СЕМАНТИЧЕСКИЙ ОКРАС ЛЕКСИЧЕСКИХ ЕДИНИЦ В ДИСКУРСЕ (НА МАТЕРИАЛЕ ПРОЗЫ Ф. КАФКИ)

SEMANTIC COLOURING OF LEXICAL UNITS IN THE DISCOURSE (ON THE BASIS OF PROSE OF F. KAFKA)

Vasylyna Sas

assistant of Translation and Philology Department, Ivano-Frankivsk University of Law named after King Danylo Halytskyi,

Ukraine, Ivano-Frankivsk

АННОТАЦИЯ

В статье рассматривается роль лексического значения слова и его семантического окраса в достижении когерентности художественного текста. Дается характеристика понятию «значение» и приводятся примеры употребления автором отдельных лексико-семантических приемов для достижения когерентности текста.

ABSTRACT

The article deals with the role of lexical meaning of the word and its semantic colouring to achieve coherence of the literary text. The concept of meaning is being characterized and the examples of using certain lexical-semantic techniques by the author to achieve a text coherency are given.

Ключевые слова: лексическое значение; семантический окрас; когерентность; сужение семантического значения; полисемия; синонимия; повтор лексем.

Keywords: lexical meaning; semantic colouring, coherence; semantic meaning restriction; polysemy; synonymy; lexeme repeating.

В основе лексического анализа художественного произведения стоит слово. Его важность как основной единицы языка неоспорима. Несомненно, выбор автором той или иной лексической единицы обусловлен ее значением.

Данная статья имеет целью проанализировать роль лексического значения слова и его семантического окраса в достижении когерентности художественного текста. Для этого нам необходимо дать характеристику понятию значения и на примерах проследить специфику применения автором таких лексико-семантических приемов, как сужение семантического значения слова, полисемия, синонимия, повторы лексем с целью определения их роли для реализации интенции автора.

Проблеме лексического значения слова посвящено огромное количество отечественных и зарубежных исследований (М. Никитин, Ч. Огден, И. Ричардс, А. Мельничук). Среди современных лингвистов проблемой раскрытия теории значения занимается Т. Кияк, что вслед за А. Смирницким придерживается следующего толкования понятия лексического значения: «Значение каждой лексической единицы непосредственно соотносится с соответствующей единицей действительности, оно не существует в отражениях предмета, а отражает те существенные общие черты и свойства, которые объективно присущи предметам» [2, с. 76].

Как справедливо замечает И. Кочан, лексическое значение каждого слова движимое и исторически переменное, потому что, как и любой живой организм, слово рождается, эволюционирует и выходит из употребления [3, с. 194].

Свой анализ лексического наполнения художественного текста мы считали целесообразным начать с стилистически нейтральной лексики. По мнению В.М. Никитина, такие слова, денотатами которых есть общеизвестные предметы, явления, действия, применимы во всех стилях. Однако они могут сужать свою сферу применения, когда переосмысливаются, приобретают образное или терминологическое значение и закрепляются за определенным стилем [1, с. 18].

Если анализировать в данном контексте творчество Ф. Кафки, на ум приходит профессия Грегора Замзы из новеллы «Перевоплощение». Der Reisende – коммивояжер. Субстантивированное причастие der Reisende имеет первостепенное нейтральное значение «путешественник», «путешествующий». В привязанность к служебным обязанностям, о которых говорится в тексте до того, как автор вводит указанную лексическую единицу, ее значение сужается к роду деятельности:

“Über dem Tisch, auf dem eine auseinandergepackte Musterkollektion von Tuchwaren ausgebreitet war – Samsa war Reisender, – hing das Bild“ [4, с. 26].

„Andere Reisende leben wie Haremsfrauen. Wenn ich zum Beispiel im Laufe des Vormittags ins Gasthaus zurückgehe, um die erlangten Aufträge zu überschreiben, sitzen diese Herren erst beim Frühstück“ [4, с. 28].

Такое стилистическое сужение значение было умело подхвачено переводчиком, который, однако, передал его своеобразным способом, обратившись к архаическому заимствованию «коммивояжер», вместо нейтрального «торговый агент» или более современного заимствования «мерчендайзер»:

«Другие коммивояжеры живут, как женщины в гареме».

Пониманию того, что der Reisende – именно коммивояжер, а не путешественник, способствует навеянная контекстом когерентность логического отрывка.

Другой аспект лексической единицы, реализованный только в контексте – полисемия. Лексема der Reisende реализуется Кафкой и в качестве полисемантической единицы. Если в «Перевоплощении», как уже говорилось ранее, это – коммивояжер, то в новелле «В исправительной колонии» это странник, умышленно лишенный автором имени и статуса, потому что важно только его присутствие. Иначе в тексте его не называют:

„Der Reisende schien nur aus Höflichkeit der Einladung des Kommandanten gefolgt zu sein“ [5, с. 98].

“Was ist Watte?“ fragte der Reisende und beugte sich vor“ [5, с. 101].

„Der Reisende wollte schon verstummen, da fühlte er, wie der Verurteilte seinen Blick auf ihn richtete“ [5, с. 103].

Иной пример обращения Ф. Кафки к полисемии граничит с каламбуром:

“Bin ich jetzt gut zugedeckt?“ fragte der Vater, als könne er nicht nachschauen, ob die Füße genug gedeckt seien … „Bin ich gut zugedeckt?» fragte der Vater noch einmal und schien auf die Antwort besonders aufpassen … „Du wolltest mich zudecken, das weiß ich, mein Früchtchen, aber zugedeckt bin ich noch nicht“ [5, с. 15].

В первых двух репликах глагол zudecken употреблен в прямом смысле «накрыть (одеялом)». В последнем же предложении его значение переносное с отсутствием конкретизации, но реципиент понимает, что речь идет об устранении отца от деятельности, возможно, даже и о смерти.

Лексема Urteil проходит красной нитью через все творчество Ф. Кафки. И в каждом из рассказов она наделена собственной семантикой. Будучи заголовком одноименной новеллы «Приговор» она использована автором в значении проклятия:

“Und darum wisse: Ich verurteile dich zum Tode des Ertrinkens!” [5, с. 18].

В рассказе «Сельский врач» Urteil используется для обозначения диагноза:

“Die Eltern stehen stumm vorgebeugt und erwarten mein Urteil“ [5, с. 76].

Новелла «Доклад для академии» подает Urteil как осуждение:

“Im übrigen will ich keines Menschen Urteil, ich will nur Kenntnisse verbreiten, ich berichte nur“ [5, с. 76].

Urteil как, собственно, приговор суда присутствует в рассказе «В исправительной колонии», причем лексема чаще употребляется в варианте “Verurteilte” – «приговоренный»:

“Wie lautet denn das Urteil?“ fragte der Reisende … „Unser Urteil klingt nicht streng. Dem Verurteilten wird das Gebot, das er übertreten hat, mit der Egge auf dem Leib geschrieben“ [5, с. 102].

Что касается синонимии, то Ф. Кафка прибегает к ней с целью передачи нарастающей экспрессии. В таком случае он пользуется синонимами, повторами или степенями сравнения прилагательного. Каждый из употребленных синонимов представляет собой наслоения конотативного значения на один и тот же денотат. Синонимы при этом могут быть как словарные, так и контекстуальные:

“Der Türhüter gibt ihm einen Schemel und lässt ihn seitwärts von der Tür sich niedersetzen. Dort sitzt er Tage und Jahre“ [5, с. 81].

Лексемы «Tag» и «Jahr» имеют один денотат – отрезок времени. Однако “Jahr” в 365 раз экспрессивно сильнее в данном контексте. Удивительно, как одним предложением Кафка описал беспомощность маленького человека перед судебной волокитой. В масштабе одного предложения поместилась надежда на то, что все это скоро закончится в существительном “Tagе” и осознание того, что ждать надо долго, а то и вечно – в его контекстуальном синониме “Jahre”.

Наиболее характерным для кафкианского стиля лексико-семантическим способом выражения экспрессии все же есть повторы. При одних условиях это просто повторы, при других – с расширением или сужением информации, а заодно и экспрессии, при третьих – это повторы троп, несущие в себе кульминацию эмоциональной окраски.

„Nichts war dem Hungerkünstler quälender als solche Wächter; sie machten ihn trübselig; sie machten ihm das Hunger entsetzlich schwer“ [5, с. 128].

„Das erste, was ich lernte, war: den Handschlag geben; Handschlag bezeigt Offenheit; mag nun heute, wo ich auf dem Höhepunkt meiner Laufbahn stehe, zu jenem ersten Handschlag auch das offene Wort hinzukommen” [5, с. 89].

Повтор словосочетания претритальной формы глагола machen и личного местоимением третьего лица множественного числа sie, так, как и повтор композиты Handschlag в винительном, именительном и дательном падежах, употребленный во втором примере, призваны сосредоточить внимание реципиента именно на данных обстоятельствах. Они не несут в себе роста или спада эмоционального напряжения, как это происходит в следующих примерах.

“Er würde sich gezwungen und geschädigt fühlen, vielleicht mich beneiden und sicher unzufrieden und unfähig diese Unzufriedenheit jemals zu beseitigen, allein wieder zurückfahren. Allein – weißt du, was das ist?” [5, с. 10].

Повтор наречия allein вместе с акцентированием внимания на концепте одиночества, еще и усиливает экспрессивность риторического вопроса, в котором он употреблен. Рост эмоции демонстрирует и следующий пример, где повтор дополнен высшей степенью сравнения прилагательного arg:

„Aber es ist nichts, es ist ärger als nichts, wenn du mir jetzt nicht die volle Wahrheit sagst“ [5, с. 12].

Когда речь идет о спаде эмоционального напряжения, Кафка обычно прибегает к тройному повтору, все больше разбавляя его отвлекающей внимание информацией:

„In den Pelz gepackt, die Instrumententasche in der Hand, stand ich reisefertig schon auf dem Hofe; aber das Pferd fehlte, das Pferd. Mein eigenes Pferd war in der letzten Nacht, infolge der Überanstrengung in diesem eisigen Winter, verendet“ [5, с. 74].

„Wer wußte, wohin man ihn verstecken würde, wenn er an seine Existenz erinnern wollte und damit auch daran, daß er, genau genommen, nur ein Hindernis auf dem Wege zu den Ställen war.

Ein kleines Hindernis allerdings, ein immer kleiner werdendes Hindernis“ [5, с. 135].

Расширение конотативного значение повтора Hindernis происходит за счет прилагательного klein и его высшей степени сравнения.

Повторы лексем – один из самых распространенных способов передачи эмоционального напряжения, к которым обращается Ф. Кафка. Они, с одной стороны, замедляют повествование, привлекая особое внимание к изображаемому, а с другой – придают тексту определенное своеобразие, выступая элементом авторского стиля.

Таким образом, значение лексической единицы соотносится с соответствующей единицей действительности, отражая существенные общие черты и свойства, присущие предмету. Сужение семантического значения в данном контексте активизирует определенные конкретные фреймовые связи, однако влечет за собой шлейф других, не актуализированных. Если они понадобятся, имеем дело с полисемией. Обращение Ф. Кафки к синонимам характеризуется как употреблением нескольких синонимичных лексем в одном предложении для усиления эмоционального напряжения, так и неожиданный выбор лексической единицы из условного синонимического ряда для достижения максимальной контекстуальной выразительности. Повторы лексем призваны сосредоточить внимание реципиента на определенных обстоятельствах. Автор варьирует, наделяя их конотатом по умолчанию, или же, в случае с тройными повторами, постепенным нанизыванием все новых лексических единиц с целью концентрации или разбавления эмоционального напряжения в соответствии с интенции, заложенной в дискурс произведения.

Список литературы:

1. Никитин М.В. Лексическое значение слова / М.В. Никитин. – М.: Высшая школа, 1983. – 127 с.
2. Дискурс іноземномовної комунікації: колективна монографія / під заг. наук. ред. Кусько К.Я. – Львів: Вид-во Львівського національного університету ім. Івана Франка, 2001. – 495 с.
3. Кочан І.М. Лінгвістичний аналіз тексту: навч. посіб. – 2-ге вид., перероб. і доп. / І.М. Кочан – К.: Знання, 2008. – 423 с.
4. Кафка Ф. Перевтілення=DieVerwandlung / F. Kafka. – Харків: Фоліо, 2006. – 189 с. – Нім. та укр. мовами.
5. Kafka F. Das Urteil und andere Erzählungen / Franz Kafka. – Frankfurt am Main: Fischer Tagebuch Verlag GmbH, 1982. – 138 s.