ЖИТИЕ ВАСИЛИЯ БЛАЖЕННОГО — ЭНЦИКЛОПЕДИЯ РУССКОГО ЮРОДСТВА

Орлова Людмила Михайловна

канд. филол. наук, доцент УдГУ, г. Ижевск

E-mail: orlovalm@mail.ru

В житии Василия Блаженного «дан набор стереотипов поведения юродивого: презрение к телу — на самых ранних иконах Василий изображен нагим, без «опоясывания чресл»; поскольку у него было прозвище Нагой, это, возможно, отражает реальность; элементы общественного протеста (легендарный эпизод о том, как Василий «шаловал» во дворце Ивана Грозного); жесты юродивого и т. д.» [6, с. 72—153]. До того, как возложить на себя вериги труднейшего подвига, люди «учатся юродству». Они читают и слушают (в краткой проложной форме — в храме, или в форме пространной — за монастырской трапезой) жития предшественников, в частности, житие того же Андрея юродивого [6, с. 99]. Несомненно, момент подражания важно учитывать, ибо житие указывает: «Андрей Цареградский ибо ристати же оттоле нача и играти по улицам, по образу древле ю бывшу Семеона онаго ж дивнаго» («Похаб Семеон», которому подражал Андрей Цареградский, - это палестинский монах Симеон, память которого приходится на 21 июля) [3, с. 53—83]. В житии Василия Особой редакции имеется прямое сравнение блаженного с другими юродивыми: «и избра себе житие буйственное, и от человек уничиженное, яко же Андрей Цареградский, и Прокопий Устюжский, и Исидор Ростовский, и инии мнози. Их же житию ревную, сотвори ся похаб Христа ради» [1]. Ещё А. И. Соболевский, отмечая недостатки рецензируемой им работы И. И. Кузнецова, указывал на необходимость сравнительного изучения житий русских юродивых с житиями греческих (Василия Нового, Андрея Юродивого, Нифонта Констанцского). «Возможно, что отношение московского населения XVI века к юродивым устанавливалось под влиянием житий греческих... Сравнительное изучение должно дать ценные результаты, положительные или отрицательные — все равно», — отмечал ученый [5, с. 391—395].

Василий Новый — патрональный святой для русского Василия московского, и всего вероятнее было бы искать аналогии здесь. Тем более, что житие Василия Нового известно во множестве списков, а в XVII—XVIIIвеках оно было любимым чтением в московской Руси. Между тем, наши предки не меньше любили житие Андрея, отчего-то считавшегося у нас славянином, за содержащиеся в нём многочисленные эсхатологические откровения; да и любимый праздник Покрова делал близким для всех на Руси Цареградского святого. Житие Нифонта читалось менее, чем жития Андрея юродивого и Василия, но изречения из него вошли в Пролог, Измарагд и Златоуст [4].

Проведённое сравнение жития Василия Блаженного московского с житиями Василия Нового и Нифонта позволяет утверждать об отсутствии каких бы то ни было текстовых заимствований для первого [7]. Между тем, следует отметить, что некоторое влияние испытывает текст жития Василия Блаженного со стороны жития Андрея юродивого. Это касается эпизода «о превращении дьявола в убогую старицу». «Неприазливый же диавол завистию подстрекаем и ничтоже могый сътворити, и приложився во убогу старицю, велми ветху, седяще при пути, якоже плачющися и биющеся, и глаголаше: горе мне состаревъшися, горе мне убозе и велми ветсе сущи!.. Андрей же, яко сии изрече, возревъ на землю, взял калъ и свалявъ обло, яко камень, на бестудное лице ея верже, дунувъ на лице ея крестом; и абие преложися от человечьяго образа, и сътворися змиа велика, и ползавши, вниде в храмину жены убогы».

В житии Василия Блаженного читаем: «Дьявол... преобрази себя в подобие человека стара и седа, и нища... И седе прелукавый диявол, образом аки нищий проситель...». Установлено, что заимствуется лишь экспозиция одного из рассказов, не затрагивающая глубинного смысла произведения, имеющая не более чем традиционно-агиографический этикетный характер.

Высказывание Г. М. Федотова «о прямых заимствованиях из жития сирийского юродивого Симеона» для текста Особой редакции жития Василия Блаженного также следует опровергнуть [9, с. 199—209]. Впрочем, в Минейной редакции жития (напомним, что высказывание Г. П. Федотова касалось Особой) присутствует не только сравнение Василия с юродивым Симеоном, но и заимствован значительный отрывок из Похвального слова этому сирийскому святому. Но это лишь один из множества текстов, заимствованный для Минейной редакции жития. Сличение текстов Особой редакции Василия Блаженного и жития Симеона (читающегося, между прочим, и в Софийском комплекте ВМЧ) показывает, что ни подобных сюжетов, ни, тем более, «текстуальных совпадений и прямых заимствований» не наблюдается. Позволительно говорить лишь о некоторой похожести одного из эпизодов: «когда однажды девушки завели на улице хороводы и песни, Симеон решил пройти мимо них. Увидев его, девушки затянули озорную песенку про монахов. Святой сотворил молитву, чтобы их образумить, и тотчас Бог всех девушек сделал косыми. И вот, когда друг от друга они узнали о своей беде и поняли, что это Симеон сделал их косыми, девушки с плачем побежали вслед за ним и кричали: «Сними свое заклятие, юродивый, сними» [3, с. 76].

Отличие данного сюжета от подобного в житии Василия Блаженного в том, что юродивый Симеон просто прошел мимо девушек (срв. Василий миновал их нагим). В последнем случае именно поэтому был вызван смех торговок; в наказание за это они ослепли (срв. В житии св. Симеона — «Бог сделал их косыми»). Рассматриваемый эпизод № 7 Особой редакции «об ослеплении девиц» (в KBOP-I) особенно любопытен. А. Н. Веселовский писал о мотиве наказания слепотой за непочтительный смех, отразившемся в европейском святочном фольклоре [2, с. 119]. А. М. Панченко также считает, что эпизод «О девицах, посмеявшихся над наготой юродивого» связан со святочными поверьями.

Два эпизода из жития Василия Блаженного — «о грешном смехе» рыночных торговок и «о душеполезном смехе» подвижника (эпизод № 4, Василий в корчемнице) построены на антитезе. Торговки ослепли, а юродивый увидел то, что никто не видел. Едина для обоих рассказов тема смеха. Смехом начинается первый эпизод, смехом кончается второй. В итоге — цепное построение, вставленное в своеобразную рамку. Между тем, этот сюжет несёт и идеологическую нагрузку: грешным девицам смеяться нельзя, а юродивому — можно («Когда смеется лицо твое, да не веселится вместе и ум твой»).

В житии Особой редакции неоднократно используется этот принцип построения материала. Так, антитезой рассказа о нищем «ста ради» можно считать рассказ «о купце в красных ризах», которому Василий насыпал полный подол золота — отдал щедрую царскую милостыню.

«Царь Иоанн Васильевич, хотя блаженного Василия искусити», насыпает ему полный подол золотых монет. Тот же отдал их не нищим, а некоему «купцу в красных (в некоторых списках — светлых) ризах». Оказалось, что купеческие корабли со всем богатством затонули в море и купец в одночасье сказался нищим. Василий, отдав деньги купцу, объясняет: «А нищие гладом не живут и просить не стыдятся, и они всегда нужную пищу себе стяживают».

Житийный Василий Блаженный — посредник между культурой народной и официальной, он объединяет мир смеха и мир благочестивой серьёзности. Именно потому ему так свойственно антиповедение, то есть перевернутое, опрокинутое поведение — иными словами, поведение наоборот. Оно, по замечанию Б. А. Успенского, исключительно характерно для культуры Древней Руси, как вообще для архаической и средневековой культуры [8, с. 326—337]. В своих конкретных проявлениях антиповедение может обнаружить сколь угодно большое разнообразие, но всякий раз оно сводится к реализации одной общей модели: это именно поведение наоборот, то есть замена тех или иных регламентированных норм на их противоположность.

Если воспользоваться предложенной Б. А. Успенским схемой типов антиповедения, то сюжеты Особой редакции жития Василия относятся к: а) сакрализованному, б) символическому, в) дидактичес­кому типам. Последний следует особо выделить потому, что поведение юродивого насквозь проникнуто дидактическим содержанием и связано с отрицанием грешного мира — мира, где нарушен порядок.

Житие свидетельствует, что Василий юродивый редко разговаривал с кем-либо, чаще молчал, о чём в тексте Минейной редакции говорится, что он «не глагола же, яко безгласен». Эта традиция поддержана и в Степенной книге (Грань 17, Степень 17), где приводится описание московского пожара 1547 года. Писец указывает, что о пожаре «откровенно бысть прежде единаго дни праведному Василию, иже Христа ради уродивому, рекомому Нагому... Он прииде на монастырь Воздвижения честнаго креста, иже зовется на Острове, и ста пред церковью, к ней же умилно зря, и умную молитву действуя, и плача неутешно. Людие же, видевшие и помышляху, что есть вина плача его; последи же разумевше, о нем же плакаше блаженный, яко провиде тогда хотящий быти пожар велий». Очевидно, что Василий плакал о предстоящей беде молча.

Однако, общее безмолвие не вмешает юродивому беседовать с царем («И рече царю: не бо тя презирая излих оныя чаши за окно»), с простолюдинами на торговой площади; сапожник-учитель вспоминает «глаголы Василиевы»; сам же юродивый «отвещает поспешно». Как объяснить это противоречие? Ответ отчасти заключается в некой модели антиповедения, одной из ипостасей которого является «слово-безмолвие».

«Молчание — символ Бога живого», — утверждал неоплатоник Прокл; Григорий Назианзин хотел воздать Богу «безмолвствующее славословие»; «Мы погружаемся во мрак, который выше ума и здесь обретаем уже не краткословие, а полную бессловесность», — говорил Псевдо Ареопагит. В житии Василия Блаженного эта своеобразная антиномия славословия и безмолвия разрешается принципом не «вообще говорить», а «что и как говорить». Василий — промежуточное звено между небесной иерархией и людьми. Помогая людям понять слово Божие, юродивый разъясняет, «трансформирует» его для грешных мирян.

Список литературы:

1.        ИРЛИ, собрание Ам-Богд. № 46, л. 66об.

2.        Веселовский А. Н. Разыскание в области русского духовного стиха. — М., 1955.

3.        Византийские легенды. Подготовка текста С. В. Полякова. — Л., 1972.

4.        Житие св. Андрея, Христа ради юродивого. ВМЧ, 2-е октября // Памятники славяно-русской письменности, изданные Археографической комиссией. — СПб, 1870, стб. 109, 52, Б.

5.        Кузнецов И. И. Святые блаженные Василий и Иоанн, Христа ради московские чудотворцы. — М., 1910 (Зап. Моск. археол. Ин-та, т. 8). Рец.: Соболевский А. И., — ИОРЯС, 1913. — Кн. 3.

6.        Лихачев Д. С., Панченко A. M., Понырко Н. В. Смех в Древней Руси. — Л., 1984.

7.        Сабирова Л. М. Житие Василия Блаженного — памятник древнерусской агиографии XVI века (Проблемы текстологии и литературной истории произведения): Автореф. дис. ... канд. фил. наук. — СПб, 1992.

8.        Успенский Б. А. Антиповедение в культуре Древней Руси // Проблемы изучения культурного наследия. — М., 1985.

9.        Федотов Г. П. Святые Древней Руси. — М., 1990.