ПУБЛИЦИСТИКА ВОЕННЫХ ЛЕТ А. П. ПЛАТОНОВА В КОНТЕКСТЕ ИССЛЕДОВАНИЯ ТВОРЧЕСКОЙ МАНЕРЫ ПИСАТЕЛЯ

Казимирчук Александра Дмитриевна

журналист, ООО «Процвет»

E-mail: sasha_kazik@mail.ru

Андрей Платонович Платонов занимает особое место в русской литературе XX века. Читателей его произведений поражает неповтори­мая манера письма и самобытность речевых перевоплощений. Изучением «нетрадиционного» стиляАндрея Платонова, в той или иной литературоведческой парадигме, занимались ученые: Н. Кор­ниенко, М. Дмитровская,Е. Толстая-Сегал, Н. Малыгина, Л. Шубин, К. Баршт, Т. Радбиль. Языковые аномалии в его прозе изучены и систематизированы, однако, тайна того явления, которое называется «язык Платонова», остается. А.П. Платонов прошел сложный путь от пролетарского публициста, доверчиво следовавшего советским идеалам, до писателя категорически отвергавшего текущую власть и неоднократно вступавшего с ней в конфликт. Мы видим как вместе со взглядами автора, менялся и его индивидуальный стиль, его творческая манера. Изучая язык Платонова можно предположить, что именно военная публицистка воплотила в себе апофеоз речевых трансформаций и завершила формирование литературно-поэтического мира художника. На Великую Отечественную войну автор отправился в качестве военного корреспондента газеты «Красная звезда», его фронтовые статьи пользовались колоссальным успехом у солдат в силу того, что были написаны не «по — материалам», а свидетелем, который находился в действующей армии, присутствовал на важней­ших для отечества битвах. Он был очевидцем битвы на Курской дуге и сражения на Днепре, освобождения Украины и Белоруссии — его очерки имели терпкий запах пороха, были патриотичны до самой последней строчки и заучивались бойцами наизусть. В рассказах сохраняется присущая автору неоднозначность оценок, атмосфера парадоксальности бытия, внутреннего конфликта человека и мира. В это время он печатается в журналах «Октябрь», «Знамя», «Новый мир», «Краснофлотец», «Красноармеец», в которых публикуются: «Броня» (1942), «Одухотворенные люди. Рассказ о небольшом сражении под Севастополем» (1942), «Крестьянин Ягафар» (1942), «Иван Толокно — труженик войны» (1943), «Прорыв на Запад» (1944), «В Могилеве» (1944) и д            

Платонов очень точно определил задачу литературы в годы войны: «Назначение литературы нашего времени, времени Отечест­венной войны, это быть вечной памятью о поколениях нашего народа, сберегших мир от фашизма и уничтоживших врагов человеческого рода. <…> Слово «вечный» не будет преувеличением, если образы людей нашего времени будут запечатлены в произведениях, полных истины действительности, одухотворенных оживляющим мастерством писателя» [2, с. 340]. Публицистика писателя 1941—42 гг. логично вписывается в общий идеологический контекст того времени, но вместе с тем имеет свой поэтический строй и художественный голос, насыщена настоящими человеческими историями о мужестве перед лицом смерти, потерях и личном героизме. Трагическое раскрывается через судьбы «тружеников войны» [3, с. 131], наполненных прямоли­нейным оптимизмом, элементами наивного бодрячества, мифологизи­рованностью эпических героев, погибающих в бою, таких как пожилой моряк Семен Саввин из рассказа «Броня» или запасной красноармеец Степан Трофимов из рассказа «Божье дерево». Публицист понимал, как важно описывать в статьях настоящие, яркие, полные жизни характеры, которые могут стать примером и образом для солдат, а также помогут им увидеть эти черты в самих себе, в своих товарищах. В военной публицистике 1943-45 возникает документальность, хроникальное описание событий: «Войска 3-его и 1-го Белорусских фронтов, прорвав оборону противника на широком фронте, разбили фланги 4-й немецкой армии. Потоками наступающих были одновре­менно смяты фланги соседних немецких армий — 3-й танковой армии, расположенной севернее 4-й, и 9-й армии, расположенной южнее 4-й» [3, с. 313]. Платонов все чаще обращается к жанру интервью, беседы, он не просто списывает героев с настоящих людей, но и передает их живую речь: «Один красноармеец сказал: бой есть жизнь на большой скорости. Это верно. Жизнь на большой скорости озна­чает, что формируется великое множество людей, причем складывают­ся и такие характеры, которые не могли сложиться прежде и которые, возможно, никогда более не повторяться в качестве подобия в другом человеке» [2, с. 342].

Нельзя не заметить, что важнейшие для автора темы, впервые озвученные в статьях раннего творчества, «живительной, всепрощаю­щей земли» и «очищающей, орошающей силы» в образах воды, стали константами в его поэтическом мире именно в публицистике Великой Отечественной войны. Важно отметить, что в отличии Василия Гроссмана, который также работал специальным корреспондентом в «Красной звезде», И. Эренбурга, К. Смирнова, Н. Тихонова и других писателей-публицистов того времени, Платонов — один из немногих, кто обращался не к «советскому народу», а к русскому, и призывал защищать родные земли, а не социалистические идеалы. Как он пишет в статье «Прорыв на Запад»: «Земля, смолотая и ещё раз перемолотая огнем, перетерла тела врагов и смешала их с собой столь бесследно, что лишь по частям одежды можно узнать, что здесь пребывает кто-то посторонний» [3, с. 300]. Земля не остается равнодушной и, страдая вместе с отечеством, вступает в схватку с врагом.

Вчитываясь в рассказы Платонова о войне, в его мифологизиро­ванные представления о смерти, преодолении, убийстве и самозащите, мы видим колоссальную разницу в том, как другие авторы раскрывают эти темы. В его описаниях нет кровожадности и желания отомстить, он скорее с ужасом наблюдает происходящее, пытается объяснить для себя смысл войны, её причины, обосновать ненависть и убийства на поле битвы. Он провозглашает войну злом, но это лишь этап, который, все равно, рано или поздно, закончится, уступив место справедливости и высшей правоте. Читатель видит события глазами писателя, который знает, что земля поглотит и растворит в себе все ужасы, пережитые русскими в этой битве: «Я сам стал смертью для своего неодушевлен­ного врага и обратил его в труп, чтобы силы живой природы размо­лоли его тело в прах, чтобы едкий гной его существа пропитался в землю, очистился там, осветился и стал обычной влагой, орошающей корни травы» [3, с. 34]. Эти идеи логично вписываются в контекст раз­мышлений автора о религии, возрождении, любви, смерти и являются принципиально важными в становлении языковой манеры автора.

Вспоминая статьи Платонова о гражданской войне, на которой он побывал ещё мальчишкой, мы понимаем, какой огромный путь про­шел его индивидуальный стиль. Все преобразования в социокультур­ной обстановке страны нашли языковое отражение в творчестве писателя. Его способ изображения деталей события лишился былой бравады. В 20-е годы Платонов писал о войне эмоционально и тор­жественно, в манере, свойственной писателям пролеткульта: «Звено за звеном рвется под сокрушающими ударами трудового молота рабская стальная стяжка, которую хотели надеть на нашу шею белые воинствующие орды буржуазии» [4, с. 22]. А публицистика периода второй мировой войны, стала основой для новой художественно-философской теории автора: «Если живая, и частная конкретность Отечественной войны стушуется когда-либо в будущем силой забвения то, как люди могут увидеть для себя поучение из великого, но уже минувшего события. Здесь важна именно частная конкрет­ность, потому что литература имеет дело с отдельным человеком, с его личной судьбой, а не с потоками безымянных существ» [3, с. 495]. Платонов, в силу своего провидческого дара, во многом предвосхитил те пути, по которым развивалась военная литература, и стал, своего рода камертоном, задающим тон и определяющим её общий настрой. Писатель, в силу своей близости к народу, в своей военной пуб­лицистике смог быть оригинальным, самобытным, но вписывающимся в общий контекст мышления эпохи. Если публицистику А. П. Плато­нова военных лет рассматривать как «философию в образах» [1, с. 4], то становится понятна мифологизация окружающей среды, как попытка сохранить веру в отечество, русский народ, чей духовный подъем был подорван годами кровопролитной битвы.

Рассматривая эволюцию творческой манеры писателя от одной войны до другой, нельзя не заметить, что революцию и гражданскую войну он описывает с точки зрения советского человека, ратующего за власть, строй, а об Отечественной войне он говорит от лица русского человека, не ориентированного политически. Публицистика автора периода второй мировой наполнена мифологическими образами, его герои, списанные с существующих людей, говорят и действуют так, будто выдуманные персонажи, герои эпоса или сказок, они лишены энергии политических выражений, советской лексики и, свойственных ей, идиом. Эти приемы он использовал ранее в романе «Чевенгур» в конце 30-х, когда гражданская война была им переосмыслена, доведена до абсурда и описана в апокалипсических тонах.

А. П. Платонов, тесно соприкасаясь с проявлениями народной культуры, сформировал свой уникальный язык, хотя не считал свою изобразительную манеру чем-то устоявшимся, окончательно оформив­шимся. Именно поэтому он позволял себе писать, так как ему казалось, диктовала сама ситуация. В военной публицистике 40-х, он считал необходимым упрощать свой слог, никогда не делая его примитивным, но оставляя его доступным для мгновенного восприятия. Тем не менее, значение Платонова для русской культуры не столько в стилистичес­ком новаторстве, сколько в том, что он глубже многих понял весь трагизм произошедшего с нашим народом в эпоху ленинских и ста­линских преобразований, в эпоху войны. Он сумел изобразить нечеловеческие страдания, жертвы народа, ужас немецкой оккупации, на своём «необычном языке» так, чтобы понимание произошедшего приходило с уровня философского обоснования. Писатель выступал в роли настоящего фронтового корреспондента, который, двигаясь вмес­те с войсками по разоренным землям, видел события своими глазами и призывал к сознательному сопереживанию всем, кого коснулась война. Именно доступность и понятность каждому читателю, становится основанием для создания фундамента «философии в образах», направленной на разрешении вопросов осознания себя на войне: «Кто я — пособник массового уничтожения или спаситель нации? Важная единица в общем процессе преобразований или ничего не решающая жертва?». Ставя эти вопросы, он хотел восстановить хоть какую-то гармонию, которую стихийно разрушила война — быть максимально полезным, подробным и доступным, быть у каждого в доме и у всех на устах.

Известно, что Платонов в публицистике — стилист яркой и резкой, можно сказать, агрессивной индивидуальности, часто употреб­ляющий искривленные, намеренно уродливые, даже вывихнутые словосочетания. Действительно, язык платоновских произведений состоит почти сплошь из нарушений норм стандартного словоупотреб­ления, призванных создавать и постоянно поддерживать в сознании читателя эффект присутствия. Однако в военной публицистике подобных языковых ухищрений он не использовал, тут прослеживает­ся явная трансформация языковой индивидуальности писателя, частичное упрощение семантики. Здесь мы сталкиваемся с писателем, который думает не о себе, а о тех, кто будет его читать, в первую очередь солдаты и их матери. Конечно, даже в коротких предло­жениях, например «бой есть жизнь на большой скорости» [2, с. 342], сочится платоновская манера, его индивидуальность, из которых рождается его «особенное» слово. Но на войне он увидел народ в новом свете, и, будто, заговорил на новом языке. Очевидно, что работа фронтового корреспондента дает новое дыхание для Платонова — писателя. К концу войны его начинают интересовать темы не столько героизма на поле боя, а сколько подвиги людей оставшихся в тылу и солдат вернувшихся домой. Он думает о семьях, отчаявшихся ждать вестей с фронта, у которых в это время идет своя беспощадная война за выживание.В рассказе «Возвращение», который вызвал резкую критику за клеветничество в адрес советской семьи, главный герой Алексей «не знал в точности той жизни, которой жила без него его семья», «странен и ещё не совсем понятен был <…> родной дом. <…> Но что то мешало Иванову чувствовать радость своего возвращения всем сердцем, - вероятно, он слишком отвык от домашней жизни и не мог сразу понять даже самых близких, родных людей» [2, с. 318, 317]. Эти темы имели место быть, как бы советская власть их тогда не игнорировала, и Платонов спроницательностью, свойственной его философии всепрощения и принятия, не может остаться равнодушным.

В завершении стоит сказать, что в годы войны творческая манера писателя существенно эволюционирует, но в ней сохраняется важный для Платонова вопрос о внутреннем конфликте человека и мира, человека и власти, в котором власть представлена, как некая роковая сила, случайно и равнодушно уничтожающая человека. Платонов повествует о героизме народа, вере в победу над врагом, ему присуща документальность, которой раньше в публицистических материалах мы не наблюдали. При этом он избавил предложения от лишних, усложняющих слов, от чрезмерной эмоциональности и категорич­ности, в них осталась лишь суть самого мастерства. Следует также подчеркнуть, что в своем желании транслировать правду, Платонов продолжал подвергаться критике со стороны властей и был снова оставлен на «задворках большой литературы».

Список литературы:

1. Дырдин А. А. Русская философская проза после 1917 года: А. П. Платонов, М. М. Пришвин, Л. М. Леонов (символика мысли). — Автореф. дисс. доктора филол. наук — Саратов, 2002
2. Платонов А. П. О Любви. М.: Эксмо, 2010.— 352 с.
3. Платонов А. П. Смерти нет! Рассказы и публицистика 1941— 1945 годов (Собрание)/ Сост., подготовка текста, комментарии Н. В. Корниенко. — М.: Время, 2010. — 544 с.
4. Платонов А. П. Сочинения: науч. изд. М.: ИМЛИ РАН, 2004.-Т. 1: 1918-1927, кн. 2: Статьи. — 512 с.