МОТИВ СМЕРТИ И СРЕДСТВА ЕГО ВЕРБАЛИЗАЦИИ В РАССКАЗАХ И.А. БУНИНА «ИСХОД» И «ОГНЬ ПОЖИРАЮЩИЙ»

THE MOTIVE OF DEATH AND THE MEANS OF ITS VERBALIZATION IN THE STORIES OF I. A. BUNIN “EXODUS” AND THE “DEVOURING FIRE”

Olga Chetverikova

 doctor of Philology, assistant professor Armavir State Pedagogical University,

Russia, Armavir

AННОТАЦИЯ

Цель статьи – исследовать особенности языковой экспликации мотива смерти в рассказах И. Бунина «Исход» и «Огнь пожирающий», выявить лексические и синтаксические единицы языка, означивающие отношение И. Бунина и его героев к феномену смерти.

В работе использованы следующие методы: метод лингвистического наблюдения и описания конкретных языковых фактов; метод концептуального анализа и общий филологический метод интерпретации текста, направленный на выявление текстовых смыслов и способов их вербальной манифестации.

Результатом исследования явилось когнитивное моделирование, позволяющее представить результаты индивидуального осмысления автором речи феномена смерти в виде полевой структуры.

Выводы: исследованный материал свидетельствует о том, что образ смерти у И. Бунина отражает ориентацию на национальные стереотипы и конкретизируется эпитетами, эксплицирующими авторскую оценку внутреннего состояния персонажа – смиренно-возвышенного, философского, трагического. Переосмысление семантики слова «смерть» опирается у писателя на наличие области семантического пересечения лексем, на эмотивную доминанту текста и ассоциации автора речи. Сочетание и взаимопроникновение образов обусловливает возникновение между ними текстовых и межтекстовых отношений смежности: между героем и предметами как художественными образами возникают контекстуальные причинно-следственные связи, ибо всё внешнее подаётся И. Буниным как следствие эмоционального состояния персонажа.

ABSTRACT

The purpose of the article is to investigate the features of the linguistic explication of the death motif in I. Bunin's short stories "Exodus" and "The Devouring Fire", to identify lexical and syntactic units of the language that mean the attitude of I. Bunin and his characters to the phenomenon of death.

The following methods are used: the method of linguistic observation and description of specific linguistic facts; the method of conceptual analysis and the general philological method of text interpretation, aimed at identifying text meanings and ways of their verbal manifestation.

The result of the study was cognitive modeling, which allows us to present the results of the author's individual understanding of the phenomenon of death in the form of a field structure.

Conclusions: the studied material indicates that the image of death in I. Bunin reflects the orientation to national stereotypes and is concretized by epithets that explicate the author's assessment of the inner state of the character – humbly sublime, philosophical, tragic. Reinterpretation of the semantics of the word "death" is based on the presence of the area of semantic intersection of lexemes, on the emotive dominant of the text and the association of the author of the speech. The combination and interpenetration of images causes the emergence of textual and intertextual relations of contiguity between them: contextual cause-and-effect relationships arise between the hero and the objects as artistic images, because everything external is presented by I. Bunin as a consequence of the emotional state of the character.

Ключевые слова: текст, автор, языковая репрезентация, смерть, лексико-ассоциативное поле, смысл.

Keywords: text, author, language representation, death, lexical-associative field, meaning.

Категория смерти – центральная в художественной картине мира И. Бунина. Семантический инвариант имени «смерть» выглядит следующим образом: ‘прекращение жизнедеятельности и переход из состояния бытия в состояние небытия’ [4]. Номинация «смерть» характеризуется наличием таких сем, как ‘конец существования, ‘холод’, ‘отсутствие движения’, ‘тьма’, ‘уход навсегда’.

В рассказах И. Бунина «Исход» и «Огнь пожирающий» концепт СМЕРТЬ как ментальная единица человеческого сознания эксплицирована лексемой «смерть», находящейся в центре семантико-ассоциативного поля произведений.

Рассказ «Исход» (1918) первоначально носил название «Конец». Но оно не выражало в полной мере замысла автора, не раскрывало понятие смерти и тех ощущений, которые она вызывает. Писатель изменяет название рассказа, придавая тем самым ему некую торжественность звучания, глубину осмысления.

В рассказе «Исход» номинациями-ассоциатами смерти выступают следующие лексемы: исход (‘завершение, конец’ [2, с. 210]), гроб, крышка (гроба. – О.Ч.), душа, склеп, тело, умерший, покойный, покойник: Нищие <…> запели древний духовный стих «на исход души из тела»; Когда молодой Бестужев вошёл к умершему, тот лежал навзничь, на старинной кровати орехового дерева, под старым одеялом из красного атласа, с расстёгнутым воротом ночной рубашки, полузакрыв неподвижные, как бы хмельные глаза и откинув тёмное, побледневшее, давно не бритое лицо с большими седеющими усами…<…> Склонив к плечу голову, с бьющимся сердцем, Бестужев жадно всматривался в то странное, уже холодевшее, что тонуло в постели.

Мотив смерти в тексте означивают: а) атрибутивные конструкции со значением характеристики: мёртвое лицо, то странное, уже холодевшее, тёмное лицо, тёмный угол, неподвижные, как бы хмельные глаза, духовный стих «на исход души из тела», фамильный склеп; б) текстовые предикаты «поля смерти»: умирать, умереть смирно, почивший князь, быть неподвижным, в том числе устойчивые выражения: расставаться с белым светом, вышедший из круга живых: …она говорила о князе с той же свободой, -- как о человеке, уже вышедшем из круга живых; … как ни плохо живешь, все будет трудно с белым светом расставаться… .

Ближайшую периферию «поля смерти» в рассказе составляют номинации закат, запад, вечер, сумрак, осень, сад, стенные часы, свечи, месяц; предикативные конструкции солнце потухло; невозможность осмыслить, читать псалтырь. Князь умирает в конце августа, на закате, который в тексте имплицитно символизирует завершение жизни. На периферии ассоциативного «поля смерти» в рассказе находятся номинации с архисемой ‘излучать свет’: номинации огонь, свет, фонарь, месяц; предикат светиться. Все эти средства языка через признаки ‘лучистая энергия’, ‘источник освещения’, ‘высота’ служат означиванию смыслов ‛возвращение на круги своя’, ‛царство божие’: Бестужев …прошёл…в сухой, уже поредевший к осени сад, таинственно освещённый по низам только что показавшимся среди дальних стволов круглым, огромным, зеркальным месяцем; Три толстых свечи в церковных высоких подсвечниках горели в головах его прозрачно, дрожали хрустальным чадом; Красно-дымный огонь в фонаре дрожал, дрожали тени в сумрачном сарае.

Номинация удивлённость и атрибутивные конструкции со значением оценки чёрное крыльцо, прекрасное царство ночи, входящие в речевую сферу «молодого Бестужева», служат репрезентации эмотивного пространства текста и актуализируют четко представленную в рассказе оппозицию «жизнь – смерть». Молодой Бестужев, глядя на покойного, не боится этого «странного и холодевшего» существа. Напротив, смерть князя наводит молодого человека на философские размышления о жизни и смерти: Бестужев, присев на подоконник, всё глядел в тёмный угол, на постель, где лежал умерший. Он всё старался что-то понять, собрать мысли, ужаснуться. Но ужаса не было. Была какая-то удивлённость, невозможность осмыслить, охватить происшедшее… . Описывая дом старого князя, И. Бунин использует эпитеты обветшалый, разрушенный, наречие пусто, указывая на то, что с уходом хозяина его усадьба тоже претерпевает изменения, тоже умирает. Вспоминается стихотворение поэта «Кошка за домом в крапиве жила» (1907): Дом обветшалый молчал, как могила; Темен теперь этот дом по ночам.

И. Бунин не разделяет мирское и духовное в человеке, не отрицает наличие у человека души. Смерть – таинство. И последние часы усопшего на земле требуют уважительного к нему и самой смерти отношения. Тишка на успокоение души князя читает псалтирь, надеясь, что «грехи с грешника, как листья с сухого дерева» повалятся. Семён читает над покойным «негромко, с ласковой и грустной убедительностью», чувствуя торжественность и святость совершаемого обряда: Семён надел очки и, строго глядя через них, мягко обобрал пальцами воск с оплывших свечей, потом медленно перекрестился, развернул на аналое книгу и стал читать негромко, с ласковой и грустной убедительностью, только в некоторых местах предостерегающе повышая голос.

И. Бунин показывает различное отношение персонажей рассказа к смерти князя. Для Агафьи, например, милее жизнь, какой бы она не была. Григорию тоже «умирать не хочется», но ели б знать, когда умрешь, то для облегчения страданий можно бы было отдать кому-нибудь имущество. По мнению Семена, смерть «нужно встречать с радостью и трепетом». Страшнее смерти может быть неразделенная любовь; так и странница Анюта терзалась безответной любовью к князю всю жизнь, и только с его смертью смогла она отпустить те чувства, которые мучили её так долго.

Бунинское понимание смерти обусловливает в рассказе подвижность эмоциональной компоненты: от ужаса к тихой грусти, к ощущению великого таинства соприкосновения с вечностью. Образы окна, света в поэтике И. Бунина – символы связи человека со вселенной: Не нарушая светлого и прекрасного царства ночи, а только делая его ещё более прекрасным, пали на двор лёгкие тени от шедших на месяц лёгких тучек, и месяц, сияя, катился на них в глубине чистого неба, над блестевшей крышей тёмного старого дома, где светилось только крайнее окно – у изголовья почившего князя.

Иное отношение в смерти передано И. Буниным в рассказе «Огнь пожирающий». Основой для создания рассказа послужил увиденный писателем в Париже обряд кремации, который потряс его своим цинизмом.

Ведущим в понимании феноменологии смерти является в рассказе образ огня. Он представлен в ипостаси «адской подземной печи», в которой живые люди сжигали тело молодой женщины, скоропостижно скончавшейся накануне: Где её жгли? Там, где-то под занавесом, где-то в глубоком подземелье, где слепила и полыхала с невообразимой силой и яростью истинно гиена огненная.

Описание крематория жутко. Здесь происходит механизация процессов не только жизни, но и смерти, что вербализовано оценочными атрибутивными конструкциями, маркирующими авторское отношение к описываемому: «адская подземная печь», «заводские трубы», «капище», «молчаливый дым», «грубая молчаливость», «глубокое молчание», «траурный занавес», «нечто вроде театральной сцены», «торчало бутафорское подобие золоченого гроба». Даже ослепляющий свет из окон залы не несёт ни доброго, ни высокого; он угнетает «молчаливых» людей. В «огне пожирающем» есть только смерть. В том, что совершалось в крематории, не было ничего духовного, человеческого, не было Бога: Бога здесь не было, и существование и символы его здесь отрицались. Крематорий с его «голыми, кирпичными, заводскими» трубами – это прообраз будущей цивилизации, сознательно обрекающей себя на сожжение. Кремация для героя Бунина – это симптом конца, ибо означает отказ от традиций и от веры. И поэтому на кладбище герой ощущает радость от прикосновения к «жизни небесной».

Исследованный материал позволяет утверждать, что образ смерти у Бунина выстраивается с опорой на сложившиеся в культуре традиционные смыслы, связанные с этим архетипом. Вместе с тем «повествовательно сложно и безупречно организованный текст с множеством прямых и ассоциативных отсылок к этим известным смыслам обретает символическое звучание» [3, с. 83], что позволяет И. Бунину при всей жесткости его позиции избегать какой бы то ни было дидактики.

Список литературы:

1. Бунин И.А. Полн. собр. соч. в 9 тт. Т. 5. – Москва: Худ. литература, 1966. – 544 с.
2. Ожегов С.И. Словарь русского языка: ок. 57 000 слов / С.И. Ожегов; под ред. чл.-корр. АН СССР Н.Ю. Шведовой. – 20-е изд., стереотип. – Москва: Рус. яз., 1988. – 750 с.
3. Пращерук Н. Образы огня в прозе Ивана Бунина (1910–1920-е гг.) // Quaestio Rossica,·2015. ·№2. p. 71–84.
4. Четверикова О.В. Знаки авторства как средства вербальной манифестации смысловой сферы творческой языковой личности: Автореф. дисс. … док. филол наук: 10.02.19; Тверск. гос. ун-т.– Тверь: Изд-во Тверского ун-та, 2013. – 52 с.