ИНТИМНЫЙ  ПИСАТЕЛЬСКИЙ  ЭПИСТОЛЯРИЙ  И  ПРОБЛЕМА  МОРАЛИ  (НА  МАТЕРИАЛЕ  ПИСЕМ  УКРАИНСКИХ  ПИСАТЕЛЕЙ  ВТОРОЙ  ПОЛОВИНЫ  ХІХ  —  НАЧАЛА  ХХ  ВЕКА)

Илькив  Анна  Владимировна

канд.  филол.  наук,  Прикарпатский  национальный  университет  им.  В.  Стефаныка,  г.  Ивано-Франковск,  Украина

E-mail:  annilkiv@rambler.ru

Актуальность  темы.  В  украинском  литературоведении  до  90-х  годов  ХХ  века  писательское  письмо  в  основном  рассматривалось  как  историографический  жанр,  как  некий  комментарий  к  оригинальному  творчеству  художников.  Однако  на  грани  ХХ—ХХІ  веков  наблюдаем  постепенное  перемещение  документальной  литературы  из  периферии  к  центру,  что  можно  объяснить  процессами  субъективизма,  антропологизма  и  эстетизма  в  области  литературы,  и  литературоведческой  науки,  соответственно.  Одними  из  первых  ученых,  которые  исследовали  письмо  как  литературное  и  историографический  жанр  одновременно,  в  украинском  литературоведении  можем  считать  таких  исследователей,  как  В.  Кузьменко,  Г.  Мазоха  и  Ю.  Шерех.

Невзирая  на  наличие  исследований  украинского  писательского  эпистолярия  на  синхронных  срезах  и  в  диахроническом  развитии,  теоретические  аспекты  этого  жанра  почти  не  пересматривались.  Но  если  консервативное  литературоведение  выходило  из  объективизма  и  фактографизма  письма,  то  современная  наука  приоритетным  определяет  субъективное  начало  эпистолы.  Как  отмечает  В.  Кузьменко,  «частное  письмо,  в  отличие  от  художественного  произведения,  несет  в  себе  субъективный  образ  конкретного  лица,  но  через  своеобразное  авторское  преломление,  сквозь  «призму  авторской  ментальности  и  рефлексий»  [5].

Письмо  также  выступает  одним  из  источников  изучения  писательского  психотипа,  то  есть  может  исследоваться  как  психотекст  (в  трудах  В.  Агеевой,  Т.  Гундоровой,  Н.  Зборовской,  М.  Коцюбинской,  С.  Павлычко).  Как  раз  на  этом  этапе  невозможно  не  столкнуться  с  такой  важной  проблемой,  как  проблема  морали,  определения  этических  принципов  исследования  писательского  эпистолярия.  В  первую  очередь,  это  касается  интимных  писем  писателей,  в  которых  авторы  выворачивают  на  изнанку  свою  душу.  Кстати,  к  интимному  эпистолярию  относим  не  только  любовные  письма,  но  и  переписку  с  ближайшими  друзьями-единомышленниками,  в  которых  автор  сверяет  адресату  самые  сокровенные  мысли.  Например,  для  Т.  Шевченко  ближайшим  исповедником  была  княжна  Репнина,  для  О.  Кобылянской  —  Леся  Украинка,  для  В.  Стефаныка  —  его  жена  О.  Гаморак. 

Цель  исследования  —  сформировать  основные  морально-этические  принципы  исследования  интимного  писательского  эпистолярия,  уточнить  некоторые  теоретические  аспекты  даного  мемуарного  жанра.

Методы  исследования  —  биографический,  компаративный,  типологический,  психоаналитический. 

Чтение  чужих  писем  без  разрешения  всегда  считалось  апофеозом  подлости,  невоспитанности,  коварства.  Сегодня  тайна  переписки  охраняется  законом  на  государственном  уровне.  Поэтому  публикация  и  исследование  писательских  писем  после  смерти  писателя  поневоле  оказывается  в  моральной  плоскости  с  очень  тонкими  пределами  разрешенного  /  неразрешенного,  скрытого  /  явного.  Ведь  с  одной  стороны,  мы  не  всегда  знаем  волю  писателя  на  предание  огласке  его  самых  интимных  мыслей  и  событий  частной  жизни,  иногда  литературовед  сталкивается  и  с  некоторыми  манипуляциями  его  родственников  вокруг  личности  выдающегося  предка.  Во  время  написания  письма  его  автор  в  подавляющем  большинстве  случаев  стремится,  чтобы  его  услышал  в  первую  очередь  адресат,  желает  ли  он,  чтобы  его  услышал  весь  мир  —  вопрос  риторический.  С  другой  стороны  —  письма  величайших  писателей  являются  неотъемлемой  частью  их  творческого  наследства,  без  их  прочтения  невозможно  в  литературоведении  составить  целостное  представление  о  личности,  эпохе,  окружении  писателя,  потому  все,  что  он  сотворил,  воспринимается  как  приобретение  всей  общественности.  Выходит,  что  мы  поневоле  забираем  у  писателей  право  на  тайну,  пренебрегаем  изначальной  намеренностью  автора  письма,  блокируем  его  интимное  пространство,  «посягаем»  на  внутренний  мир,  на  его  право  хоть  в  письмах  и  дневниках  принадлежать  только  себе.

Конечно,  эта  моральная  дилемма  касается  не  всех  видов  эпистолы.  Ведь  письма  литературные,  философские,  дидактичные,  а  также  открытые  и  коллективные  письма  рассчитаны  на  публикацию  и  предусматривают  широкий  круг  читателей.  Уже  в  эпоху  античности  сложились  две  традиции  переписки:  письма  Цицерона  представляют  замкнутый  тип  письма,  ориентированный  лишь  на  адресата,  а  письма  Плиния  и  письма  Сенеки  к  своему  другу  Луцилию  априори  предусматривали  читателя  массового,  потому  что  апеллировали  к  потомкам  [4,  с.  15].  Ориентацию  на  читателя  имеют  и  такие  мемуарные  жанры,  как  автобиография  и  воспоминания.  Зато  письма  интимны,  как  диалог  с  адресатом  сквозь  призму  своего  «я»  и  «я»  мнимого  собеседника  и  дневники,  как  автокоммуникация,  диалог  с  самим  собой  принадлежат  к  самим  интимным  жанрам  мемуаристки.  Следовательно,  одним  из  основных  этических  принципов  можем  считать  учет  воли  писателя  на  публикацию  его  всего  эпистолярного  наследства  или  отдельных  личных  писем.

Интимное  дружеское  письмо  выступает  также  своеобразной  семиотической  системой,  которая  отображает  культурные  процессы  общества,  характерные  для  определенного  исторического  периода.  Такие  критерии  частной  переписки,  как  произвольная  композиция,  множественное  число  тем,  мозаичность,  делают  эпистолярный  текст  важным  источником  информации  о  традициях  общения  и  языковых  особенностях  коммуникации  творческих  личностей.  Именно  в  мемуарных  жанрах  можем  увидеть  наиболее  аутентичный  образ  писателя  (но  все  же  образ,  а  не  самого  писателя)  —  без  масок  литературных  героев,  без  фальши  и  вынужденных  поз,  без  цензуры  и  редактирования,  хотя  об  абсолютной  искренности  и  достоверности  сказанного  все  же  речь  не  идет.  Ведь  и  в  мемуарных  жанрах,  обозначенных  наибольшей  степенью  субъективизма,  остается  пространство  для  варьирования  правды  /  полуправды,  искренность  /  имитации  искренности.  Однако,  если  идет  речь  о  переписке  писательской,  то  авторы  часто  ломают  все  клише  и  стереотипы  этого  жанра,  превращая  письмо  в  полноценное  художественное  произведение.  Поэтому  перед  литературоведами  стоит  еще  одно  важное  задание  —  почувствовать,  уловить  в  тексте  письма  те  оттенки  полуправды  и  имитации  искренности,  применяя  компаративный  метод  исследования  листа  писателя  и  ответы  его  адресата,  биографический,  даже  непопулярный  сегодня  социологический  метод  для  выяснения  субъективных  и  объективных  условий  написания  письма.  Писатели  принадлежат  к  типу  людей,  в  которых  emotio  превалирует  над  ratio.  И  если  художественное  произведение  писатель  пишет  и  переписывает  на  протяжении  определенного  часового  промежутка  (недели,  месяца,  а  иногда  на  протяжении  всей  жизни),  то  он  имеет  время  на  осмысление  и  переосмысление  своих  мыслей.  Зато  письмо  —  это  импульс  эмоции,  как  правило,  спонтанный,  и  с  этим  необходимо  считаться  литературоведу.  На  эту  черту  эпистолы  указывает  литературовед  М.  Коцюбинская:  «Письмо  —  спонтанное  проявление  мысли  и  чувства,  оно  приобретает  самостоятельную  жизнь,  становится  впоследствии  самодостаточным  документом  эпохи,  человеческой  духовной  деятельности»  [4,  с.  16].  Поэтому  сверхзадание  исследователя  заключается  еще  и  в  том,  чтобы  в  этой  спонтанности,  эмоциональности  выделить  типичные  признаки  творческого  мышления,  самобытности  художника  слова,  приближаясь  таким  способом  к  аутентичному  образу  автора.  Например,  символистский  подход  и  архетипный  анализ  писем  О.  Кобылянской  дает  основания  утверждать,  что  ее  художественное  творчество  было  своего  рода  сублимацией  материнской  энергии,  а  также  открывает  широкое  текстуальное  пространство  для  детерминации  «предельности»  ее  мировоззрения,  причины  одиночества  и  концептуализации  души  как  идеальной  субстанции.

Иное  отношение  к  проблемам  морали  и  нравственности  в  авторов  художественных  биографий  или  биографических  романов,  например,  Андре  Моруа  широко  использовал  писательский  эпистолярий  в  своих  биографических  романах  о  Гюго,  Бальзаке,  Байроне.  Но  он  создавал  художественный  образ  писателя,  потому  имел  право  на  догадку,  вымысел  и  фантазию.  Литературовед  этого  права  лишен,  хоть  иногда  имеет  право  на  научное  предположение.

Письмо  как  никакой  иной  мемуарный  жанр  является  барометром  авторского  настроения,  часто  изменчивого,  противоречивого.  Поэтому  исследователю  стоит  смотреть  на  некие  противоречивые  мнения  и  оценки  современников  с  позиции  психологического  типа  писателя.  Например,  в  своих  письмах  Т.  Шевченко  часто  просит  адресатов  разговаривать  с  ним  только  на  украинском  языке,  но  в  тоже  время  сочинят  произведения,  письма,  даже  ведет  дневник  на  русском  языке.  Украинский  ученый  диаспоры  Г.  Грабовыч  объясняет  такую  противоречивость  Т.  Шевченко  его  мифотворчеством,  а  Б.  Рубчак  —  его  уникальной  способностью  к  перевоплощению,  стремлением  играть  различные  роли  и  надевать  маски  [см.  5].  Литературовед  Л.  Генералюк  генезу  амбивалентности  украинского  гения  объясняет  аффектно-экзальтованым  типом  его  темперамента  [см.  1]. 

Спонтанный  характер  письма  и  одномоментная  эмоция,  искренность,  делают  писателя  беззащитным  перед  противоречивыми  интерпретациями  его  творческой  личности  будущими  исследователями,  особенно  отдаленными  во  времени,  которые,  следовательно,  не  всегда  могут  адекватно  оценить,  а  еще  адекватнее  почувствовать  и  понять  общественно-политический  и  культурный  контекст  эпохи.  Например,  основан  С.  Павлычко  [6]  эротизм  женственности  О.  Кобылянской  в  современном  литературоведении  несколько  преувеличен  через  прикрепление  к  образу  писательницы  на  основе  поверхностного  анализа  писем  ярлыка  «самки»,  который  в  действительности  берет  начало  из  листа  ее  любимого  адресата  Осыпа  Маковея,  в  частности,  из  его  размышлений  об  обобщенном  образе  тогдашней  женщины  с  претензией  на  брак.  На  основании  отдельных  бытовых  деталей  в  письмах  М.  Коцюбинского  к  жене  этот  же  литературовед  в  статье  «Страсть  и  еда:  личная  драма  Михаила  Коцюбинского»  [7]  сделала  выводы  о  нарциссизме  и  эгоизме  писателя,  однако,  скажем,  импрессионистических  пейзажных  эскизов  в  этих  письмах  значительно  больше,  кроме  того,  каждый  писатель  тяготеет  к  самоанализу,  саморефлексии,  выделяется  исключительной  наблюдательностью.  Также  на  отдельных  описаниях  застолья  в  письмах  Шевченко  периоду  ссылки  построил  свою  антиукраинскую  концепцию  и  скандальный  публицист  О.  Бузина  в  книге  «Вурдалак  Тарас  Шевченко».

Выводы.  Итак,  исследуя  писательский  эпистолярий  исследователю  стоит  помнить  о  спонтанности,  эмоциональном  всплеске  письма,  потому  научные  выводы  должны  основываться  не  на  одиночных  фактах,  а  на  типичных,  доминантных  признаках  эпистолярной  прозы,  а  одним  из  основных  морально-этических  принципов  можем  считать  соответствие  воли  писателя  на  огласку  его  интимного  «я».

Список  литературы:

1. Генералюк  Л.  Нотатки  до  психологічних  студій  над  Шевченком  і  його  творчістю.  —  Слово  і  час.  —  2012.  —  №  5.  —  С.  3—19.
2. Гундорова  Т.  Femina  melancholica.  Стать  і  культура  в  гендерній  утопії  Ольги  Кобилянської.  —  Київ:  Критика,  2002.  —  272  с.
3. Зборовська  Н.  Код  української  літератури:  проект  психоісторії  новітньої  української  літератури:  монографія.  —  К.:  Академвидав,  2006.  —  504  с.
4. Коцюбинська  М.  «Зафіксоване  й  нетлінне».  Роздуми  про  епістолярну  творчість.  —  К.,  2001.  —  299  с.
5. Кузьменко  В.І.  Письменницький  епістолярій  в  українському  літературному  процесі  20—50-х  років  ХХ  ст.  —  К.,  1998.  —  С.  29;  306.
6. Нахлік  Є.  Доля-Los-Судьба.  —  Львів,  2003.  —  С.  206—220.
7. Павличко  С.Д.  Дискурс  модернізму  в  українській  літературі.  —  К.:  Либідь,  1997.  —  360  с.
8. Павличко  С.Д.  Пристрасть  і  їжа:  особиста  драма  Михайла  Коцюбинського  //  Сучасність.  —  1994.  —  №  2.  —  С.  142—155.