СТРУКТУРНЫЕ ОСОБЕННОСТИ РАССКАЗА И. ШМЕЛЕВА «ЛИК СКРЫТЫЙ»

Ляпаева Лариса Васильевна

канд. филол. наук, доцент, ЧГУ им. И.Н. Ульянова, г. Чебоксары

Е-mail: 

И.С. Шмелев, говоря о русской литературе, отмечал, что «в ней есть попытки найти разгадку вечных вопросов: о Боге, о Бытии, о смысле жизни, о правде и кривде, о Зле-Грехе, о том, что будет там и есть ли это там?» [5, с. 544]. Слова эти в полной мере относятся к рассказу «Лик скрытый» (1916), в котором осмысление «тайных» загадок судьбы человека и бытия в целом нашло прямое отражение. Исследователи, обращаясь к этому рассказу, отмечали программность произведения, видя в его смысловом поле «квинтэссенцию религиозно-философских раздумий» писателя [1, с. 145].

Ряд исследователей рассматривает рассказ «Лик скрытый» в контексте военной прозы тех лет. На наш взгляд, такое отношение к рассказу вполне правомерно, но сама художественная реальность уводит от социально-исторической конкретики — в рассказе нет прямого изображения батальных сцен и эпизодов, есть лишь осмысление происходящего героями, что позволяет переключить рассказ в контекст религиозно-философских исканий.

Рассказ вобрал в себя черты, которые свойственны «малой прозе» рубежа веков в целом: ослабление сюжетно-фабульного начала, акцент на внутреннем мире героев, особая роль детали, ассоциации и символики. Именно с помощью этих универсалий происходит формирование религиозно-философского дискурса, структуры. С этой точки зрения и структуры рассказ практически не изучен, что актуализирует избранный ракурс исследования.

В фокусе изображения рассказа оказывается поручик Сушкин, который возвращается с фронта домой, в отпуск, и по пути в поезде встречает и беседует с офицерами — капитаном Грушкой, капитаном Шеметовым. Всех их сближает военный опыт, который повлиял на их сознание, психику, заставил пересмотреть жизнь свою, близких и мира.

Композиционно рассказ состоится из 8 главок, но структурно распадается на три части: в первой части каждый из героев излагает свое понимание вопроса, что такое судьба человека на войне. Эта часть представляет собой сухое теоретизирование, в котором ощущаются ассоциативные переклички с философскими идеями классиков — Толстым, Достоевским, Ницше и др. Три героя (Шеметов, Сушкин, Грушка) представляют три позиции в споре. Обилие второстепенных косвенных историй призваны доказать или опровергнуть философскую доктрину оппонента.

Позиция капитана Грушки связана с «упованием на радостные случайности и на веру в милосердие и на человеческую доброту». Его рассказ о помощи немецкой семье, где голодные дети, старик и женщина скрывались в лесу, голодали, ярко доказывает незыблемость категорий добра. Русские солдаты делятся своим пайком и помогают немецкой семье обустроить быт. Для капитана Грушки это главный аргумент в пользу спасительной доброты и человеческого участия.

Представления Сушкина о закономерностях жизни ориентированы на философскую систему Ницше, где главным оказывается культ человеческой воли, расчет, организованность, и полемику с Л. Толстым. Неслучайно Грушка, подвергая критике жесткость доктрины, иронизирует: «Это вы у ихнего Ницше прочитали?» [4, с. 99]. Сушкин убежден в своей правоте: «Нашему расхлебайству, да еще и евангельскую мораль… подставление щек надо сдать в архив. Теперь все глядят, нет ли третьей щеки готовой» [4, с. 98].

Позиция Шеметова ориентирована на выявление глобального закона жизни — Закона Великих Весов: «На этих весах учитывается и писк умирающего самоедского ребенка, и мертвая жалоба обиженного китайца, и слезы нищей старухи» [4, с. 106]. И здесь усматривается связь с Толстым, Достоевским, евангельскими истинами. Однако главным оказывается представление о том, что в каждой жизни есть «лик скрытый»: «Жизнь идет к неведомой цели… есть и для жизни Закон! И носит она в себе свой Лик скрытый. Но этот закон можно только предугадать пока» [4, с. 111]. Сущность теории Шеметова в принятии «круговой поруки», точнее ответственности друг за друга, и человечеству для этого «подрасти надо, душой прикоснуться к скрытому Лику жизни, мир в себя влить и связать с миром» [4, с. 109].

Вторая часть структуры — это своеобразная проверка развернутых теорий, испытание идей мирными обстоятельствами, связанными с возвращением героев домой. Это возвращение оборачивается серией потерь: Сушкин узнает, что его невеста Наташа вышла замуж и уехала, денщик Жуков остается один без исчезнувшей Дуняши, Шеметов едет хоронить мать. Для того, чтобы подчеркнуть ущербность теорий Сушкина и Шеметова и контрастность мира и войны, Шмелев активно вводит ассоциативные и символические ряды образов, антиномичные эпизоды. Эту функцию выполняет система второстепенных, эпизодических персонажей — героинь. Так, образ Наташи (невесты Сушкина) конкретен и одновременно философски обобщен: в восприятии Сушкина она входит в гармоничный мир природы, она — воплощение истинной, живой красоты (антитеза «живой-мертвый» очень важна в рассказе и последовательно проводится на разных уровнях — живой взгляд, мертвые глаза, мертвая батарея). Думая о Наташе, Сушкин вспоминается запахи леса, цветов (ландыша, лютика, сирени), голубого неба и ощущение радости не покидает его. Эти ассоциации духовно «спасают» Сушкина в военных походах: «…вызвал куртину маков и махровой гвоздики в саду у Петровых, белую Наташу, окутавшуюся цветным серпантином, вызвал синее небо и белую ромашку» [4, с. 131]. Образу Наташи антитетичен образ продавщицы пряников на станции, отделяющей мир от войны. Образ продавщицы, обладающей «другой красотой», шаржирован: «говорящие глаза…, играющая белая шея в родинках…, полные яркие губы…, волосы в локонах как на картинке…, фальшивый блеск глаз, закидывающийся на плечо пушистый хвост лисьего меха, раздражающе яркого» [4, с. 119—120]. И в этом же ключе дан и образ спутницы толстяка в ресторане, которых встречает Сушкин: «Тронутое искусством лицо более тонко тронутое, чем у пряничной продавщицы» [4, с. 130]. Мещанская сытость и равнодушие к тому, что происходит на фронте, сближает эти образы женщин. Яркая, броская, телесная красота продавщицы пряников страшна тем, что это предощущение конца. Не случайно Сушкин говорит прапорщику: «Поглядите на красоту с хвостом… последняя красота. Там такой красоты не увидите» [4, с. 147].

Образы матери и детей развивают эту линию. Ангелоподобные образы детей, приносящих радость (дети капитана Грушки), и голодных немецких детей, пробуждающих в русских солдатах заботу и сострадание, призваны для того, чтобы оттенить антигуманную сущ­ность войны, высветить вечные ценности, ради которых следует жить. В этом плане важны образы матерей: мать капитана Шеметова, который едет прощаться с ней, чтобы потом вернуться на свою батарею и продолжить «мертвить» все, и образ матери Сушкина, которая ждет сына и во сне видит его. Эти эпизоды важны как моменты нравст­венного осмысления жизни и очищения героев, как варианты возмож­ного возмездия. Образ матери Сушкина необходим для понимания иного смысла жизни, который открывается ей именно потому, что она жизнь воспринимает в понятиях божеских, и открывается «тайное»: она «видела» сына вдали от нее, на фронте, в лесной полосе, когда он собирал ландыши. Она смотрит на привезенные Сушкиным цветы (для Наташи, но вручены ей) и радуется им как чуду. Сушкин объясняет это для себя тем, что ей «никто никогда не дарил цветов». Именно матери Сушкин излагает теорию Шеметова. Мать слушает о «непокрытых обидах» жизни, об этапах, когда страшно много напутано, «когда заносится грязью человеческая дорога» и «когда наступает час великого очищения». Мать не спорит, она только говорит о том, что верит в Божий Промысел, что все обиды будут разрешены «там». И эти утверж­дения не что иное, как демонстрация силы веры в Бога. Таким образом подтекстно формируется еще одна «теория», которую спорщики не берут в расчет, речь идет о христианском понимании жизни.

Третья структурная часть связана с мотивом возвращения героев на фронт и их новой встречей. Эти эпизоды чрезвычайно важны с точки зрения проверки теорий: Сушкин получил телеграмму от Грушки, где сообщатся, что все в жизни Грушки благополучно, все родные и дети живы. Теория Грушки была самой гуманной, поэтому судьба благоволит ему. Встреча Сушкина и Шеметова имеет огромное значение. Шеметов не удивился этой встречи, спросил лишь: «Вы что, хворали?» [4, с. 148]. Это замечание важно, поскольку Шеметов полагал, что жизнь умеет «писать на лицах», видимо, ему удалось «прочесть» крах всех надежд и волевых решений Сушкина. Сушкин получает согласие Шеметова на просьбу взять в свою батарею, и этот шаг Сушкина означает отказ от своей теории в пользу «теории Великих Весов». В этом плане интересны его размышления, предваряющие трагический исход: «Спокойствие безразличия явилось к нему, не жаль ничего, ни по чему не грустно. Словно замкнулось и округлилось то, что нужно было округлить и замкнуть. И воли никакой не нужно. Что это? Или уже не осталось никакой жизни? — спросил он себя. Пусть, все равно. Это лучше, чем мучиться. Отдаться и течь, а там как-то все взвесится и распределится. Да, утрясется. Вот. А маму жалко…» [4, с. 149]. Последняя мысль о матери настраивает на трагический исход в соответствии с теорией Шеметова. Но есть еще надежда на Божий Промысел, в силу которого верит Мать. Поэтому, финал можно считать открытым, двойственным.

Таким образом, структура рассказа такова, что последовательно проводит героя от понимания жизни как результата волевых решений к принятию теории «Великих Весов».

Список литературы:

1. Захарова В.Т. Импрессионистические тенденции в русской прозе начала ХХ века: учеб. пособие — М., 1993. — 162 с.
2. Спиридонова Л.А. К вопросу о творческом методе Шмелева // Русское зарубежье. — 2004. — № 2. — С. 58—71.
3. Судьбы русского реализма. — Л., 1972. — 284 с.
4. Шмелев И.С. Собр. соч. в 12 т Т. 5 — М., 2008. — 446 с.
5. Шмелев И.С. Это было — М., 1999. — 605 с.