ЖАНРОВЫЕ ОСОБЕННОСТИ БАЛЛАДЫ В ТВОРЧЕСТВЕ НИКОЛАЯ КЛЮЕВА

Ларионова Светлана Геннадьевна

аспирант кафедры мировой литературы Полтавского национального педагогического университета имени В.Г. Короленко, г. Полтава

E-mail: svetlya4ok00@mail.ru

Баллада является лиро-эпическим жанром и имеет долгую историю развития. Значительный вклад в развитие баллады внесли западноевропейские поэты, в частности Ф. Вийон, П. Рошар, К. Маро, Р. Бернс, Й.В. Гете, Ф. Шиллер, Р. Киплинг, Р. Саути и другие. Особый интерес к балладе проявляли в разное время польские, российские, украинские писатели, среди которых особо следует выделить В. Жуковского, А. Пушкина, А. Фета, Некрасова, А. Толстого, А. Блока, И. Северянина, Л. Боровиковского, П. Гулака-Артемовского, М. Метлинского, Т. Шевченко и др. Не исчезает интерес к этому жанру и в современной литературе.

Баллада как жанр фольклора и литературы давно привлекает внимание исследователей. Вопросам ее развития, специфики жанрового содержания и поэтики посвящены труды писателей и литературоведов (Ж. Тьерсо, А. Фридман, Г. Лоуз, Л. Уланд, Т. Перси, И. Гердер, Й. Гете, К. Брентано, А. фон Арним и др.)

Ещё в 1821 году Й.В. Гёте указал на промежуточное положение баллады среди литературных родов — лирика, драма и эпос [2, c. 554—556]. Впоследствии многие теоретики обращались к данному постулату, находя доказательства принадлежности баллады к разным родам. Эпическим в балладе считается присутствие рассказчика, драматическим — часто встречающийся диалог и увеличивающееся напряжение в повествовании и построении, лирическим же — создаваемое настроение [2]. В этой связи весьма сложно дефинировать балладу, которая, несмотря на трудности определения её признаков, без сомнения, является самостоятельным жанром, специфика которого становится более отчетливой при изучении конкретных исторических периодов литературы и творчества отдельных писателей.

Актуальность статьи заключается в том, что в ней осущест­вляется комплексное изучение поэтики баллады Николая Клюева. Целью статьи является изучение балладного наследия Н.А. Клюева, традиций и новаторства писателя в жанре баллады. Научная новизна исследования состоит в том, что, в данной статье впервые рассматривается динамика жанра баллады в творчестве Н. Клюева.

После смерти С. Есенина Николай Клюев возглавил течение новокрестьянской поэзии в русской литературе. Он искал свое место в литературе и пути обновления отечественной лирики. По его словам, он должен был упорно доказывать себе и обществу, что не «покоится в иконах, лампадах и свечах» [1, c. 192]. В середине 1920-х годов условно-событийное изложение в поэзии Н.Клюева постепенно уступает место реалистическому повествованию. Правда, позиции первого утрачиваются не сразу. Очень часто автор создавал произведения, в которых оба принципа повествования использовались одновременно.

Принцип реалистического изображения действительности в поэтике Н. Клюева был связан с жанровой формой объективной лиро-эпической зарисовки или сходной с ней описательной баллады. И здесь поэт достиг заметных успехов: некоторые его стихотворения этой формы вошли в сокровищницу лирики ХХ века. Среди них — баллады «Богатырка» (1925) и «Ленинград» (1926), а также диалоги­ческая сценка «Застольная» (1926). Остановимся на художественных особенностях данных произведений.

«Богатырка» — это и своеобразная характеристика новой эпохи, и вместе с тем задушевная дума лирического героя о себе, о своей связи с историей и народом. Октябрьская революция, события гражданской войны, борьба за становление Советской власти в годы всеобщей хозяйственной разрухи и голода — все припомнилось лирическому герою при виде обыкновенной шапки-богатырки, в которой он, молодой боец («мне двадцать пять, крут подбородок»), не так давно шагал по трудным дорогам отчизны [5, c. 93].

В «Богатырке» проявились лучшие традиции русской народной поэзии — песенный ритм, ясность образов и народная символика:

Моя родная богатырка —

Сестра в досуге и в борьбе,

Недаром огненная стирка

Прошла булатом но тебе! [2, c. 523]

Произведение звучит мужественно, энергично, хотя в основе его — тяжелые воспоминания о войне. Красногвардейский шлем, «пропахший потом боевым», становится достоянием сынов и внуков. Он напоминает о патриотическом служении и героическом подвиге. О великом, вечном, незабываемом поэт говорит без излишнего гиперболизма и риторики. Все очень естественно, как будто сам автор носил эту «богатырку» [1, c. 193]. «Родная богатырка» превращается в поэтический символ огромного исторического значения, устанав­ливающий связь времен и поколений:

В груди, в виске ли будет дырка —

Ее напевом не заткнешь...

Моя родная богатырка,

С тобой и в смерти я пригож!

Лишь станут пасмурнее брови,

Суровее твоя звезда...

У богатырских изголовий

Шумит степная лебеда.

И улыбаются курганы

Из-под отеческих усов

На ослепительные раны

Прекрасных внуков и сынов [2, c. 524]

Сюжет баллады разворачивается как лиро-эпическое повест­вование о прошлом, настоящем и будущем России. Но сказано об этом не прямо, декламационно, как в первых революционных стихах поэта, а метонимически. Богатырка как вещь существует реально, зримо, что подкрепляется в тексте сообщением о тех действиях, которым она подвергалась в былые годы: ее стирали, гладили, пробивали пулями. Однако смысл изложения, разумеется, заключен не в прямом описании, а в исторической метафоре, которая вводит в балладу наряду с героическими и трагические мотивы:

Стирал тебя Колчак в Сибири

Братоубийственным штыком,

И голод на поволжской шири

Костлявым гладил утюгом.

Старуха мурманская вьюга,

Ворча, крахмалила испод... [2, c. 523]

Речь, безусловно, идет о судьбе человека и общества в целом, а шапка-богатырка представлена здесь как символ, вобравший в себя судьбу социума. Лирическое обращение героя баллады к богатырке — это только повод для поэтического осмысления прожитой жизни на фоне исторического процесса. История у Н. Клюева изображается всегда предметно — в наглядных, визуальных образах из народной жизни. Весь внутренний мир лирического героя художественно вместился в бытовой вещи: она, богатырка, стала частицей души солдата, его жизнью и историей. В таком сложном образно-смысловом сплаве, овеянном народнопоэтическим колоритом и вобравшим в себя особенности народного сознания, раскрывается главная идея данного произведения: «моя родная богатырка — сестра в досуге и борьбе» [5, c. 94].

В балладе «Ленинград» сюжетная ситуация несколько иная, хотя стилевая манера изложения остается, в сущности, той же, что и в «Богатырке». Вначале действие определяет автор. Его рассказ о городе на Неве насыщен типичными для Н. Клюева метафори­ческими штрихами-образами. От простой предметной метафоры поэт переходит к олицетворению:

В излуке Балтийского моря,

Где невские волны шумят,

С косматыми тучами споря,

Стоит богатырь — Ленинград.

Зимой на нем снежные латы,

Метель голубая в усах,

Запутался месяц щербатый

В карельских густых волосах [2, c. 529]

Ленинград представлен в балладе как город-человек. Мороз «румянит» ему щеки, а ладожский ветер «поет» песни. И далее, как бы в подтверждение этой поэтической метафоры, передается содержание песен. Собственно, ряд последующих строф является воспроизведением воображаемой речи северного ветра, который, подобно фольклорно-сказочному персонажу, сообщает своему люби­мому городу все, что происходит в разное время года на его площадях и улицах. Одна картина сменяется другой: поэт ведет читателя на баррикады, а затем — на Марсово поле, где народ справляет гражданскую панихиду по павшим героям:

Там дремлют в суровом покое

Товарищей подвиг и труд,

И с яркой гвоздикой левкои

Из ран благородных растут [2, c. 530].

С патриотическим воодушевлением Н. Клюев пишет о боевых и трудовых подвигах ленинградцев:

И слушает Рим семихолмный,

Египет в пустынной пыли,

Как плавят рабочие домны

Упорную печень земли [2, c. 530].

Интересна третья, заключительная часть баллады, где песни ветра сменяются голосом самого поэта. Его рассказ выводит читателя за пределы страны. Как бы поднявшись над планетой, автор видит картину мировых связей города, к жизненным ритмам которого прислушиваются и «Рим семихолмный», и «Египет в пустынной пыли». Произведение заканчивается вариативно повторяющимся мотивом зачина: «У лысины хмурого моря стоит богатырь — Ленинград...» [3, с. 531].

Стремительное развитие образов, интонационно-ритмическая энергия стиха, предметно-метафорическая изобразительность в балладе «Ленинград» соответствуют героической теме. Не безмол­вствует и сама природа, она не просто обрамляет сюжет, а как бы аккомпанирует «богатырю Ленинграду», придает всему повествованию особую экспрессию. Балтийское море шумит, и этот шум напоминает грозные годы гражданской войны. Эпитет «Косматые тучи» подчеркивает напряженность и суровость эпохи. Все очень точно, предельно сжато и динамично. В полном соответствии с описательными картинами фонетический строй стиха: зимой на городе — «снежные латы» и «месяц щербатый» запутался в «карельских густых волосах»; весной на бульварах расцветает сирень, бросая на плечи города «лиловую шаль». Стоит «богатырь Ленинград» в любую погоду, не зная устали.

Как с волчьей метелицей споря,

По-лоцмански зорко лобат,

У лысины хмурого моря

Стоит богатырь Ленинград [2, c. 531].

В балладе «Ленинград» постепенно проявляется драматическое напряжение, в котором сочетаются волевой ритм и романтическое восхищение современностью. Н. Клюев, ранее нередко увлекающийся стилистическими изысками и нагромождением образов, на этот раз создает классически точные, прозрачные, великолепной чеканки строки. В них вся образная система, интонационно-ритмическое движение стиха и стремительное развитие сюжета соответствуют тому историческому событию, которое произошло на «опаленной» земле [1, c. 193].

 Баллады «Богатырка» и «Ленинград» были опубликованы в 1926 г. в журнале «Звезда». Тогда же была написана и замечательная «Застольная». Баллада «Ленинград» — первая часть лиро-эпической дилогии, получившей название «Новые песни». Вторая глава — драматизированная сценка «Застольная». Она связана с балладой общей «октябрьской» темой, но написана иначе, в форме неполного диалога. В центре повествования — поэт и его любимая по имени Сусанна. Однако говорит только герой-автор, а его собеседница обозначена имплицитно — синтаксическими конструкциями с лирическими обращениями и глаголами повелительного наклонения: «не опускай ресниц, Сусанна», «о, позабудь глухие дни» [5, c. 95].

Произведение обращено к мальчугану в пионерском галстуке и к его матери. Поэт не скрывает невзгод и «глухих дней», выпавших на долю женщины. Но при этом строки произведения удивительно молодые, задушевные и доверительные. Поэт разговаривает с молодым поколением, которому предстоит искать свой путь в новой жизни:

Не говори, что ночь темна,

Что дик и взмылен конь метели... [2, c. 531].

«Застольная» прославляет мужество трудящегося человека, «трудовые хлеб и соль»:

Нам труд — широкоплечий брат

Украсил пир простой гвоздикой,

Чтоб в нашей радости великой

Как знамя рдел октябрьский сад...

Нам труд — широкоплечий брат [2, c. 532].

Разговор между персонажами ведется как будто бы о погоде, об общем малютке-ребенке, которому всего восемь лет и который «журчит и вьется медуницей, и красным галстуком гордится». В действительности же сюжетная ситуация развернута вокруг образа времени, а погода здесь — метонимический образ революционной бури, суровой, подобно зиме. В связи с этим в лирическом сюжете «Застольной» возникают мотивы воспоминания и вместе с тем возникают штрихи настоящего и даже будущего. Поэт искренне верит в грядущее, грезит им, убеждая в справедливости своего предвидения собеседницу: «Орлиный мир, то знает всякий, нам жизнь в грядущем подарит!» [3, c. 533].

Октябрьская революция, вошедшая в жизнь Н. Клюева, внесла много нового в его поэтику. В 1920-х годах появились необычные для автора жанровые формы, и на этой основе возникли целые тематические циклы. Из художественной ткани произведений писателя почти исчезли богоборческие мотивы, нотки пессимизма и отчаяния. Колоритнее и напряженнее стало образное слово поэта, оно еще теснее сблизилось с фольклорной и с разговорной стихией языка [5, c. 95].

Н. Клюев всегда находился в гуще народа, он жил с ним одними мыслями и чувствами, общими заботами и надеждами. Мир его поэтических образов уходил своими корнями в реальную действительность. Произведения Н. Клюева, написанные в жанровой форме баллады, раскрывали характерные черты нового в жизни, становились формой осмысления важных социальных и нравственных проблем. Стихотворения «Богатырка», «Ленинград» и «Застольная» — прекрасные образцы гражданской лирики Николая Клюева. Они вносят существенную поправку в распространенное представ­ление о Н. Клюеве как исключительно о деревенском поэте. В балладах Н. Клюева органически сочетаются героико-романтические и трагические мотивы, что свидетельствовало о глубоком осмыслении писателем сложной и противоречивой эпохи.

Список литературы:

1. Базанов В.Г. С родного берега: О поэзии Н. Клюева. — Л.: Наука, 1990. — 241 с.
2. Гете И.-В. Разбор и объяснение // Эолова арфа: Антология баллады. — М.: Высшая школа, 1989. — С. 554—556.
3. Клюев Н.А. Сердце Единорога. Стихотворения и поэмы. — СПб.: РХГИ, 1999. — 1072 с.
4. Кравцов Н.И. Славянская народная баллада // Проблемы славянского фольклора. — М.: Наука, 1972. — С. 176—199.
5. Неженец Н.И. Поэзия народных традиций. — М.: Наука, 1988. — С. 92—95.