ХУДОЖЕСТВЕННАЯ РЕЦЕПЦИЯ ОБРАЗА МУЖЧИНЫ В УКРАИНСКОЙ ПОСТМОДЕРНОЙ ПРОЗЕ

Ерёменко Оксана Романовна

канд. филол. наук, доцент СумГПУ им. А.С. Макаренка, г. Сумы, Украина

Кобылякова Анна Валериевна

магистрант СумГПУ им. А.С. Макаренка, г. Сумы, Украина

E-mail: gankob@gmail.com

Проблема гендерной идентичности в украинском культурном сознании обострилась в конце XX века вследствие тотального идентификационного кризиса, который наиболее последовательно проявился в литературе конца 80-х — начале 90-х годов, предопределив депрессивно-истерический дискурс подавляющего большинства литературных произведений того периода. Ситуация «культурного шока», в которой оказалось коллективное сознание, спровоцировала глобальную переоценку всех идентификационных ориентиров — культурных, национальных, творческих, личностных и т. д., — актуализировав в украинской постмодернистской прозе проблему поисков личностью собственного места в гендерно маркированном социуме.

Изучением особенностей украинской постмодернистской литературы, в частности, гендерных аспектов последней, занимались такие ученые: Б. Бегун, Т. Гундорова, Н. Зборовская, С. Павлычко, И. Старовойт, Р. Харчук и др.

Однако, в современном литературоведении еще не было осуществлено анализа особенностей конструирования гендерной идентичности мужчины в украинской прозе. На заполнение этой лакуны и направлена наша статья.

Целью исследования является выделение основных тенденций художественного осмысления образа мужчины в произведениях украинских прозаиков-постмодернистов.

Сущность постмодернизма как особой парадигмы мировоззрения предусматривает обостренное внимание писателей к проблемам различных субкультур. Как отмечает В. Агеева: «Постмодернистский отказ от универсализма приводит к пониманию культуры как гармоничного единства нетождественного. Каждая грань этого единства самоценна, но и необходима для универсума» [1, с. 18]. Такой контекст предполагает ситуацию, когда «подчиненное» начинает «молвить» [6, с. 540]. В современной культуре отчетливее проявляются голоса маргинализированных культур — не-белых, не-мужских, не-гетеросексуальных и т. п. Особенно мощно и властно заявляет о себе во второй половине ХХ века женский голос, провозглашая феминизацию человеческой культуры, из которой веками вычеркивались женские ценности.

Трансформация роли и места женщины в обществе не могла не повлиять на традиционный мужской образ жизни (ориентированный на независимость, достижения, доминирование), поскольку «чисто мужские достоинства и ценности (мужество, сила, отвага, агрессивность, невозмутимость), даже сами общественные мужские роли (кормильца, защитника, опекуна, руководителя) часто уже не соответствовали тем общественно-политическим изменениям, которые понесло человечество на протяжении ХХ века « [3, с. 60]. 

Эта тревога по поводу «кризиса маскулинности» была вызвана не только техническим прогрессом, благодаря которому труд больше не требовал грубой физической силы. Едва ли не важнейшим фактором возникновения разнообразных мужских движений стала идеология и практика феминизма второй волны, активно отстаивающая экономические, политические, личные права женщин в этом до сих пор сугубо мужском мире. Организованное и сформированное женское движение мужчины воспринимали как угрозу, интеллектуальный вызов и одновременно пример для подражания, что и побудило их к защите своих групповых интересов. Однако, что и от кого защищать? Нужно ли защищаться от женского наступления на свои извечные привилегии? Следует ли оберегать свои исконные мужские добродетели? Или надо спасаться путём приспособления к новым обстоятельствам?

Все эти вопросы требовали и все еще требуют ответов. Именно поэтому с середины 1980-х годов стремительно растет количество работ, посвященных мужским исследованиям. В США создана даже Американская ассоциация мужских студий (The American Men's Studies Association — AMSA), существует немало специальных научных изданий, самое авторитетное из которых — «Men and Masculinities».

В подходах к определению маскулинности также нет единства. Так, сторонники биологического детерминизма в объяснении поведенческих и психологических различий между мужчинами и женщинами «опираются на теории биологического диморфизма, указывая на существование соответствующих коренных различий между самцами и самками любого биологического вида (прежде всего, приматов)» [5, с. 82]. Приверженцы психоаналитического подхода считают различия мужского и женского характеров неизбежным следствием особенностей становления половой идентичности ребенка в процессе взаимодействия с родителями (прежде всего, с матерью).

Противовес им составляют социально-психологические и постмодернистские концепции мужественности. Первые — считают маскулинность (как и феминность) «производной от существующих в обществе гендерных ролей, норм и стереотипов, которые детерминированны, прежде всего, социокультурно и насаждаются индивиду в процессе социализации» [2, с. 155]. Вторые — вообще отрицают наличие маскулинности как универсальной и унитарной категории, справедливо обращая внимание на расовые, классовые, этнические и другие различия в формировании и проявлениях. Постмодернисты выдвигают тезис о существовании множественных маскулинностей, которые конструируются и репрезентируются исключительно в конкретном культурном контексте.

В рамках этого конструктивистского подхода маскулинность больше не трактуют как единую и постоянную величину, рассматривая ее как подвижную и изменчивую множественность, под которой, по мнению И. Кона, следует понимать одновременно: 1) дескриптивную (описательную) категорию, означающую совокупность поведенческих и психических черт, качеств и особенностей, объективно присущих мужчинам, в отличие от женщин; 2) аскриптивный концепт — систему социальных представлений и установок о том, чем является мужчина, какие качества ему приписываются; 3) прескриптивную категорию как нормативный эталон мужественности, включающий совокупность требований к идеальному мужчине [2, с. 219].

Художественная рецепция образа мужчины в украинской постмодернистской прозе вполне соответствует концепции «множественной маскулинности». Современным писателям мужчина видится многоликим и неоднозначным.

Так, своеобразным является понимание маскулинности в женской прозе слома тысячелетий, представленной именами Г. Гордасевич, Люко Дашвар, Л. Демской, С. Ёвенко, И. Жиленко, О. Забужко, Т. Заривной, Е. Кононенко, С. Майданской, М. Матиос, Н. Околитенко, Г. Пагутяк, О. Пахлёвской, Г. Тарасюк, Л. Тарнашинской, Н. Тубальцевой и др. С одной стороны, мужчина в произведениях современных украинских писательниц чаще предстает носителем патриархального мировоззрения, антагонистом, уничтожающим женскую сущность, женское естество, в котором заложены стремление к счастливому материнству, равенству в любви и полноценной семейной жизни.

Сфера женской прозы, в которой отчётливо прочитывается невозможность гармоничного единения феминного и маскулинного начал, — это тема сексуальных отношений. Как отметила Р. Харчук в статье «Поколение пост-эпохи», идея «невозможности взаимной любви в «мужском мире» в современной женской прозе связана именно с мотивом извращённого секса» [7, с. 25]. Интимную связь в произведениях писательниц-постмодетнисток надо рассматривать как метафору желания мужчины унизить, физически и морально ранить женщину, чтобы окончательно подчинить её себе. Поэтому лишь изредка встречается в женской прозе нормальный секс, который приносит наслаждение и радость обоим партнёрам. Зато извращённый, аномальный секс является лейтмотивом практически всех произведений женщин-прозаиков. Так, в повести О. Забужко «Я, Милена» показано, как муж тележурналистки может заниматься с ней любовью, лишь глядя в телеэкран. В повести С. Ёвенко «Женщина в зоне» секс трактуется как бесстыдство, насилие над женщиной, проявление демонической сущности мужчины, его скрытой агрессии к феминному началу.

Обратная сторона мужской агрессии — это страх перед миром, перед природой и женщиной как ее олицетворением. Поэтому перед лицом стихии, почувствовав свою беспомощность и немощность, «он может превращаться в ребёнка, в маленького мальчика, который ищет в любимой женщине свою мать — убежище, безопасность, полное понимание и прощение» [2, с. 187].

В современной украинской прозе находит свое отражение и глубоко скрытая инфантильность мужчины, который не в состоянии справиться ни с мировыми проблемами, ни с собственной личной жизнью. В романе С. Майданской «Землетрясение» описана инфантильность главного героя Даниэля, чувства которого к любимой Анне отмечены отголосками «эдипова» комплекса. В романе Люко Дашвар «Село не люди» центральный мужской образ Романа, взрослого мужчины, главы семьи, является абсолютно беззащитным в своей любви к тринадцатилетней девочке Кате, взаимности и прощения которой он жаждет и после смерти.

В современной «мужской» прозе, представленной творчеством Ю. Андруховича, Ю. Винничука, В. Герасимьюка, Л. Дереша, С. Жадана, В. Лиса, Т. Прохаська, В. Шкляра, традиционная парадигма реализации черт маскулинности расширена. Украинские писатели зачастую изображают мужественного, сильного героя, который, хотя и имеет определенные слабости и сомнения, однако, остается «в игре» — с судьбой, обстоятельствами, женщинами, жизнью как неуправляемой стихией. Такими перед читателем предстают Герман Королёв в «Ворошиловграде» С. Жадана, Гер в романе «Немного тьмы» Л. Дереша, Яков Мех в «Столетии Якова» В. Лиса и т. п.

Однако, в художественной рецепции современных украинских прозаиков мужчина может изображаться и слабым, феминным, зависимым. Например, Андрей Троян, главный герой романа В. Лиса «Камень посреди сада» полностью соответствует такой парадигме мировосприятия: скромный инженер, работающий за мизерную зарплату, муж-подкаблучник, плохой отец, который лишь изредка вспоминает о дочери, он совершенно лишён способности принимать самостоятельные решения, брать на себя ответственность за собственную жизнь, а потому полностью полагается на мнение жены и волю случая.

Итак, в постмодернистской украинской прозе маскулинность трактуется как подвижная множественность, которая реализовывается только в пределах определённого личностного и культурного контекста. В произведениях современных прозаиков образ мужчины сочетает в себе и агрессивное, демоническое начало, призванное обуздать женщину, и инфантильность как вечное стремление оставаться ребенком, защищенным от мира любовью матери, и эталонную мужественность, и имманентное проявление подавляемой внутренней женственности.

Такое противоречивое толкование маскулинности в эстетической концепции постмодернизма остро ставит проблему гендерной идентификации мужчины, которая осложняется постоянной необходимостью балансировать между объективно существующими различиями мужчины и женщины, общественными стереотипами, связанными с маскулинностью, и критериями «настоящей» мужественности, которые выдвигает социум. Исследование этой проблемы, отраженной в прозе современных писателей различных национальных литературных традиций, открывает широкие перспективы для дальнейшего научного дискурса.

Список литературы:

1.        Агеєва В. Жіночий простір. Феміністичний дискурс українського модернізму. — К.: Факт, 2003. — 320 с.

2.        Ґендерний аналіз українського суспільства / Наук. ред. Т. Мельник. — К.: Златограф, 1999. — 294 с.

3.        Ґендерні студії в літературознавстві: навч. посібник / За ред.                          В.Л. Погребної. — Запоріжжя: Запорізький національний університет, 2008. — 222 с.

4.        Ґендерний паритет в умовах розбудови сучасного українського суспільства. — К.: Український інститут соціальних досліджень, 2002. — 121 с. 

5.        Гундорова Т. Деконструкція і ґендер // Філософська думка. — 2001. — № 1. — С. 81‑90.

6.        Співак Г.Ч. Чи може підпорядковане промовляти? // Слово. Знак. Дискурс. Антологія світової літературно-критичної думки ХХ ст. / За ред. М. Зубрицької. — Львів: Літопис, 1996. — С. 540‑543.

7.        Харчук Р. Покоління пост-епохи // Слово і час. — 1998. — № 2. — С. 24‑26.