МОДИФИКАЦИЯ ЦИТАТ И ФРАЗЕОЛОГИЗМОВ КАК ПРИЕМ ИГРОВОЙ ПОЭТИКИ В РОМАНЕ САШИ СОКОЛОВА «ПАЛИСАНДРИЯ»

Романовская Ольга Евгеньевна

канд. филол. наук, доцент кафедры литературы АГУ, г. Астрахань

Е-mail: volga75sky@mail.ru

Структурные особенности романов Саши Соколова обусловлены разработкой игровой поэтики, определяющим свойством которой является установление «целенаправленных игровых взаимоотношений с читателем» [3, с. 333]. Важная часть игровой поэтики — игровая стилистика. По мнению Л.Ф. Рахимкуловой, цель ее состоит в активизации читателя как участника коммуникативного процесса: «Языковая игра в игровом тексте призвана вовлечь читателя в его творческое изучение» [3, с. 334].

Исследователи прозы Саши Соколова, детально изучившие различные приемы игры с языком, видят в ней «не только проявление отрицания отжившей идеологии», но и средство «создания новых смыслов, новых ассоциативных связей между смыслами слов и новых образов» [2, с. 276].

Мы остановимся на особенностях употребления цитат и фразеологизмов, которые являются частым объектом языковой игры в романе Саши Соколова «Палисандрия». Они, будучи заимствован­ными из текстов других авторов и повседневно-бытовой речи, в тексте романа подвергаются структурно-семантическим преобразованиям.

Минимальным воздействием на цитату становится ее помещение в новый интонационно-смысловой контекст: «Тогда, заметавшись мыслью по древу, Хранитель вспомнил» [5, с. 14], «пахнуло стоячими нильскими болотами, древними поверьями, испарениями нечистот» [5, с. 369], «и думается, мягкая кожа их вновь невольника чести ступни облечет» [5, с. 253], «серьги, знакомые мне со времен Очакова, покорения Крыма» [5, с. 230], «таящий в себе пренеприятней­шее известие» [5, с. 301], «образованщина несчастная» [5, с. 72], «Какая-то Вы, милостивый государь, тварь дрожащая» [5, с. 54]; «Грехотворение шло под лозунгом — «Все дозволено!» [5, с. 352].

Более утонченная игра с «чужим» словом продолжается в тех случаях, когда цитата изменена с помощью:

·           усечения или наоборот расширения дополнительными элементами: «Еще чуть ли не сам я указывал, что при всем своем любопытстве, прислуга наша ленива, нелюбознательна, далека от лингвистики» [5, с. 52], «Перетерлось связующее звено, и распалась привычная связь времен» [5, с. 132], «рожденный ползать …никогда не взовьется» [5, с. 232];

·           грамматических изменений: «Неприхотлив до смешного… До смешного сквозь слезы» [5; 82], «Оскорблю и унижу» [5; 39], «Я оглянулось окрест» [5; 349];

·           создания неологизмов: «стриптизка визжала» [5; 98], «нам было задумчиво, светлопечально» [5, с. 156].

Имплицитно вводятся в текст романа и обыгрываются названия произведений русской и зарубежной литератур: «ведутся поиски утра­ченного времени» [5, с. 280], «Матрешка — это оптимистическая трагедия инкарнации, карм детотворения» [5, с. 309], «дворянского пожилого гнезда» [5, с. 39], «безответные детство и отрочест­во» [5, с. 119], «сыгравший заметную роль в воспитании, а позже в перевоспитании моих чувств» [5, с. 88], «мир филистеров и человеков в футляре» [5, с. 279], «лепечут друг другу стихи о Прекрасной Даме» [5, с. 225], «Стоит Лето Господне две тысячи тридцать шес­тое» [5, с. 208], «Человеческая комедия, выполненная из обыкновен­ной российской липы» [5, с. 300], «Годо не приходит» [5, с. 179], «Едешь ли Тропиком Козерога ли, Рака» [5, с. 365].

В силу того, что заимствования старательно замаскированы, границы между «чужим» словом и речью Палисандра размыты. Поня­тие индивидуального авторства для героя оказывается не более чем общепринятой условностью, поэтому «чужое» слово формально в речи Палисандра не выделено. Цитируя строки А. Пушкина, он утверждает: «еще чуть ли не сам я указывал». Палисандр открыто манифестирует идею смерти автора. Рассказчик представлен как скриптор, художест­венная функция которого описана Р. Бартом: «Скриптор, пришедший на смену Автору, несет в себе не страсти, настроения, чувства или впе­чатления, а только такой необъятный словарь, из которого он чер­пает свое письмо, не знающее остановки» [1, с. 338]. Частое возникновение у героя состояний «дежа вю» объясняется его пребыванием в прост­ранстве чужих текстов, в пространстве того, что «уже было» написано. Чужое почти полностью ассимилируется в сознании и памяти героя.

Игра с концептами и переплетение смыслов возникают в конта­минации цитат с идиоматическими выражениями. Так, фраза «мусор­ный ветер радужных перемен» [5, с. 38] включает в себя сочетание трех компонентов: названия рассказа А. Платонова «Мусорный ветер», фразеологизма ветер перемен и образованного от фразеологического единства радужные надежды словосочетания «радужные перемены». Мечта о возможности перемен оборачивается «мусорным ветром», который в художественном мире А. Платонова связан с проявлением тоталитарного начала.

Разрушение концепта — «абстрактного понятия, пришпиленного к вещи наподобие ярлыка, — не для того, чтобы соединиться с ней, а чтобы продемонстрировать распад и невозможность единства» [7,
 с. 114], но продолжающего жить в массовом сознании по инерции, происходит в результате трансформации фразеологизмов. Этот прием активно использовали поэты-концептуалисты, играющие с шаблонами мышления и речи. К примеру, в стихотворении Д. Пригова «На счетчике своем я цифру обнаружил…» накладываются друг на друга конк­ретное и метафорическое значения идиоматического выражения «пла­тить по счетам», что приводит к эффекту мерцания смыслов: «Вот я живу, немногого хочу / Исправно вроде по счетам плачу / А тут такое выплывает — что и не расплатиться» [4, с. 19]. Эта игра создает образ «персонажного автора» — поэта-графомана, наивного философа, вобравшего в себя стереотипы обывательского сознания, которое в творчестве концептуалистов стало «предметом рефлексивного воспроизведения» [7, с. 114].

Герой Саши Соколова — типичный «децентрированный субъект», мыслящий, подобно «персонажному автору» Д. Пригова, стандартными фразами и готовыми штампами. В его речи под влиянием креативного авторского начала происходит преобразование устойчивых словосочетаний через словесную игру, деавтоматизацию и разрушение готовых речевых формул.

Индивидуально-авторские изменения, вносимые в структурно-семантическое единство устойчивых словосочетаний, А. М. Мелеро­вич и В. М. Мокиенко, авторы словаря «Фразеологизмы в русской речи», разделяют на два основных типа: семантические и структурно-семантические. Первые включают в себя такие способы преобразова­ний, как приобретение фразеологизмами дополнительного семантичес­кого оттенка, переосмысление, изменение коннотативного содержания фразеологического единства, двойная актуализация, буквализация значения, экспликация внутренней формы. Структурно-семантические реорганизации представлены большим разнообразием, соотносимым с двумя основными типами модификаций — изменениями, происходя­щими в компонентном составе, и изменениями, результатом которых становится возникновение индивидуально-авторских слов и фразеоло­гических единиц.

Преобразования идиоматических выражений, искажение их смысла и расшатывание лексико-грамматического состава — харак­терный признак прозы Саши Соколова — в «Палисандрии» получает интенсивное развитие. Базируясь на принципах игровой поэтики, Саша Соколов создает игровой текст на преодолении существующих в языке норм словоупотребления. Рассмотрим ряд трансформаций, которые затрагивают структуру фразеологизмов и ведут к семантическим изменениям.

Расширение компонентного состава способствует рождению окказициональных смыслов. Фразеологическое единство встать в позу, означающее «рисоваться, притворяться, изображать кого-либо, проявлять недовольство, возмущение» [6, с. 215] и имеющее пейора­тивную эмоциональную окраску, преобразуется посредством контами­нации с идиомой страусиная позиция, которая употребляется в значении — спрятаться от обстоятельств, уйти от решения проблемы. Образованное словосочетание «встал в позу страуса» [5, с. 64] основано на объединении контрастных эмоционально-экспрессивных линий двух разных фразеологизмов. Бахвальство героя оказывается страусиной позицией, вызванной его трусостью. Модификация фразео­логизма в данном случае расширяет читательскую перспективу, позво­ляя ему увидеть то, чего сам рассказчик заметить не может.

Замена одного из компонентов фразеологической единицы — частый прием игры с фразеологизмом. Благодаря тому, что в памяти реципиента — носителя языка сохранятся первоначальное значение замененного элемента, семантическая граница между темой и ремой окказициональных фразеологизмов актуализируется: «залпом прос­пал» [5, с. 169] — залпом выпил, «вдрызг устал» [5, с. 169] — вдрызг пьян. Разница между значениями идиом и их модификациями может быть более или менее существенной: «как у Аллаха за пазу­хой» [5, с. 111] — как у Бога за пазухой; «Вашими устами фекалии б кушать» [5, с. 208] — вашими устами мед бы пить.

Прием подмены слов в устойчивых словосочетаниях может создавать комический эффект: «вы ключник, со всеми вытекающими отсюда ключами» [5, с. 35—36], «экспромтом бросаю на ветер речь» [5, с. 374], «он не только переживал, но и пережевывал ужин всем сердцем» [5, с. 281].

Игра с идиоматическими единицами может актуализировать и развивать важные для понимания романа мотивы, способствовать раскрытию образа главного героя. Неоднократно предметом игры становится фразеологизм впасть в детство, связанный с темой времени и важным для понимания романа мотивом старения. Палисандр руководствуется ложными представлениями о своем воз­расте, забывает о ходе времени. Алогизм ситуации углубляется внезап­ным скачком из детства в старость. Художественное время романа становится скомканным, события разных лет жизни героя хаотически перепутаны и смешаны.

Повтор различных модификаций фразеологизма впасть в детство делает образ запутанного времени лейтмотивным. В выраже­нии «впадаю в сплошное сиротство» [5, с. 30] просвечивает основ­ной смысл устойчивого словосочетания впасть в детство, то есть «те­рять рассудок от старости» [6, с. 199]. Эта же идиома преобразована другим образом «впадаешь в заслуженное и счастливое детст­во» [5, с. 297], здесь она комбинируется с фразеологическими едини­цами заслуженный отдых, то есть пенсия и счастливое детство. Ста­рение не обогащает героя мудростью: будучи старым, он незрел и инфантилен, не способен идентифицироваться с собственным возрастом.

Структурно-семантические преобразования фразеологических единиц — тенденция общая для современной словесности. В постмо­дернистской литературе она имеет свои особенности, обусловленные общей для этого направления стратегией разрушения и разъятия при­вычных смыслов. В творчестве авторов, представляющих другие художественные системы, приоритетны преобразования, направлен­ные на конкретизацию и развитие смыслового содержания, его углубление, а также на создание индивидуально-авторских фразеоло­гизмов. Отправной точкой подобных преобразований в постмодер­нистском творчестве становится игра с заложенными в идиоме смыс­лами и деформация семантического ядра фразеологизма, ослабление его экспрессивности, изменение эмоционально-оценочного плана.

Закономерности существования цитат и фразеологических еди­ниц в тексте романа основаны на обновлении закрепленного за ними смысла. В художественном мире «Палисандрии» эта установка имеет особое значение. Речь героя, обладающего «неизлечимым, но гениаль­ным недугом графомании» [5, с. 43], — зеркало, в котором отражается экзистенция слова. Утрата значимых смыслов отдельными фразе­ологизмами и цитатами, их превращение в затертый речевой штамп — пороговая для языка ситуация, за которой возможно вырож­дение целых пластов речи. Модификации фразеологизмов, преобразо­вание цитат — одна из попыток найти выход из сложившейся ситуации.

Список литературы:

1.        Барт Р. Избранные работы: Семиотика. Поэтика. — М.: Прогресс; Универс. 1994. — 495 с. 

2.        Брайнина Т. Д. Языковая игра в произведениях Саши Соколова // Язык как творчество. — М.: ИРЯ РАН, 1996. — С. 276 —283.

3.        Рахимкулова Г. Ф. Структурная организация набоковского метатекста в свете теории игровой поэтики // Текст. Интертекст. Культура: Сб. докладов международной научной конференции (Москва, 4—7 апреля 2001) / Российская академия наук. Ин-т  рус. яз.им. В.В. Виноградова; Ред.-сост.: В. П. Григорьев, Н. А. Фадеева. —М.: «Азбуковник», 2001. — С. 331—341.

4.        Поэты концептуалисты: избранное. Дмитрий Александрович Пригов, Лев Рубинштейн, Тимур Кибиров. — М.: ЗАО МК-Периодика, 2002. — 320 с.

5.        Саша Соколов Палисандрия. СПб.: «Азбука-классика». 2007. 384 с.

6.        Фёдоров А. И. Фразеологический словарь русского литературного языка: ок. 13 000 фразеологических единиц / А. И. Фёдоров. — М.: Астрель: АСТ, 2008. — 878 с.

7.        Эпштейн М. Н. Постмодерн в России. Литература и теория. — М.: Издание Р. Элинина. 2000.  — 368 с.