ОТЗВУКИ ДРЕВНИХ ПОГРЕБАЛЬНЫХ ТРАДИЦИЙ В ЗАГАДКАХ, ПОСЛОВИЦАХ И ПОГОВОРКАХ РУССКОГО НАСЕЛЕНИЯ ЛИТВЫ

Шадрина Татьяна Семёновна

канд. фил. наук, доцент Гос. университета — УНПК, г. Орёл

E-mail: ivshadr@mail.ru

Афористическая форма загадок способствует их лёгкому запоминанию и долгому сохранению в памяти народа, поэтому загадки доносят до наших дней образы, связанные с древнейшим бытом, представлениями, традициями.

С особой тщательностью сохраняются загадки в условиях иноэтнического окружения, поскольку родной фольклор воспринимается здесь как элемент национального сознания, языка и культуры предков. Большинство русских загадок, бытующих здесь, входит в состав старинных собраний, причём в анклаве они сохранились лучше, чем на территории России [9, с. 183]. Соответственно здесь выше вероятность обнаружения отдельных загадок, которые по тем или иным причинам уже забыты «на материке» или же не были там зафиксированы.

Объектом нашего рассмотрения станут загадки, пословицы и поговорки русского населения Литвы. Следует пояснить, что основная масса русских старожилов данного региона является потомками переселенцев второй половины XVII — первой половины XVIII вв., подвергавшихся гонениям за приверженность к старой вере.

Старообрядцы всегда очень серьёзно относились к проблемам смерти. Верующие убеждены, что именно со смертью начинается истинная жизнь: «Родится человек на смерть, а умрёт на живот» [5, с. 281]. Бытующие в среде русских старожилов Литвы пословицы подчёркивают, что смерть постоянно рядом с человеком: «Сегодня живёшь, а завтра гниёшь» [7, с. 56]. Жизнь рассматривается как подготовка к смерти: «День по дню — и ближе к смерти» [7, с. 55]. Умирающий или просто старый человек находится как бы на границе двух миров: «Тут ходит, а с тем светом говорит» [7, с. 55]; «Не поймёшь — бредит, ай (или — Т. Ш.) в рай едет» [там же].

О человеке, готовящемся к смерти или умершем, общерусские паремии говорят: «Пора костям на место (на покой)» [5, с. 285]. Бытующие в русской среде Литвы тексты упоминают не просто место, а дом: «Домой поехал — на кладбище» [8, с. 387]. Заметим, что местные русские заимствовали из литовского языка фразеологизмы со значением «умереть»: под сосной лечь — po pušele atsigulti; под берёзками ехать — po beržiukais važiuoti. Это обусловлено тем, что в Литве на кладбищах чаще всего растут именно эти деревья и у литовцев с их названиями устойчиво ассоциируется смерть. У русских с берёзой связаны в основном другие ассоциации, что не мешает старообрядцам активно использовать калькированные фразеологизмы, на основе которых возникают местные поговорки о смерти.

Домом или домовиной традиционно называли гроб. «Сколько ни живи, а всё равно надо в свой дом (гроб — Т. Ш.)» [8, с. 386], — глубокомысленно замечает пословица. Гроб — атрибут погребального обряда, осмысляемый как «новое» или «вечное» жилище. (Ср. с общерусскими загадками о гробе: «Какой дом всего крепче?» [3, с. 67]; «Дом в шесть досок» [там же].) Некоторые пословицы обыгрывают звучание однокоренных слов: «И бездомник не без домовища» [5, с. 284].

Старообрядцы делали гроб заранее и хранили его на чердаке. Это считалось предзнаменованием долгой жизни. Часто в гробу хранилось зерно, и, если в доме никто не умирал, это зерно брали на посев, подавали милостыню. «Дом строй, а домовину ладь»; «Избу крой, песни пой, а шесть досок паси», — предупреждают пословицы [5, с. 283]. Ю. А. Новиков, собиратель и исследователь русского фольклора в Литве, пишет о том, что «обычай заранее делать домовьё действительно широко распространён, а за ним скрывается множество древних поверий и быличек о загробном мире, о посмертных радостях и мытарствах души человеческой, о контактах покойников с живыми» [8, с. 36]. Так как гроб долгое время ожидал назначенного часа, в загадках он уподобляется сухому дереву. Сам покойник тоже сравнивается с деревом: «Нос есть — не нюхает, / Уши есть — не слышит, / А сам как дерево» [3, с. 62].

Гроб с телом покойного могли нести на кладбище на носилках, на руках, иногда использовали специальные полотенца — концы. Но чаще его везли на телеге или на санях. Как известно, обычай везти гроб с покойником на санях в любое время года, даже летом, долгое время сохранялся на Русском Севере. Эта традиция была нормой в Киевской Руси. В. С. Бузин комментирует это так: «Объясняют данный обычай либо консервативностью погребального обряда — полозный транспорт появился самое позднее в XI тысячелетии до н. э., а колёсный — не ранее IV тысячелетия до н. э., либо представлением о том, что страна мёртвых находится на севере, где осадки выпадают в виде снега, и умершего надо доставлять туда на соответствующем транспорте» [2, с. 342].

В XIX веке в Псковской губернии была записана загадка о санях: «Потекунчики текут, поросятинку везут, два кума Абакума, две сестры Авдотьи, пять Фалалеев, десять Андреев» [4, с. 119]. Без начальных слов загадка была зафиксирована во многих местностях, в том числе и в русской среде Литвы. В. П. Аникин считает, что разгадку начальных слов даёт другая загадка: «Певунчики поют (попы), ревунчики ревут (родные и плакальщицы), текунчики текут (слёзы), бегунчики бегут (ноги лошади), сухо дерево везут (гроб)» [4, с. 262]. Речь в загадке идёт именно о похоронах на санях. После XIV века в летописях нет упоминаний о санях, на которых бы летом несли или везли умерших [1, с. 71—72]. «По мере того как забывался обычай, забывалась и сама загадка, отбросившая своё начало, говорящее о похоронах; осталось лишь то, что касалось саней», — отмечает В. П. Аникин [там же, с. 72].

В старообрядческой среде Литвы записана загадка, в которой связь похорон с санями сохранилась: «Саночки ревут, сухое дерево везут» [8, с. 546]. Данная запись, очевидно, не отразила всю загадку; глагол ревутотносится, скорее всего, к ревунчикам, а не является отражением трудоёмкости процесса перевозки. Подобные архаичные тексты не отмечены в других сборниках загадок.

Зафиксирован в Литве и более развёрнутый текст, но упоминание о санях в нём отсутствует: «Бегуны бегут, ревуны ревут, сухое дерево несут» [8, с. 546]. Загадка в подобном виде зафиксирована и в России, и в Белоруссии: «Бегунчики бегут, ревунчики ревут, сухо дерево несут, / В сухом дереве не дышит, не пышет» [3, с. 62]; «Пацякушкi цякуть, равушкi равуць, сухадрэвiну вязуць» [10, № 3008].

Любопытно, что практически во всех общерусских записях употребляются слова с уменьшительно-ласкательными суффиксами: бегунчики, ревунчики, певунчики. То же самое — в белорусских текстах, причём суффиксы могут быть различными, как в загадках, зафиксированных Е. Р. Романовым: «Поравуньки равуть, потякуньки тякуть, сухо дераво лежить, ничого не кажить» [6, с. 329]; «Ревутики ревуть, бегутики бегуть, сухолетина лежить, ничого не кажить» [там же]. На этом фоне довольно странным кажется отсутствие этих суффиксов в загадке, записанной в Литве (хотя в других текстах существительные с уменьшительно-ласкательными суффиксами встречаются значительно чаще, чем в общерусской традиции). Может быть, это связано с особо серьёзным отношением старообрядцев к смерти? Подобный «суровый» вариант встречаем только в одной из фиксаций в сборнике Д. Н. Садовникова: «Ревцы ревут, / Бегцы бегут, / Суходерца несут, / Суходерец не пышет, / Не дышет, / Не ворошится» [4, с. 261].

Добавим, что отголоски древнего обычая похорон на санях содержатся и в широко распространённой поговорке «Закрыть глазки да лечь на салазки» [5, с. 282].

Следует отметить, что паремии, бытующие в среде русских старожилов Литвы, сохранили отзвуки и других древних погребальных традиций. Ю. А. Новиков отмечает: «Из «Повести временных лет» и других памятников литературы известно, что древние славяне нередко хоронили умерших не только в долблёных гробах (колодах), но и в лодках (первая месть киевской княгини Ольги древлянам и др.). Не исключено, что с этим обычаем генетически связана паремия Один за одним, как лодки отплывают… («Гости расходятся; и о покойниках так говорят, если часто умирают», — пояснила Колесникова (собирательница русских паремий в Литве — Т. Ш.).)» [8, с. 375].

Итак, запись фольклорных текстов в анклаве позволяет обнаружить произведения, не известные на территории России. Они не только восполняют определённые «лакуны» в традиции, но и проливают свет на давно забытые традиции и верования наших предков.

Список литературы:

1.        Аникин В. П. Русские пословицы, поговорки, загадки и детский фольклор. — М.: Гос. уч.-пед.изд-во Мин-ва просвещения РСФСР, 1957. — 240 с.

2.        Бузин В. С. Этнография русских. — СПб.: Изд-во Санкт-Петербургского университета, 2009. — 421 с.

3.        Загадки / Изд. подготовила В. В. Митрофанова. — Л.: Наука, 1968. — 255 с.

4.        Загадки русского народа: Сборник загадок, вопросов, притч и задач / Сост. Д. Садовников. — СПб.: Тип. Н. А. Лебедева, 1876. — 332 с.

5.        Пословицы русского народа / Сборник В. Даля. — М.: Изд-во художественной литературы, 1957. — 991 с.

6.        Романов Е. Р. Белорусский сборник. Том I. Губерния Могилёвская. Вып. 1 и 2. Песни, пословицы, загадки. — Киев: Тип. С. В. Кульженко, 1885. — 168 с.

7.        Русские пословицы Литвы: Из собрания Елизаветы Колесниковой / Сост. Ю. А. Новиков, Т. С. Шадрина. — Вильнюс: Вага, 1992. — 255 с.

8.        Фольклор старообрядцев Литвы: Тексты и исследование. Т. I. Сказки. Пословицы. Загадки / Сост. Ю. Новиков. — Вильнюс: Изд-во Вильнюсского педагогического университета, 2007. — 570 с.

9.        Шадрина Т. С. К вопросу о влиянии образности польского фольклора на русские загадки // Актуальные вопросы филологии и культурологии: материалы международной заочной научно-практической конференции (03 мая 2011 г.). — Новосибирск: ЭНСКЕ, 2011. — С. 183—187.

10.     Загадкi / Склад М. Я. Грынблат, А. I. Гурскi; рэд. А. С. Фядосiк. — Мiнск: Навука i тэхнiка, 1972. — 448 с.