СРЕДСТВА ВЕРБАЛИЗАЦИИ ГЕНДЕРНОГО И ПРОСТРАНСТВЕННОГО АСПЕКТОВ ВЛАСТЕОТНОШЕНИЙ В РУССКОЙ НАРОДНОЙ СКАЗКЕ «ЦАРЬ-ДЕВИЦА»

Румянцева Ольга Николаевна

канд. культурологи, докторант каф. русского яз. КГУ им. Н. А. Некрасова,

консультант А. М. Мелерович, г. Кострома

E-mail hudmuseum@kmtn.ru

Настоящая работа выполнена в рамках лингвокультурологического подхода к языку и входит в ряд исследований культурных концептов. Концепт рассматривается как единица национального менталитета (специфического индивидуального и группового способа мировосприятия и миропонимания, задаваемого совокупностью когнитивных и поведенческих стереотипов и установок языкового коллектива).

В статье представлен анализ вариантов сказки «Царь-девица». Цель анализа — определить механизмы гендерной идентификации героя/героини, подтвердить приверженность установленным образцам поведения героя/героини в нетрадиционной ситуации — невеста/девица — царь.

Сказка «Царь-девица» представлена в двух вариантах, записанных соответственно в Оренбургской и Пермской губерниях. По классификации Аарона-Томпсона, оба варианта относятся к типу № 400 («Царь-девица»). В зарубежном и восточном материале есть отдельные мотивы сюжета, но сказок, вполне ему соответствующих, нет [1, c. 419].

Связь сказок данного типа с легендами о девичьем царстве и амазонках исследовал Б. А. Рыбаков [9, c. 566—577]. Предложенный автором анализ вариантов сказок не противоречит положениям исследователя.

Нетипичным для сказочного материала является выполнение роли властвующего девушкой. При этом само сочетание царь-девица предполагает мужской гендерный стереотип поведения, но реализован он должен быть девúцей. Значение слова царь расположено в мужском поле: мужской род существительного царь «восходит к общеславянскому цьсарь, изменившемуся в результате фонетических процессов в царь» [17, c. 483] и отличает суффиксами дочь царя — царевну (-ев-, -н-), жену царя — царицу (-иц-), сына царя — царевича (-ев-, -ич-) [4, c. 383]. Этимология слова девица — «дитина» указывает на изначальную сущность женщины как матери: девица – суффиксально (-иц-) образовано от дева [4, c. 101].  Дева «образовано от доити —«кормить грудью» с помощью суфф. –ва; оi> ь (совр. е). Исконное значение —«сосущая, ребенок женского пола». Корень в слове дъва — тот же, что и в дитя» [17, c. 122]. Слово дьть представляло собой суффиксальное образование от доити (суф. -ть): суф. ęt (<*ent): * dьt—et>dьte>dьтя — со значением, вероятно, «ребенок мужского пола» [17, c. 125].

Определение «царь», вынесенное в заголовок сказки, отражает несоответствие роли-полу: «царь-девица», так как в патриархальном обществе властвует над людьми и миром мужчина. Потому исполнение роли царя девушкой ведет к исходному несоответствию гендерных ролей: девица возглавляет «тридесятое царство и руководит «тридцатью девицами, названными сестрицами» [14, c. 182] или «шестью полками», [15, c. 186], пересекает границы миров. Все эти действия становятся возможными, если по какой-либо причине отсутствуют царь, царевич и  героиня вынужденно исполняет роль государя.

Для выполнения функции царя (сохранение власти, защита территории) девица должна обладать теми же качествами, что предъявляются к претендентам на власть: добродетельностью (наказанием зла = победить вражеское войско); силой (энергией смелости), волей (свободой самодеятельности). Выполнение функций власти требует от героини «преодоления» женскости за счет представления маскулинных качеств.

Так, физическая сила царь-девицы может проявляться в мощи голоса, активно призывающего к действию: «…царь-девица… быстро вскочила и закричала громким голосом: «Ай вы, корабельщики! Подымайте якори железные, распускайте паруса тонкие и готовьтесь скорехонько плыть к Василью-царевичу…»» [15, c. 187]. Голос символизирует освоенное (подвластное) пространство [3, c. 104]. Сильный (не женский) голос героини, подчеркнутая импульсивность ее призывов не допускают возможности, какого бы то ни было сомнения в ее праве на совершение поступков, свойственных правителю. Но в то же время героиня понимает, что ее власть носит временный характер, в чем она открыто признается, обозначая цель призывов к действию: «плыть к Василью-царевичу». Помимо физической мощи героиня способна быстро преодолевать расстояния: «Понесли ее корабли по морю, словно птицы быстролетные» [15, c. 187]. Эта способность героини сопоставима с передвижением героя: также и Василий-царевич «проскакал, словно мóлоньей осветил» [15, c. 189]. Но если героине дано только (в явственной форме) преодолевать расстояние, то способ преодоления расстояния героем сразу соотносится со светом. Хотя, конечно, имплицитно и образ корабля апеллирует к солнечному свету [2, c. 167]. Лодка, ладья, корабль — мифологизированное транспортное средство, связующее мир живых с «тем светом». Кони и лодка — обычные средства передвижения Солнца в мифе [11, c. 128].

Солнечная природа отражена во внешности героя: Василий-царевич «куда прекраснее» юноши-претендента, у которого «…рожа шитая, нос плетеный, язык строченый, ноги телячьи, уши собачьи» [15, c. 189]. Неземная (солнечная) красота Василия-царевича выделяет героя среди претендентов в женихи и делает узнаваемым для невесты. В первом варианте сказки «Царь-девица» главный герой Иван купеческий сын, тоже отличается от других претендентов красотой: «больно хорош собою» [14, c. 182].

Исходный социальный статус героя в вариантах сказки разнится по сословной принадлежности: «в некотором царстве, в некотором государстве был купец, жена у него померла, остался один сын Иван» [14, c. 182], во втором варианте сказки: «в некотором царстве, в некотором государстве жил царь с царицею, у них был сын Василий-царевич» [15, c. 185].  В дальнейшем сословная принадлежность предопределит  наследственные права царевича и отсутствие прав у купеческого сына на возможность владения земным и тридесятым (подземным) царствами.

Первая встреча Царь-девицы и Василия — царевича происходит по предварительному уговору родителей и выявляет обоюдную любовь героев: «тебе на иной не жениться, ей за иного замуж не выходить» [15, c. 186]. Сердцем почувствовав суженого, предугадывая (после смерти царицы-матери) нежелание мачехи и дядьки женитьбы царевича, героиня первой объясняется в любви герою: «стала его будить-целовать, на полотнах качать, нежные речи приговаривать» [15, c. 186]. В первом варианте сказки отмечается независимость чувства Царь- девицы от социального положения героя: «сказала Ивану купеческому сыну, что она его крепко полюбила и приехала с ним повидаться» [14, c. 183.]В обеих версиях  девушка-невеста обладает жизненной силой, символизируемой сердцем— в древнерусском языке (с XI века) слово сердце обозначало не только «внутренность», но и «дух», «душу», «мысль» [16, c. 156], являясь истоком вещего, духовного  знания.Вслед за мифологическими системами гендерной ролью женщины является ее влияние на душу и духовную область.

Общеславянский корень sьrdьce указывает на старшее значение слова — «то, что внутри» > «вместилище души» [16, c. 156], потому определяет сердце как интуитивное средство идентификации. Взором героиня распознала суженого, интуитивно раскрыла предательство мачехи и дядьки: «Царь-девица увидала хитрости мачехины, измену дядькину и написала к Ивану купеческому сыну, чтобы он дядьке голову отрубил, и если любит свою невесту, то искал бы ее за тридевять земель, в тридесятом царстве» [14, c. 183].  Как видим, именно героиня призывает героя к действию.

В результате нарушения гендерного стереотипа поведения обнаруживаются в поступках обоих героев в первом и втором вариантах сказки. Роль ожидания и бездействия юноши, его сон (в первом случае) выражают бессилие, временную утрату волевого начала, способности к самодеятельности. Девица, наоборот, совершает несвойственные женщине активные поступки: преодолевает пространство, первой признается в своих чувствах. Во втором варианте сердечное переживание определяет действия героя только после того, как его покидает героиня: «Прощай, Василий-царевич! Не ожидай меня в третий раз; кто меня любит, тот сам найдет! [15, c. 186]. Без возобновления полоролевых стереотипов героев невозможны брак и обретение власти героем: «брак… есть прежде всего средство приобретения ценностей» [6, c. 57]. Далее стереотип поведения героя соответствует традиционному распределению гендерных ролей: используя полученную информацию, юноша совершает подвиг(-и): «…и в корне слова «подвиг» тоже «застряло движение», «по-двиг», то есть то, что сделано движением…» [5, c. 8].

Герой должен доказать право на статус царя, право на брак с царь-девицей. С этой целью в обоих вариантах сказки он проходит традиционные испытания. Герой предъявляет физическую мощь: в первом варианте — «нашел дуб, снял с него сундук» [14, c. 185]; во втором — «ухватил за куст и выдернул его с корнем» [15, c. 188]. Он способен носить богатырское снаряжение: «меч-кладенец, боевую палицу в полтораста пудов», запрягать коня «уздой в три пуда», накладывать «седло в двадцать пять пудов» [14, c. 188], получая таким образом право на коня- помощника. Конь отличается от всех других животных. После приручения конь стал первым помощником человека, верным боевым другом [10, c. 97—98].

Физическая сила должна быть не только представлена, но и проверена в силовом состязании. Так, ради встречи с героиней герой в первом варианте сказки преодолевает силу волшебного существа —младшей бабы-яги, которая «побежала зубы точить, чтобы съесть незваного гостя» [14, c. 184], во втором варианте побеждает соперника — «Ивана, русского богатыря» [15, c. 189]. Благодаря силе духа и физической мощи в обоих вариантах герой трижды избегает смертельной опасности (либо от сестер баб-ягишен, либо в трех битвах с соперником). Вместе с тем бабы-ягишны идентифицируют героя, давая Ивану купеческому сыну  наставления: старшая баба-яга «велела ему идти к своей средней сестре» за помощью, а та, в свою очередь, «велела ему зайти к своей младшей сестре…», советуя: «Коли она на тебя рассердится да захочет съесть тебя, ты возьми у ней три трубы и попроси поиграть на них: в первую трубу негромко играй, в другую погромче, а в третью еще громче» [14, c. 184].

Оппозиция мужское/женское репрезентирует разделение игры на музыкальных инструментах как на мужской и женский типы поведения [13, c. 22]. В обоих вариантах сказки главный герой использует музыкальные инструменты: «Иван купеческий сын выпросил у ней (бабы-яги. —О.Р.) три трубы, в первую негромко играл, в другую погромче, а в третью еще громче» [14, c. 184], а Василий–царевич«взял гусли звончатые» и «заиграл так нежно да сладко, что и сказать нельзя» [15, c. 189]. Звучание музыкальных инструментов определяется чувствами юноши: в первом варианте — призывом о помощи: «вдруг налетели со всех сторон всякие птицы; прилетела и жар-птица» [14, c. 184]. Во втором варианте сказки игра на музыкальных инструментах становится знаком для любимой: «услыхала ту игру царь-девица, зовет своих нянюшек-мамушек, дает им портрет Василья-царевича и посылает в свой любимый сад», чтобы выяснить, «не приехал ли Василий царевич?» [15, c. 189].

Героиня изначально узнает суженого по игре на гуслях. Гусли - cимвол космической гармонии, олицетворение человеческой души и души мировой. Гуслям как символу миротворения и мироизменения соответствует финское кантеле [3, c. 379—380]. В данном случае игра на гуслях — это способ восстановления утраченного гармонического мира. Труба. Аллегория славы (героя), эмблема важных новостей и знаменательных событий [3, c. 383]. В данном случае звук трубы означает начало пути к славе — переход в иной мир, одновременно и способ ограждения, защита от нечистой силы.

Идентификация — женская обязанность, но правильно опознать может только героиня. Последнее испытание героя связано с девушкой-невестой, именно ей предстоит идентифицировать суженого, поскольку «нянюшки-мамушки» опознать его не смогли: «бросилась сама в сад, тотчас узнала своего суженого» [15, c. 189].

Сохраняя за царь-девицей исполнения функций царя (сохранение господства, защита государства), происходит нарушение стереотипов гендерной идентичности, что приводит к разрушению отношений между мужем и женой/женихом и невестой. Восстановленный гендерный стереотип поведения женщины и мужчины приводит к возможности соединения брачными узами героев.

Среди определяющих качеств властителя выделяются такие, как воля, твердость, решительность, особенно проявляющиеся в нестандартных или чрезвычайных ситуациях, необходимые для возвращения героини, ее любви: «На той стороне океан-море стоит дуб, на дубу сундук, в сундуке заяц, в зайце утка, в утке яйцо, а в яйце любовь царь-девицы» [14, c. 185]. Яйцо (любовь в нем спрятанную) нужно «добыть» Ивану купеческому сыну, чтобы «старая старуха» «испекла яйцо» для царь-девицы [14, c. 185]. Желание вернуть любовь, обрести жену определяет гендерные особенности в поведении мужчины.

Постоянно проверяется добродушие героя, ибо сердце есть предсказатель силы его любви и воли. Добросердечное отношение Ивана купецкого сына и Василия-царевича выражается в благодарении за оказание помощи всем, кто словом или поступком им содействует. Выражает признательность за советы старшей и средней сестрам «бабам-ягам»: «Иван купеческий сын поблагодарил ягу»; за помощь в спасении своей жизни жар-птицу: «Иван купеческий сын слез с жар-птицы, поблагодарил» [14, c. 184], Благодарит и Василий-царевич за помощь в выборе коня Ивашку белую рубашку, обещает его «опять первым воеводою сделать»; за избавление от трех смертей выпускает из неволи трех пленников: льва, змея и ворона: «царевич… встал потихоньку, взял железный лом в двадцать пять пудов, вылез в окошко и пошел к городской стене; ударил раз-другой и разбил башню; вышли оттуда лев, змей и ворон…» [15, c. 188, 185].

Добродетельность — основная черта претендента на царскую власть — должна предъявляться миру в качестве основания для будущего устроения жизни. Этимология слова добрый (в составе добродетельный) обобщает и открывает весь спектр действий героя: общеславянское *dobrъ: dobrjъ первоначально значило «годный», «подходящий», выражая итоговое мнение о человеке, отсюда развилось значение «доброкачественный, «добротный»; затем — «добрый, милосердный», указывая на внутренние качества юноши; приблизительно в это же время появилось значение «делаться ловким, сильным, умелым», в результате — «знатным», как итог испытаний — стать «красивым, дюжим, здоровым человеком» [16, c. 258].

Пребывание героя в потустороннем царстве изменяет его наружность: «царевич от великих трудов изнурился». Изменение внешности героя — знак переживаний юноши предстоящей встречи с суженой. В древнерусском языке нуръти значило «открываться» — открывать сердце свое, наподобие раны [16: 339].

Таким образом, герой должен преодолеть последнее испытание, в котором его победа/поражение зависит от девушки-невесты: узнает его царь-девица или нет. Открытое сердце героя ждет отклика вещего сердца героини.

В конце повествования поведение героев точно соответствует гендерным ролям: царевич в роли царя выносит решение: «мачеху и дядьку приказал царевич на воротах расстрелять», а царь-девица «брала его (Василия-царевича) за руки белые и вела в свои терема высокие» [15, c. 189], подчиняя себя его воле и отдавая свое царство в его владение. Общий итог реализации властных притязаний героев в вариантах сказки различается полученными царствами: в первом случае — «уехала царь-девица вместе с женихом — купеческим сыном в свое царство; обвенчались» [14, c. 185]. Во втором варианте «обвенчались они, отпраздновали свадьбу и поехали в государство Василья-царевича» [15, c. 189]. Это отличие зависит от права на наследственное царство: у купца права на царство, в пределах которого разворачиваются события, нет, поэтому он может стать только царем тридесятого царства.

Таким образом, именно личностные качества героя, а не знатность и богатство определяют закономерность его прихода к высшей ступени власти. Но личностные качества героя таковы, что отражают идеальные представления народа о правителе. Потому и финал сказки — правильный взаимный выбор героев — позволяет видеть мир в состоянии преумножения добра (материального и духовного): «стали жить да быть да добро копить» [14, c. 185], во втором случае — «сам с молодой женой стал жить-поживать, добра наживать» [15, c. 189]. Авторитет власти, как в зеркале, отражается в благосостоянии народа.

Основным средством в процессе достижения власти традиционно становится деятельность героя, связанная с выбором невесты. Статус царь-девица не меняет гендерных ролей героев при получении высшей власти. Героиня помогает жениху тайными знаниями, герой доказывает право на власть милосердием и силой, способностью любить (герой/героиня пересекают границы миров, благодаря в том числе силе чувства, желая воссоединиться друг с другом).

Только соблюдая стереотипы гендерной идентичности, можно получить власть и сохранить ее как герою (мужчине), так и героине (женщине). При этом начальное социальное положение героя не является определяющим для результата его действий.

Типичность поведения властвующего актуализируется выполнением этой роли девицей. Сохранение территории, защита государства, испытание претендентов на руку царь-девицы и наказание неудачников вынуждена выполнять сама героиня, если по какой-либо причине отсутствует царь, царевич. Для выполнения функций царя она должна обладать теми же качествами, что предъявляются к претендентам на власть: добродетельностью, силой (энергией смелости), волей (свободой самодеятельности).

Однако для девицы эта роль временная, которую нужно выполнять до замужества. После заключения «обручения»/брака с героем функции царя должен исполнять суженый. Нарушение стереотипа поведения приводит к разрушению отношений между женихом и невестой / мужем и женой. Только после восстановления гендерного стереотипа поведения женщины (идентификация героя, роли матери и хозяйки) приводит к возобновлению брачных уз.

Список литературы:

1.        Бараг Л. Г., Новиков Н. В. Примечания // Народные русские сказки А. Н. Афанасьева в 3 т. — М., 1986. С. 419.

2.        Дудко, Д. М. Матерь Лада. Божественное родословие славян. Языческий пантеон [Текст]: монография. — М.: Изд. Эксмо, 2004. — 432 с.

3.        Королев К. Энциклопедия символов, знаков, эмблем. — М.: Эксмо; СПб.: Мидгард, 2005. — 608 с.

4.        Кузнецова А. И., Ефремова Т. Ф. // Словарь морфем русского языка. — М.: Рус.яз., 1986. — 1136 с.

5.        Лихачев, Д. С. Земля родная: кн. для учащихся. — М.: Просвещение, 1983. — 256 с.

6.        Мелетинский Е. М. Введение в историческую поэтику, эпоса и романа: монография. — М., 1986. — 320 с.

7.        Наговицын, А. Е. Трансформация гендерных ролей в мифологических системах [Текст]: автореферат доктора философ. наук. — М.: РГБ, 2003 (Из фондов РГБ). — 48 с.

8.        Рыбаков, Б. А. Язычество Древней Руси: монография / АН СССР Отд-ние истории, Ин-т археологии. — М.: Наука, 1987. — 782 с.

9.        Рыбаков, Б. А. Язычество древних славян: монография. — М.: София, Гелиос, 2002. — 592 с.

10.     Сергеев В. Н. Новое значение старых слов. — М., 1987. — 160 с.

11.     Славянские древности [Текст]: этнолингвистический словарь: в 5-ти томах / Под ред Н. И. Толстого; РАН, Ин-т славяновед. и балканистики. — М.: Международные отношения. Т. 1: А-Г. — 1995. — 557 с.; Т. 2: Д-К. — 1990. — 704 с.; Т. 3: К-П — 2004, — 704 с.

12.     Сравнительный указатель сюжетов: Восточнославянская сказка — Л.: Наука. 1979. — 437 с.

13.     Цивьян Т. В. Оппозиция мужской/женский и ее классифицирующая

14.     Роль в модели мира: сборник трудов // Этнические стереотипы мужского и женского поведения. — СПб., 1991. — С. 22.

15.     Царь-девица. // Сб. народных русских сказок А. Н. Афанасьева, 1986. — Т. II. — Вариант 1. Записано в Оренбургской губернии. — С. 182—185.

16.     Царь-девица. // Сб. народных русских сказок А. Н. Афанасьева, 1986. — Т. II. Вариант 2. Записано в Пермской губернии. —С. 185—189.

17.     Черных, П. Я. Историко-этимологический словарь современного русского языка: в 2 т. — М.: Рус. яз. — Медиа, 2006. Т. 1: А — Пантомима. — 621 с. Т. 2: Панцирь — Ящур. — 559 с.

18.     Шанский, Н. М. Краткий этимологический словарь русского языка: пособие для учителя — М.: Изд. Просвещение, 1971. — 541 с.