Ч. ДИККЕНС В ИНТЕРПРЕТАЦИИ Г. К. ЧЕСТЕРТОНА

Ключевые слова: творчество, роман, эссе, реализм, романтизм, модернизм, эксцентрика.

Творчество Ч. Диккенс имело для Г. К. Честертона особое значение. Он неоднократно возвращался к осмыслению произведений великого английского писателя в своих эссе. Есть у Г. К. Честертона и написанная в 1906 году отдельная книга, посвященная Диккенсу. Для нее, как справедливо отмечает К. Н. Атарова, характерен «неожиданный, субъективный, подчас парадоксальный авторский взгляд на предмет» [2, c. 7].  Субъективность этой книги проявляется, в частности, в том, что автор откровенно предпочитает раннее творчество Диккенса позднему, сомневается, «пошел ли Диккенсу впрок прибыток реализма» [6, с. 170]. В позднем творчестве Диккенса Честертону ближе то, что похоже на его ранние произведения. Честертона не устраивает, как автор раскрывает тайны в своих романах «Большие надежды», «Крошка Доррит», «Лавка древностей». «Он умел нагнетать ощущение тайны и зла (…) И здесь атмосфера важнее всего, а сюжет нередко разочаровывает. Таинственность потрясает нас, тайна банальна. Внешность событий страшнее, чем их суть. Порою кажется, что сумрачные фигуры миссис Чедбенд и миссис Кленнэм, мисс Хэвишем и мисс Флайт, Немо и Салли Брасс скрывают что–то и от автора, не только от читателя. Закрывая книгу, мы так и не знаем их тайны. Чтобы успокоить оптимиста Диккенса, герои эти подсунули ему утешительную ложь (…) Эти мрачные картины и впрямь кажутся видениями – Диккенс видел их, но не понимал [6, c. 154]. 

Есть все основания утверждать, что Диккенс оказал огромное влияние и на художественные произведения самого Честертона. Для него творчество Диккенса во многом было ориентиром в полемике с современной ему литературой. В своей книге о Диккенсе Честертон противопоставляет его современным властителям дум: Шоу, Метерлинку, Ницше, Бодлеру, Д’Аннунцио и другим. Он защищает Диккенса от критики модернистов и реалистов, Диккенса, вступает в спор с неким воображаемым другом, «критиком, эстетом и поклонником Флобера и Тургенева» [6, с. 103]. Один из эпизодов биографии Диккенса, рассказанный самим автором, становится обоснованием принципа собственного творчества Г. К. Честертона.  «Рассказывая о кофейнях, в которых он укрывался в те тяжкие дни, он говорит об одной на Сент–Мартинс–лейн: «Я помню только, что она была неподалеку от церкви и на дверях ее висела овальная стеклянная вывеска с надписью: «Кофейная». И теперь, как только я вхожу в совсем другие кафе и вижу такую надпись, я читаю ее наоборот – «Яанйефок», как читал тогда, и содрогаюсь от волненья». Дивное слово Яанйефок – девиз истинного реализма, образец закона, гласящего, что нередко фантастичней всего бывает подлинный факт» [6, с. 54]. 

Честертон называет Диккенса реалистом, сопоставляя его с другими представителями этого направления: Теккереем, Джордж Элиот, Гиссингом. Но утверждает, что великий английский писатель создает особый реализм – «сказочный», «невыносимый реализм сна» [6, с. 54]. «Диккенс любил писать, как романтик, и хотел писать, как реалист», – утверждает Честертон [6, с. 179].

В своем творчестве Честертон следует именно такому реализму, реализму Диккенса, как он его понимает. В его романах «Человек, который был Четвергом», «Шар и крест», «Наполеон из Ноттинг-хилла» действие происходит как будто на грани между сном и реальностью, будничное соседствует с фантастическим, романтическое с реалистическим. 

Честертон пишет, что «Диккенс пытался сделать некоторых своих героев скучными, но это ему не удалось. Он не мог создать скучного человека» [6, c. 28], он «замечательно описывал мрачные места, но не умел описать скучные». [6, с. 251].   В произведениях самого Честертона обычный, рутинный, кажущийся скучным мир будет изображаться новым, увиденным как будто впервые. Образно говоря, читатель романов Честертона, подобно Инносенту Смиту из романа «Жив-человек», должен отправиться прочь из своего дома, чтобы, вернувшись назад, обрести его как будто заново и испытать радость удивления.

Честертон видит в Диккенсе писателя, который воспел мир радости, показал атмосферу веселья. В книге «Чарльз Диккенс» он обращает внимание на эксцентричность самого Диккенса, эксцентричность его героев, и в этом видит проявление особого мироощущения. «И все же источник того, что я назвал веселостью Диккенса, а многие зовут оптимизмом, очень глубок, он глубже слов. В сущности, это необычайно сильная тяга к жизни и к разнообразию, к бесконечной эксцентричности бытия. [6, с. 256]. Эксцентрика присутствует и в творчестве самого Честертона. Герои его романов Инносент Смит («Жив-человек»), Патрик Дэлрой («Перелетный кабак»),  Сайм («Человек, который был Четвергом») и другие совершают неожиданные, эксцентричные поступки, разрушая привычные представления о мире, расшатывая стереотипы, которыми живут окружающие их герои. Но эксцентрика в романах Честертона служит не самоцелью, а средством для постижения истины. Так герой детективных рассказов Честертона, патер Браун, совершает эксцентричные поступки, чтобы воззвать к разуму, к здравому смыслу. Читатель Честертона становится свидетелем удивительного явления: того, что С. С. Аверинцев замечательно назвал «неожиданностью здравомыслия» [1, с. 309].

В произведениях Честертона сравнение с персонажами Диккенса, ссылка на Диккенса всегда имеет существенное значение. Например, в рассказе «Салат полковника Крэя» описывается как патер Браун мучительно переживает мрачное происшествие, предчувствует готовящееся преступление, но дальше его настроение меняется.  «У калитки он увидел маленькую группу людей, и это рассеяло его печальную озабоченность, как солнце рассеяло туман. В людях не было ничего особенно утешительного, они просто рассмешили его, словно диккенсовские персонажи» [5, с. 422]. Появление персонажей похожих на героев Диккенса в данном эпизоде разряжает сгущающуюся атмосферу зла.

Особое своеобразие творчества Диккенса Честертон видит в изображении персонажей. С его точки зрения «у Диккенса важны не рамки романа, но персонажи, играющие большую, а чаще маленькую роль в повествовании» [6, с. 86], он дает «своим персонажам избыток жизни». [6, с. 93]. «Если бы кто-нибудь принес письмо, Диккенс снабдил бы его хотя бы одной особенной чертой и сделал великаном. Диккенс не просто победил мир — он завоевал его руками своих второстепенных персонажей» [6, с. 103], «лучшее в романе – персонаж, задерживающий действие» [6, с. 114]. 

Для Честертона Диккенс – писатель, воплотивший дух и традиции «старой доброй Англии» [6, с. 152], воспевший «чисто английский» [6, с. 154] идеал – идеал уюта. По отзыву Честертона, у Диккенса домашний уют поэтизируется, а в «Рождественской песне» «огонь и вино противопоставлены холоду и непогоде» [6, с. 156]. Воспевая в своем творчестве дух веселья, дружеские застольные беседы, образы простых англичан Честертон сознает себя продолжателем диккенсовской традиции. В романе «Перелетный кабак» изображается кабатчик Хэмфри Пэмп, носитель не книжного, а более глубокого, чем интеллектуальное, знания. Один из героев, высокообразованный лорд Айвивуд, представитель «мертвящего знания» [6, с. 34] относится к нему с пренебрежением, считает его невеждой на том основании, «что он никогда ничего не читал, кроме «Пиквика» [4, с. 174]. Для Честертона же это важнейшая характеристика, подчеркивающая, что в этом персонаже воплощается народная мудрость и английский народный дух.  Автор как будто намекает нам на внутреннее родство Хэмфри Пэмпа и простых героев Диккенса. А если вспомнить, что второе произведение, в котором у Диккенса появляется мистер Пиквик, называлось «Часы мистера Хэмфри», эта связь становится очевидной.  В интерпретации Честертона «Посмертные записки Пиквикского клуба» – не только лучшее произведение Диккенса, но и произведение, в котором воплощены «забытая романтика обыденности» [6, с. 98] и «дух вечной юности» [6, с. 84].  Именно в этом тексте, по Честертону, проявляется в большей степени то, что «Диккенс был скорей мифотворцем, чем писателем, – последним и, должно быть, величайшим. Его персонажи – как Петрушка или Рождественский Дед. Они живут, не меняясь, в вечном лете истинного бытия. Диккенс и не думал показывать влияние времени и обстоятельств на человеческую душу; он не показывал даже, как душа влияет на время и обстоятельства» [6, с. 90].

Для Честертона Диккенс – подлинно народный и великий писатель, с которым никто не может сравниться [6, с. 18] в английской литературе XIX – начала XX веков. «Диккенс, словно памятник герою, напоминает нам, что получится, когда у великого писателя общие с народом вкусы. Он глубоко связан духом с обычными людьми. В отличие от наших газетных демагогов Диккенс не писал то, что хочет народ, он хотел того, чего народ хочет», – пишет Честертон [6, с. 107].

Честертон видел в Диккенсе писателя, который обращен к современности и к любому времени, писателя, который говорит о любви к человеку одновременно и «причудливому, и прекрасному» [3, с. 99].  В эссе «Любитель Диккенса» Честертон противопоставляет свою позицию мнению собеседника, для которого Диккенс является воплощением безнадежно ушедшего прекрасного времени, у которого нет никакого интереса к современным людям и сегодняшним проблемам. «Все его книги – не «Лавка древностей», а «Большие надежды». Куда бы люди ни пошли, он хочет, чтобы мы были с ними, и приняли их [3, с. 99], – замечает Честертон.

Для Г. К. Честертона «Диккенс – «как жизнь» в самом точном смысле слова; он сродни тому, что правит жизнью человека и мира; он – как жизнь хотя бы потому, что он живой. Книги его – как жизнь, потому что, как и жизнь, они считаются только с собой и весело идут своим путем [6, с. 29].

Список литературы:

1. Аверинцев С. С. Гилберт Кит Честертон, или Неожиданность здравомыслия // Аверинцев С. С. Поэты. М.: Школа «Языки русской культуры», 1996. С. 309 – 326
2. Атарова К. Автор и его герой // Честертон Г. К. Чарльз Диккенс. – М.: Радуга, 2002. С. 5 – 14.
3. Честертон Г. К. Любитель Диккенса // Честертон Г. К. Неожиданный Честертон. – М.: Истина и жизнь, 2002. С. 96 – 99.
4. Честертон Г. К.  Перелетный кабак. Пер. Н. Трауберг // Собрание сочинений в пяти томах. Том 2. СПб.: Амфора, 2000. С. 5 – 144.
5. Честертон Г. К. Салат полковника Крэя // Честертон Г. К. Клуб удивительных промыслов. Неведение отца Брауна. Мудрость отца Брауна. Недоверчивость отца Брауна. – М.: Профобразование, 2001. С. 422 – 428.
6. Честертон Г. К. Чарльз Диккенс. М.: Радуга, 2002. 352 с.