягательность;  та  осень,  которая  осталась  в  родной  стороне,  но  в  мыслях  рядом  с  путешественником,  становится  главным  планом  текста.  Кажется,  достаточно  какой-либо  зацепки,  которую  выхватит  память  из  пережитого,  —  и  из  фрагментов-ретроспекций  складывается  рисунок  далекой  от  Севера  своей  осени.  Такие  кусочки-фрагменты,  включенные  в  художественное  полотно,  особенно  густо  в  начале  и  в  конце  очерка,  создают  основной  фон.  Более  того,  их  композиционная  роль  расширяется  до  размеров  своеобразных  опор,  которые  не  дают  путешественнику  сбиться  в  направлении  к  своей  цели.  Тут,  думается,  проявляется  одна  из  граней  таланта  Стрельцова  —  переплавить  в  слово  чувства,  которые  пробуждаются  в  подсознании,  охватить  мыслью  различные  явления,  которые  взволновали,  и  объединить,  сцепить  их,  осветить  личным  восприятием.  Достигается  такая  гармония,  когда  слово  на  том  месте  и  в  том  цвете,  которые  наиболее  выявляют  самые  незначительные  нюансы  в  настроениях.  Одним  словом,  своим  творческим  даром  писатель  так  видит  и  ощущает,  что  приближает  к  читателю  явления  природы,  чтобы  они  стали  новыми  и  на  удивление  и  понятными,  открывает  читателю  не  только  их  особенности,  увеличенные  с  помощью  художественных  приемов,  а  прежде  всего  —  сложный  мир  человека.

В  очерке  автор  то  делает  отступления,  в  которых  присутствует  пережитое  лично  им,  то  создает  сюжетные  повороты,  которые  возвращают  в  прошлое,  то  ведет  переговоры  с  другом,  который  остался  там,  в  белорусской  осени.  Но,  какие  б  ни  были  сюжетные  линии,  одно  проступает  выразительно:  стремление  попасть  туда,  где  есть  своя  осень  во  время  особенно  выразительных  чудесных  красок.  Он  вглядывается  в  них,  пытается  по-своему  прочитать,  чтобы  понять,  осмыслить  и  осознать:  где  ее  загадка?  в  чем  она?  Возможно,  в  терпеливости  одинокого  листка,  который  наперекор  порывам  холодного  ветра  отчаянно  и  крепко  держится  за  ветку?  Почему  такая  терпеливость?  Откуда  такая  живучесть?  Понять  это  —  значит  хоть  немного  приблизиться  к  сущностному,  что  подводит  к  невидимой  черте,  за  которой  сама  тайна  осени;  значит  —  заглянуть  в  то  начало,  из  которого  она  рождается,  из  которого  все  земное  начинает  свою  дорогу  в  бесконечность.

Автор  ненавязчиво  вместе  с  читателем  пытается  найти  ключ  от  своей  осени,  от  которой  отдалился  на  Севере.  Тут,  через  тысячи  километров,  более  выразительно  вырисовываются  очертания  и  линии  осеннего  дня  на  родине,  более  ясными  и  свежими  выглядят  чувства.  Осень,  как  кажется,  приоткрывает,  и  не  более  того,  занавес  своей  таинственности,  это  значит  то  начало,  от  которого  человек  делает  шаги  в  бесконечность  духовного  бытия.  Кажется,  в  очерке,  вглядываясь  на  Севере  в  чисто-трепетные  краски  своей  осени,  автор  хочет  открыть  тайны,  человеческие,  природные,  творческие.

Ретроспекция,  которая  используется  в  очерке,  как  своеобразная  призма,  с  которой  проецируется  на  художественную  ткань  настроение.  Не  случайно  возникает  образ  родника,  —  в  минуты  тоски  в  него  смотрит  писатель.  Тут,  на  Севере,  когда  остается  один  на  один  со  своей  тоской,  он  доверчиво  склоняется  над  родником,  чтобы  ощутить  живительную  прохладу,  так  необходимую  путешественнику  в  дороге.  То  внезапно  он  вспоминает  —  фрагментарно,  отрывками,  в  том  же  контексте  своих  размышлений  —  тихий  вечер,  который  складывает  свои  крылья  на  пепельно-светлом  горизонте  в  родной  стороне;  солнце  уже  совсем  низкое,  на  траве  холодная  роса,  где-то  в  кустах  отозвался  драч;  тут  —  настоящая  идиллия,  где  легко  душе  и  тепло  сердцу,  где  —  хочешь  того  или  нет  —  обязательно  будешь  рассуждать  о  самом  главном  в  жизни,  увидишь  себя  таким,  какой  ты  есть,  без  прикрас,  в  суете  и  быту.

Еще  один  фрагмент-ретроспекция  в  художественном  потоке  возврата  —  это  размышления  над  творчеством  Эрнеста  Хемингуэя,  скорее  для  понимания  природы,  таинственности  самовыявления  таланта.  Круги  возвращения  к  природе  во  время  осени,  к  другу,  который  остался  в  ней,  к  таланту  Хемингуэя,  что  определились  в  очерке,  —  это  для  писателя  путь  к  самопознанию,  от  открытия  самого  себя  в  слове.  А  им  он  хочет  сделать  главное  —  объединить  все,  что  уже  стало  известным  чувству.

Образ  осени,  увиденной  издали,  —  центральный  в  очерке.  Но  он  —  не  противопоставление  строго  подчеркнутой  в  своей  скромной  красоте  Севера,  скорее  всего  это  проекция  на  самого  себя,  с  помощью  художественных  средств  осмысленной  сквозь  проблему  человека  в  связи  с  природой.  Очевидно,  что  Стрельцов  —  писатель  такого  типа,  который  острее  многих  чувствовал  мгновенность  физического  бытия,  поэтому  с  болью  в  сердце  воспринимал  не  сравнимую  ни  с  чем  его  ценность.  Осень  для  него  —  это  же  и  расставание.  Вот  и  звучат  в  кругах  возвращения  нотки  трагизма,  как  бы  приглушенные,  как  бы  на  заднем  плане,  но  они  есть.  Они  с  оттенком  неизбежности  соединяют  встречу  с  осенью  и  возвращение  к  ней,  очерчивая  круг  жизни.  Например:  на  ветке  под  холодным  ветрам  трепещет  последний  листок.  Не  символ  ли  это?  Писатель  хочет  разгадать,  почему  листок  такой  живучий.  Тем  самым,  как  представляется,  замахивается  на  святое  и  нерушимое,  что  принадлежит  только  самой  природе.  Это  все  за  пределами  наших  возможностей.  Природа  так  и  не  откроет  свои  тайны.  Иначе  утратился  бы  великий  смысл  в  ее  существовании.  Она  стала  бы  некой  иной  средой,  где  не  нашлось  бы  места  человеку.  Природа  останется  со  своей  тайной  всегда.  Возможно,  она  в  том,  что  расставание  и  возвращение  для  нас  обязательное  и  неизбежное.  Раз  есть  начало,  то  и  будет  конец.  Эту  истину  дает  глубже  понять  осень,  что  открылась  нам  в  свое  время  в  очерке.  Вот  так  и  нашел  писатель  ключ  от  осени  —  в  строго  определенное  время,  когда  подошел  со  своим  пониманием  и  мерой.

Список  литературы:

1.Стральцо  М.  Выбранае:  проза,  паэзія,  эсэ.  Мн.:  Маст.  літ.,1987.  —  607  с.,  1  л.  партр.