К  ВОПРОСУ  О  ДОМИНИРОВАНИИ  ЛЮБОВНОЙ  ЛИРИКИ  ПРИ  ОЦЕНКЕ  ТВОРЧЕСТВА  КАТУЛЛА  ВЕРОНСКОГО

Пояркова  Анна  Александровна

старший  преподаватель  кафедры  классической  филологии  соискатель  кафедры  мировой  культуры  ИМО  и  СПН  ГОУ  ВПО  «Московский  государственный  лингвистический  университет»  г.  Москва

E-mail: 

ON  DOMINATING  LOVE  LYRICS  IN  CATULLAN  RESEARCHES.

Poyarkova  Anna  Alexandrovna

Assistant  professor  Of  classical  philology  department  competitor  of  world  culture  department  IMR  and  SPS  Moscow  State  Linguistic  University,  Moscow

АННОТАЦИЯ

В  статье  рассматриваются  особенности  любовной  поэзии  Катулла  и  современных  ему  поэтов  c  точки  зрения  трансформации  традиционных  ценностей  римского  общества,  а  также  трансформация  понятия  дружбы  и  его  влияния  на  любовную  тематику  в  творчестве  поэта.  Рассмотрение  данного  явления  в  этой  перспективе,  соединяющей  литературоведческие  и  культурологические  подходы,  ранее  не  предпринималось.

ABSTRACT

The  article  is  dedicated  to  examination  of  peculiarities  in  catullan  love  poetry  and  other  roman  love  poets  in  condition  of  transforming  Roman  traditional  values,  and  also  transforming  conception  of  friendship  and  its  influence  on  Catull’s  love  lyrics.  Such  combination  of  literary  and  culturological  approaches  to  this  matter  wasn’t  attempted  in  scientific  literature  before. 

Ключевые  слова:  античная  поэзия,  Древний  Рим,  любовная  лирика,  дружба,  аксиология,  трансформация  ценностей,  Катулл,  Тибулл,  Проперций,  Овидий,  Цицерон,  Лесбия.

Key  words:  ancient  poetry,  Ancient  Rome,  love  lyrics,  friendship,  system  of  spiritual  values,  transformation  of  values,  Catullus,  Propertius,Ovidius,Cicero,  Lesbia.

Актуальность  исследования:  Катулл,  молодой  римский  поэт  эпохи  Цезаря,  хорошо  известен  европейскому  читателю,  но  прежде  всего  своей  любовной  поэзией,  он  считался  «новым  поэтом»,  революционером,  принесшим  в  свою  культуру  неведомую  дотоле  свободу  любовных  чувств  и  их  выражения. 

Но  при  таком  подходе  даже  хрестоматийные  стихи  его  оказываются  непонятными:  В  стихотворении  51  (LI),  где  поэт  как  бы  переводит  древнегреческую  поэтессу  Сапфо,  ее  признание  во  влюбленности  (лишь  вводит  более  точные  указания  на  себя  и  на  свою  возлюбленную  Лесбию),  он  вдруг,  обрывая  свой  перевод,  обращается  к  себе,  Катуллу,  порицая  себя  в  безделии  и  распущенности.  Это  самое  известное  и  самое  загадочное  стихотворение  поэта,  большинство  исследователей  склоняются  к  тому,  что  последняя  строфа  попала  в  это  стихотворение  по  ошибке,  но  все  рукописи  без  исключения  представляют  ее  как  часть  именно  этого  стихотворения.

Если  мы  рассмотрим  всю  любовную  поэзию,  то  увидим  еще  больше  отличий  от  других  любовных  стихотворений  поэтов  этого  и  позднейшего  времени,  таких  как  наиболее  яркие  представители  этого  жанра  Тибулл  и  Проперций.  И  мы  вынуждены  признать,  что  не  понимаем  самых  известных  произведений  Катулла.

Цель  исследования:  Объяснить  особенности  его  любовной  тематики,  Материалы  и  методы  исследования:  анализ  особенностей  любовной  тематики  Катулла  в  сравнении  с  другими  поэтами.  Анализ  трансформации  римского  исконного  римского  понятия  дружбы  в  сравнении  с  таковым  у  Цицерона.  Объяснение  особенностей  подходов  автора  к  любовной  тематике  на  основе  мировоззрения,  реконструированного  при  анализе  цикла  дружеских  стихотворений.

Любовь,  чувство  личностное  и  индивидуальное,  обычно  поглощает  римлянина  целиком,  он  еще  не  способен  с  ним  справиться  (ср.  комедии  Плавта  и  «Лекарство  от  любви»  Овидия  [11,  c.  23]),  постоянно  называют  себя  рабами,  ничем,  а  свою  возлюбленную  не  иначе,  как  госпожой,  нередко  суровой  (dura).  Несмотря  на  красочные  описания  своих  мучений  под  ее  игом,  они  не  желают  его  оставить,  считая  его  призванием  до  конца  жизни.  За  суровость  или  измену  госпожи  они  осуждают  порчу  нравов,  золото,  злого  искусителя,  мужа,  двери  и  порог,  ревнуют  самих  богов  —  но  только  не  ее  саму(Tib.V,  VI).  Если  когда-нибудь  поэт  и  пеняет  любимой  за  самую  вопиющую  измену,  то  лишь  увещает  ее  быть  целомудренной,  не  в  силах  оставить  ее  (Tib.VI.75-85,  также  Prop.II.5.1-20,  II.6.37). 

Служение  любви  препятствует  и  противоречит  у  них  ратным  подвигам  и  славе  [7,  с.  143;  8,  c.  182слл.],  так  что  они  отказываются  от  них  в  пользу  любви  и  поэзии,  декларируя,  что  здесь  их  призвание  —  предназначение  богов  (Prop.1.6.1-6,  11-12,  29-30,  36;  Tib.I.1-20,  III.1-35). 

Поэты  не  ассоциируют  свои  отношения  с  брачными  узами  и  даже  декларируют,  что  любовь  намного  выше  их  (Prop.II.7.1-10).

Если  мы  обратимся  к  сборнику  Катулла,  нам  сразу  бросится  в  глаза  сравнительно  небольшая  доля  стихов  любовного  содержания  в  его  книге:  около  четверти  всех  стихотворений,  не  более  десятой  части  всех  строк  [2,  с.  67].  Содержание  их  также  будет  заметно  отличаться:  прочитав  его  стихи  к  Лесбии,  можно  заметить,  что  Катулл  готов  снести  суровость  и  брань  от  возлюбленной  («Бранит  меня,  значит,  любит!»  83/LXXXIII,  92/XCII),  но  жестоко  осуждает  ее  измену,  даже  представляет  ее  (видимо,  знатную  особу)  дешевой  уличной  девкой  (11/XI,  17—20,  37/XXXVII,  58/LVIII).  Он  также  констатирует,  что  не  может  разлюбить  Лесбию  после  некоторых  ее  проступков,  не  может  больше  ее  уважать:  «Страсть  растет,  но  ты  мне  кажешься  все  более  дешевой  и  легковесной»  (72/LXXII,  75/LXXV).  «Госпожой»  же  свою  возлюбленную  он  никогда  не  называет. 

В  противоположность  другим  поэтам,  он  ценит  радости,  обычные  для  римлянина:  он  может  быть  рад  и  путешествию  самому  по  себе  (31/XXXI,  46/  XLVI).  Он  заботится  о  своем  имуществе  и  наживе,  также  переживает  за  заработок  и  материальное  благосостояние  друзей  и  от  сердца  проклинает  тех,  кто  помешал  им  получить  прибыль  в  опасном  путешествии  (27/XXVII).  Он  сердечно  огорчается  за  украденный  плащ,  платок  или  расписку  (12/XII,  25/XXV,  33/XXXIII,  42/XLII),  а  за  неурядицы  в  государстве  болеет  так,  что  готов  умереть  (28/XXIX,  51/LII).  Высокая  оценка  традиционных  ценностей  брака,  как  считают  исследователи  [11,  с.  3],  представлена  в  его  свадебных  песнях  (61—62),  наполненных  невероятной  нежностью.  В  ст.  17/XVII  им  осмеивается  муж  за  то,  что  не  следит  за  своей  молодой  женой.  Семейное  чувство  прорывается  у  Катулла  в  стихах  об  умершем  брате  (65/LXV,  67/LXVII,  101/CI),  но  главным  образом  в  стихах  о  браке  и  супружестве  на  смерть  жены  Кальва  (96/XCVI)  [2,  с.  104].  Жажда  верной  и  длительной  любви  —  в  стихах  о  Септимии  и  Акме  (45/XLV).

У  молодых  римлян  поэзия  служит  любви,  она  помогает  пленить  девушку,  любовь  —  причина  поэзии,  такой,  которая  делает  влюбленного  неуязвимым.  (Hor.  Od.  I.22  [4,  с.  52]).  В  поэзии  Катулла  подобных  рассуждений  мы  не  найдем. 

В  отношении  других  девушек  он  старается  держать  критический  насмешливо-отстраненный  тон  (10/X),  его  же  он  старается  создать  и  в  отношении  к  Лесбии  (8/VIII).  Даже  там,  где  обращения  к  ней  восторженны,  искусность  любовных  стихотворений  придает  отстраненность  от  чувства,  овладение  высокой  техникой  слога  в  изложении  намекает  и  на  овладение  своими  чувствами  и  господство  разума.  И  еще  одна  особенность  любовной  поэзии  Катулла  заключается  в  том,  что  поэтам-неотерикам,  к  кружку  которых  принадлежал  Катулл,  нравилась  пропагандируемая  александрийцами  демонстрация  учености  —  poeta  doctus.  Поэтому  даже  в  страстном  стихотворении  Катулла  о  множестве  поцелуев  мы  находим  одно  географическое  название  и  два  мифологических  имени  (Carm.7).  В  более  длинной  элегии,  в  которой  переплетаются  скорбь  по  поводу  смерти  брата  и  радость  свидания  с  любимой,  мифологии  намного  больше  (Carm.67).

С  такой  точки  зрения,  любовная  лирика  Катулла  еще  не  рассматривалась  в  научной  литературе  и,  исходя  только  из  нее  самой,  невозможно  понять  авторского  видения,  очевидно,  что  необходимо  рассмотреть  их  через  призму  всего  сборника.  Но  здесь  мы  сталкиваемся  с  еще  большей  проблемой:  в  сборнике  перемешаны  в  хаотическом  порядке  стихи  к  друзьям,  стихи  о  пиршествах  и  попойках,  стихи  на  политические  темы,  бранные  стихи,  обращенные  к  самым  разным  людям  по  разным  поводам,  и,  наконец,  большие  ученые  поэмы.  Самое  близкое  отношение  к  личностной  приязни  имеют  стихи  к  друзьям,  мы  попытаемся  их  рассмотреть  в  первую  очередь.

Здесь  у  нас  возникает  вопрос,  насколько  дружба  действительно  имеет  отношение  к  личным  чувствам.  Дело  в  том,  что  в  римской  культуре  того  времени  дружба  имела  несколько  иное  значение.  Самое  известное  словосочетание  с  этим  термином  —  amicus  populi  Romani  (друг  римского  народа),  обозначало  вассальное  Риму  государство  или  племя.  В  это  время  «друг»  прежде  всего  понятие  общественное  и  официальное,  за  которым,  по  свидетельству  Цицерона  (Cic.  De  amic.  XIV.51;  VIII.26)  [6,  c.  44слл.]),  в  первую  очередь  стоит  представление  о  взаимной  выгоде.  Но  у  него  же  мы  видим  яростное  отрицание  данного  обычая  на  основе  того,  что  в  старину  не  было  так,  и  в  доказательство  Цицерон  приводит  дружбу  двух  известных  в  старину  римских  деятелей  Гая  Лелия  и  Публия  Сципиона  Африканского.  В  их  лице  он  представляет  идеал  старинной  дружбы  и  рассуждения  о  ней  вкладывает  в  уста  Лелия:  «Из  дружбы  будут  извлекаться  величайшие  выгоды,  но  возникновение  ее  —  от  природы,  а  не  вследствие  слабости»  (Cic.  De  amic.VIII.32  [6,  c.  39]).  Далее  Цицерон  через  своего  героя  представляет  дружбу  как  некое  мировое  первоначало.  Одна  из  древнейших  философских  систем  представляет  Эрос  и  Хаос  как  два  первоначала,  из  которых  произошло  все.  «Эрос»  в  переводе  с  греческого  означает  «любовь»,  но  в  данном  контексте  она  представляется  как  универсальная  сила  мирового  притяжения,  на  нее  и  ссылается  Лелий  (Cic.  De  amic.VII.24  [6,  c.  37]).  Также  и  герой  цицероновского  диалога  «О  дружбе»  определяет  понятие  «дружба»  (amicitia)  как  производное  от  слова  «любовь»  (amor)  (Cic.  De  amic.V.20  [6,  c.  36]) 

Философ  и  оратор  неоднократно  повторяет,  что  доблесть  и  только  она  может  быть  основанием  прочной  дружбы,  взаимная  заинтересованность  в  лучших  качествах  друзей  и  уважение  (Cic.  De  amic.VI.21;  VIII.28—29  и  пр.  [6,  c.  39  слл.]).  Но  само  понятие  «доблесть»  подразумевает  отличие  на  государственной  службе  или  на  войне,  оно  основывается  на  внутренней  верности  и  чести  (fides).  Таким  образом,  у  Цицерона  дружба  предстает  не  юридическим  термином,  это  уже  не  личностное,  а  вселенское,  социальное  понятие,  реализация  которого  лежит  сфере  деятельности  свободных  граждан  и  носит  на  себе  сугубо  мужской  отпечаток.  Она  остается  официальным  понятием  в  том  смысле,  что  реализуется  в  выполнении  общественных  обязанностей  (officium)  [15,  c.  72].

В  поэзии  Катулла  мы  видим  своеобразную  трансформацию  и  этого  понятия.  Прежде  всего  мы  найдем  многочисленные  признания  в  привязанности  и  любви  к  друзьям  (9/IX;  11/XI;  46/XLVI.)  Одним  из  важнейших  дружеских  мотивов  будет  восхищение  доблестью  друзей,  но  доблесть  эта  лежит  совершенно  в  другой  сфере  деятельности,  отнюдь  не  государственной  и  даже  не  научно-философской  —  это  поэзия  (1/I;  14/XIV;  35/XXV;  44/XLIV;  50/L).  Но  она  выступает  как  самостоятельное  и  эффективное  военное  политическое  оружие,  которое,  как  прежде  железо,  должно  защитить  достоинство  нового  римлянина  добыть  ему  почет  и  славу  товарищи  представляются  как  союзники  по  оружию  (1/I;  25/XXV;  37/XXXVII;  40/XL;  42/XLII;  116/CXVI). 

Это  одновременно  традиционное  по  идее  и  новое  по  реализации  сообщество  друзей  [13,  c.  43].  Катулл,  как  кажется,  пытается  противопоставить  силу  дружбы  непреодолимой  силе  любви.  Почти  в  каждом  стихотворении,  где  он  жалуется  на  свои  сердечные  несчастья  и  страдания,  присутствует  обращение  к  друзьям  (38/XXXVIII;  58/LVIII  и  др.),  в  скорби  по  умершему  брату  и  близким  людям  размышляет  о  всей  своей  жизни  (65/LXV,  68/LXVIII).

Дружеские  связи  и  поэтические  обязанности  поэт  представляет  более  важными,  чем  любовные.  Так,  своего  Цецилия  он  призывает  оставить  девушку  и  приехать  к  нему  в  Верону  ради  прочтения  и  оценки  новой  поэмы,  как  бы  та  ни  умоляла,  «обвивая  руками  шею»,  хотя  она  представлена  крайне  положительно:  она  не  тиранит  друга  капризами,  напротив,  пылает  страстью,  и  даже  удостаивается  от  Катулла  всяческой  похвалы  за  то,  что  ценит  поэзию  (35/XXXV).  В  следующем  же  стихотворении  (36/XXXVI)  на  радостях  примирения  со  своей  возлюбленной  он  предлагает  устроить  торжественное  сожжение  неких  «гадких  свитков  Волюзия»,  здесь,  очевидно,  указывается  на  то,  что  возлюбленная  поэта  либо  лояльна  к  поэзии  и  несколько  сведуща  в  ней,  либо  автору  очень  бы  этого  хотелось.

Настоящая  любовь,  а  не  мимолетные  увлечения,  очевидно,  должны  строиться  по  этому  мужскому  образцу  дружбы,  верности  и  чести.  Когда  поэт  вынужден  поддерживать  со  своей  Лесбией  только  страстные  отношения,  без  уважения  и  взаимной  ответственности  (fides),  он  недоволен  этим  и  страдает  от  этого.  Так,  мы  видим,  что  в  стихах  70/LXX—77/LXXVII  непрестанно  перемежается  тема  страсти  к  Лесбии  при  все  меньшем  к  ней  уважении  и  мучений  от  предательства  друзей,  лучшего  друга,  перекликаясь  между  собой  похожими  фразами  и  оборотами.  В  ст.  83/LXXXIII  подчеркивается,  что  их  с  Лесбией  страсть  кипит,  хотя  она  замужем  и  все  происходит  у  него  на  глазах,  разводиться  ради  Катулла  Лесбия  и  не  собирается,  после  этого  с  небольшой  интермедией  сразу  следует  ст.  85/LXXXV  —  самое  мучительное  стихотворение  «Ненавижу  и  люблю..»,  и  снова,  через  два  стихотворения,  следует  горестное  прощание  с  полемической  декларацией  своей  верности  (87/LXXXVII).

И,  наконец,  когда  страсть  ставит  поэта  в  какое-нибудь  недостойное  для  римлянина  положение,  он  призывает  на  помощь  поэзию  как  оружие,  призванное  с  ней  справиться.  Самый  яркий  пример,  рассмотренное  в  начале  статьи  ст.  51  (LI),  где  Катулл  обрывает  излишне  нежное  признание  в  любви,  отрубает,  как  мечом,  перевод  Сапфо  и  призывает  себя  к  настоящему  мужскому  делу.  Здесь  мы  видим  прямую  перекличку  с  понятием  дружбы  Цицерона,  которая  не  должна  склонять  человека  к  недостойному  поведению,  попирать  законы  и  доблесть,  в  противном  случае  может  быть  расторгнута  (Cic.  De  offic.X.33-36  [6,  c.  40—41]) 

Результаты  исследования:  Итак,  сравнив  понимание  дружбы  у  Катулла  и  Цицерона,  мы  можем  увидеть,  как  Катулл  стремится  через  нее  к  исконным  римским  ценностям  —  мужеству,  чести,  верности  и  доблести,  но  только  они  проявляются  не  публично,  как  прежде,  а  в  узком  кружке,  не  на  войне,  а  в  поэзии.  Катулл  горячо  восхищается  поэтической  доблестью  друзей,  а  это,  по  Цицерону,  и  есть  основа  дружбы.  В  сравнении  с  другими  римскими  любовными  поэтами  Катулл  уникален  —  все  прочие  поглощены  одной  любовной  тематикой  и  готовы  подчиняться  прихотям  своей  госпожи,  а  друзья  упоминаются  ими  вскользь,  от  политики,  войны  и  прочих  «мужских  занятий»  они  демонстративно  отказываются.  Катулл  же  черпает  в  товарищах  вдохновение  и  опирается  на  этот  союз,  чтобы  сопротивляться  чарам  госпожи,  не  становиться  ее  рабом,  осудить  ее  за  неверность,  оставаться  мужчиной  и  римлянином.  Мужской  и  гражданской  позицией,  которую  мы  видим  здесь,  объясняется  и  присутствие  стихов  на  политическую  и  общественную  тематику,  а  высокая  поэзия  —  его  новое  оружие,  которым  он,  как  римлянин,  сражается  с  товарищами  плечом  к  плечу. 

Таким  образом,  мы  можем  сказать,  что  Катулл,  в  отличие  от  других  любовных  поэтов,  не  разрушает,  а  утверждает  традиционные  римские  ценности,  но  у  него  мы  можем  проследить  и  некоторую  их  трансформацию.  Отношения  с  женщиной  он  хочет  строить  по  мужской  матрице  дружбы,  верности  и  чести,  жизнь  не  должна  быть  подчинена  прихотям  возлюбленной,  она  подчинена  поэтическому  творчеству,  которое  теперь  для  него  является  военным  поприщем. 

Таким  образом,  именно  тема  дружбы  может  раскрыть  нам  уникальность  и  глубину  его  любовной  поэзии,  объяснить  положение  политических,  инвективных  и  мифологических  и  стихов  в  сборнике,  показать  процесс  переосмысления  исконных  римских  ценностей  новым  поколением.

Список  литературы:

1. Гай  Валерий  Катулл.  Лирика.  Пер.  М.  Амелина.  —  М.:  Время,  2005  —  400  с.
2. Гаспаров  М.Л.  Катулл,  или  изобретатель  чувства  //  Об  античной  поэзии.  —  СПб.:  Азбука,  2000.  —  С.  66—109.
3. Катулл,  Тибулл,  Проперций.  —  М.,  Государственное  издательство  художественной  литературы,  1963.  —  512  с. 
4. Квинт  Гораций  Флакк.  —  СПб.:  Студия  Биографика,  1993.  —  448  с.
5. Кнабе  Г.С.  Категория  престижности  в  жизни  древнего  Рима.  //  Быт  и  история  в  античности.  —  М.:  Наука,  1988.  —  C.  143—169.
6. Марк  Туллий  Цицерон.  О  старости.  О  дружбе.  Об  обязанностях.  —  М.:  Наука,  1974.  —  245  с.
7. Немировский  А.И.  Мифология.  Ранняя  Италия  и  Рим.  —  М.:  Мир  книги,  2006.  —  432  с.
8. Перова  Е.Ю.  Особенности  светского  и  религиозного  мировосприятия  (статья)  Вестник  МГЛУ.  Выпуск  11  (590).  Философия  и  культурология.  Философские  проблемы  культуры  ХХI  века.  —  М.,  ИПК  МГЛУ  «Рема»,  2010.  —С.  180—190.
9. Публий  Овидий  Назон.  Собрание  сочинений  Т.  1.  —  СПб.:  Студия  Биографика,  1994.  —  512  с.
10. Секст  Проперций.  Элегии  в  четырех  книгах.  Пер.  А.И.  Любжина.  —  М.:  ГЛК,  2004.  —  272  с.
11. Brodey  M.E.  Marriage  and  Morality  in  Catullus.  —  Sweet  Briar,  1990.  —  115  p.
12. Cairns  F.,  Catullus’s  Basia  Poems,  Mnemosyne  ser.  4,  26,  1973,  pp.  15—23;  u  Segal  C.,  More  Alexandrianism  in  Catullus  7,  Mnemosyne  ser.  4,  27,  1974,  pp.  139—143.
13. Slater  D.A.  The  Poetry  of  Catullus.  Manchester  University  Press,  1912.  32  p.
14. Wesphal  R.  Catulls  Gedichte  in  ihrem  geschichtlichen  Zusammenhange.  —  Breslau:  Verlag  von  F.E.C.Leuckart.1867.  —  435  р.
15. Wray  D.  Catullus  and  the  poetics  of  Roman  manhood.  —  Cambridge  University  Press,  2004.  —  246  р.