ВЗАИМОСВЯЗЬ  БЫТИЯ  И  НЕБЫТИЯ  В  ФИЛОСОФИИ  НИКОЛАЯ  КУЗАНСКОГО

Строков  Игорь  Геннадьевич

студент  Факультета  Философии  и  Психологии,  кафедра  культурологии,

ВГУ, 
РФ,  г.  Воронеж

E-mail:  igstrokov@yandex.ru

Гущина  Вера  Николаевна

научный  руководитель,  канд.  филос.  наук,  доцент,  факультет  философии  и  психологии,  кафедра  культурологии,  ВГУ, 
РФ,  г.  Воронеж

Казалось  бы,  развитие  западноевропейской  философии  в  наше  время  достигло  своего  предела,  и,  действительно,  трудно  себе  представить  такую  сферу  или  категорию,  которая  бы  не  стала  предметом  исследовательского  анализа,  спекуляций,  или  же  тривиальной  переформулировки  уже  известного.  Конечно,  подобная  ситуация  может  быть  воспринята  как  кризис  или  тупик  в  развитии  данной  науки,  ведь  новаторство  в  эпоху  постмодерна  феномен  редкий.  Все  же  современные  аналитики  могут  черпать  свой  исследовательский  оптимизм  из  высказывания,  которое  сделал  в  своё  время  известный  польский  писатель  Станислав  Ежи-Лец:  «Обо  всем  уже  сказано,  но,  к  счастью  не  обо  всем  подумано». 

На  протяжении  всей  истории  западной  философии  лучшие  умы  человечества  занимались  разработкой  различных  проблем,  с  разной  степенью  углубляясь  в  тот  или  иной  раздел  этой  науки.  Одним  из  таких  важных  разделов  является  онтология,  предметом  которой  является  категория  бытия.  Парадокс  заключается  в  том,  что  на  Востоке,  в  частности  в  Китае,  в  главной  книге  даосизма  «Дао-дэ-Цзин»,  небытие  без  всякой  «философской  маскировки»  постулируется  как  первопричина  и  начало  всех  вещей.  «Встречаюсь  с  Дао  –  и  не  вижу  лица  Его,  следую  за  Ним  –  и  не  вижу  спины  Его.  Строго  следуя  извечным  Путём  преображения  себя  как  сознания  —  можно  познать  то  Вечное  Начало.  Этот  Путь  есть  Путь  к  Дао»  [3,  с.  10].  А  великие  деятели  западной  культуры,  начиная  с  самых  консервативных  и  заканчивая  самыми  радикальными,  воспринимали  эту  категорию  как  что-то  само  собой  разумеющееся,  очевидное  и  неподдающееся  отрицанию.  Таким  образом,  небытие  как  что-то  непостижимое,  невозможное  и,  может  быть  даже  пугающее,  было  отодвинуто  на  второй  план  и  забыто.

Почему  так  произошло?  Такое  отношение  к  бытию  с  одной  стороны,  и  к  небытию  с  другой,  формируется  на  базе  двух  философских  традиций  –  древнегреческой  и  христианской.  В  древней  Греции  зачинателем  этого  процесса  был  Парменид  (VI–V  в.  До  н.  э.).  Известную  аксиому  «Бытие  есть  –  небытия  нет»  он  сформулировал  в  свое  главном  сочинении,  поэме  «О  природе». 

В  качестве  аргументации  «отец  западной  онтологии»  высказывает  мысль  о  том,  что  бытие  есть  и  его  можно  помыслить,  а  небытия  нет,  и  его,  соответственно,  помыслить  нельзя.  Логика  его  рассуждений  становится  понятной,  если  эти  идеи  рассматриваются  в  историческом  и  культурном  контексте.  Парменид  и  считается  основателем  онтологии  потому,  что  он  переосмыслил  прежние  философские  понятия,  и  его  вклад  в  философию  заключается  в  том,  что  он  трансформировал  космологические  понятия  в  онтологические.  И  в  этом  главная  загвоздка:  в  мировоззрении  древних  греков  до  Платона,  мир  –  это  упорядоченный  космос,  в  котором  живут  и  люди  и  боги,  он  статичен,  закрыт  и  неизменен.  Следовательно,  другого  мира,  божественного,  идеального,  или  небытийного  быть  не  может.  И,  таким  образом,  Парменид  переносит  качества  космоса  на  бытие,  начиная  процесс  «заклятия  бытия».

Христианство  так  же  вопреки  своему  дуализму  и  бинарной  модели  мира  (град  божий  –  град  земной),  говорит  о  Боге  как  об  абсолютном  бытии,  исходя  из  простой  посылки  «Бог  –  есть».  Тем  не  менее,  несмотря  на  эту,  плотно  укоренившуюся  на  западе  установку,  сначала  появившуюся  в  результате  специфических  культурных  и  идейных  предпосылок,  а  после,  получившую  статус  неопровержимой  догмы,  мы  все-таки  находим  некоторые  феноменальные  явления  в  истории  развития  западных  идей,  где  небытие  выходит  на  первый  план.  Одним  из  таких  примеров  может  являться  философия  Николая  Кузанского  (1401–1464).

Творческая  деятельность  Кузанца  оказывается  на  границе  двух  великих  эпох  –  средневековья  и  возрождения.  И  в  этом  смысле  исследуемый  вопрос  приобретает  особую  остроту,  ведь  находясь  в  подобном  временном  положении,  философ  испытывает  на  себе  влияние  двух  мощных  философских  парадигм  –  христианской  теологии  и  неоплатонизма.  А  как  уже  было  сказано  именно  этими  концепциями  продиктована  идея  бытия  как  субстрата  всего  сущего.  Конечно  же,  Кузанский  не  делает  для  своей  эпохи  шокирующих  выводов,  и  в  его  сочинениях  основой  универсума  по-прежнему  является  Бог,  отождествляемый  с  абсолютным  бытием.  Но,  когда  мы  детально  рассматриваем  его  интерпретацию  божественного,  впечатления  складываются  несколько  иным  образом.

В  своем  главном  труде,  трактате  «Об  ученом  незнании»  (1440),  философ  приходит  к  умозаключению  о  том,  что  истина,  под  которой  понимается  Бог,  непознаваема.  Эта  непознаваемость  происходит  из-за  тех  качеств,  которыми  Кузанец  наделяет  Творца.  Для  нас  особый  интерес  представляет,  во-первых,  категория  Единого,  которая,  как  очевидно,  произрастает  из  неоплатонической  традиции,  и,  во-вторых,  предложенная  христианством,  абсолютность  и  бесконечность  Бога,  видоизмененная  пантеистическими  веяниями  того  времени.

Итак,  в  европейской  философии  начало  дискурсу,  предметом  которого  является  единое,  положили  пифагорейцы  и  элеаты.  Первые  называли  это  монадой  (первопричина,  источник  всего,  неделимое  и  единое  божество),  последние  вообще  говорили  о  том,  что  множественность  это  проявление  небытия  (следовательно,  все  сущее  –  едино).  Платон,  основываясь  на  этих  идеях,  ставит  проблему  под  более  острым  углом:  он  считает,  что  единое,  являясь  неделимым  и  самодостаточным  началом  всех  вещей,  не  нуждается  в  дополнительных  коррелятах  существования,  и  единое  не  может  иметь  предиката,  иначе  оно  утрачивает  свою  «единость».  «Как  оказывается,  оно  (бытие)  разделено  на  число  частей  не  большее,  чем  единое,  а  на  столько  же,  ибо  ни  бытие  не  отделено  от  единого,  ни  единое  –  от  бытия,  но,  будучи  двумя,  они  всегда  находятся  во  всем  в  равной  мере»  [5,  c.  447].  Отсюда,  автор  знаменитых  «Диалогов»  делает  вывод  о  том,  что  единое  не  может  существовать  в  совокупности  с  бытием,  и  наделяет  его  свойством  «сверхбытийности».  Уже  на  данном  этапе  обработки  исследуемой  категории  исследовательский  глаз  замечает  некоторый  подвох:  если  единое  не  может  обладать  бытием,  то  чем  оно  является  в  конечном  итоге?  Тем  не  менее,  эта  идея  продолжает  быть  анализируемой  и  дополняемой,  она  проходит  через  «тернии»  Аристотелевской  критики  и  апофатической  теологии,  по-новому  понимается  у  Плотина  и  Прокла.  Основатель  неоплатонизма  говорит  о  том,  что  единое  бесконечно  (сила  всемогущая,  могущество  неисчепаемое),  а  Прокл  противопоставляет  единому  множество.  «Все  не  допускающее  причастности  себе  дает  существование  тому,  что  допускает  причастность  себе»  [2].

Вот  такой  системой  пред  нами  предстает  комплекс  идей  о  едином  и  теперь  мы  можем  перейти  к  истолкованию  этой  категории  в  философии  Кузанца.  Анализируя  это  понятие  в  его  философии,  стоит  сказать,  что  он,  рассматривая  это  свойство  абсолюта,  оперировал  своим  излюбленным  математическим  методом.  «Эта  абсолютная  единица,  которой  ничто  не  противоположно,  и  есть  Бог  благословенный.  Неименуемому  Богу  всего  больше  подходит  абсолютное  единство»  [4,  c.  55].  Здесь  и  происходит  соединение  двух  установок  –  христианской  бесконечности  Бога  и  неоплатонической  «единости».  «Характерная  для  Кузанца  тенденция  к  отождествлению  единого  и  беспредельного,  вызвана  стремлением  христианского  теолога  преодолеть  свойственный  античному  мышлению  дуализм;  результатом  этого  оказывается  и  "ценностное  предпочтение  бесконечного",  к  которому  тяготело  христианское  мышление  с  самых  первых  его  шагов  в  эпоху  патристики.  Отсюда,  согласно  Гаймсету,  с  неизбежностью  вытекает  и  утверждение  Кузанца  о  бесконечности  мира»  [5,  с.  34].

Тем  не  менее,  разрабатывая  свои  идеи  на  базе  неоплатонизма,  он  интерпретирует  единое  в  отличном  от  своих  предшественников  ключе.  С  его  точки  зрения  «единому  ничто  не  противоположно»,  и  «единое  есть  всё».  Такое  изменение  можно  объяснить  следующим.

Понимая  под  единым  самого  Бога  (в  рамках  христианства,  конечно  же),  мы  осознаем,  что  вряд  ли  Он  может  быть  полностью  отделен  и  противопоставляем  миру,  ведь  будучи  творцом  Он  должен  находиться  с  ним  в  непосредственном  контакте.  Если  произойдет  полное  изъятие  божественного  начала  из  реального  мира,  то  каким  образом  будет  возможно  общение  и  взаимодействие  с  Ним?  Такая  мысль,  доведенная  до  своего  логического  предела,  неизбежно  приведет  нас  к  утверждению  о  бессмысленности,  например,  такого  важного  для  христианства  учения  как  сотериология,  (ведь  покаяние  в  христианской  традиции  может  произойти  только  при  вмешательстве  высших  сил),  да  и  вообще  христианства  в  целом.  Отсюда  мы  получаем  позитивное  разрешение  проблемы  об  имманентности  божества  миру,  которую  Кузанец  решает  с  помощью  теории  «привативной  Вселенной».  «...Только  абсолютный  максимум  негативно  бесконечен,  только  он  есть  то,  чем  может  быть  во  всей  потенции.  Наоборот,  Вселенная,  охватывая  все,  что  не  есть  Бог,  не  может  быть  негативно  бесконечной,  хотя  она  не  имеет  предела  и  тем  самым  привативно  бесконечна»  [4,  с.  98].

Развивая  мысль  подобным  образом,  Николай  Кузанский  приходит  к  понятию  абсолютного  максимума.  «Максимумом  я  называю  то,  больше  чего  ничего  не  может  быть.  Но  такое  преизобилие  свойственно  единому.  Поэтому  максимальность  совпадет  с  единством,  которое  и  есть  бытие».  А  поскольку  абсолютный  максимум  является  единым,  то  он  совпадает  с  абсолютным  минимумом.  «По  той  же  причине  по  какой  он  не  может  быть  больше,  он  не  может  быть  и  меньше.  Но  то,  меньше  чего  не  может  быть  ничего,  есть  минимум»  [4,  с.  54].  Принцип  совмещения  противоположностей  (coincidentia  oppositorum),  наряду  с  уже  упомянутым  математическим  методом,  являются  главными  гносеологическими  инструментами  Кузанца,  и  вообще,  его  философская  концепция  основывается  на  этих  методах.

В  этих  понятиях  для  нас  важно  то,  какими  характеристиками  их  наделяет  философ.  «Освободи  максимум  и  минимум  от  количества,  вынеся  мысленно  за  скобки  велико  и  мало,  и  ясно  увидишь  совпадение  максимума  и  минимума»  [4,  c.  54].  «Максимум  и  минимум  берутся  как  трансцендентные  пределы  с  абсолютной  значимостью:  возвышаясь  над  всем  определившимся  в  количество  объема  или  силы,  они  заключают  в  своей  абсолютной  простоте  все»  [4,  с.  55].  Из  этих  дефиниций  и  следует  небытийность  главных  категорий  философии  Кузанца.  Для  нас  очевидно  и  ясно,  что  количество,  исчислимость,  качество,  объем  –  все  это  неотъемлемые  черты  бытия,  его  атрибуты.  А  коль  скоро  мы  решаемся  лишить  нашу  онтологическую  категорию  этих  свойств,  мы  сразу  же  превращаем  её  в  нигитологическую.

Еще  одним  аспектом  философии  Николая  Кузанского,  в  котором  он  оперирует  методом  совпадения  противоположностей,  является  его  учение  о  совпадении  противоположностей  в  самом  Боге.  Исходя  из  той  посылки,  что  максимум  и  минимум  совпадают,  философ  говорит  о  том,  что  все  вещи  становятся  тождественны  в  Боге,  и  соответственно,  распадаются  в  реальном,  тварном  мире.  Но  каким  образом  это  возможно?  Тождественность  –  это  равенство  двух  вещей,  сходство  их  исходных  признаков.  А  если  две  противоположные  вещи  совпадают,  то  это  означает  утерю  их  характеристик  и  их  сходство  на  каком-то  общем  основании.  Так  что  же  является  этим  основанием?  Кузанец  также  доказывает  свои  мысли  на  примере  геометрических  фигур.  Любая  фигура,  будь  то  квадрат  или  треугольник,  если  её  увеличивать  до  бесконечности,  превращается  в  бесконечную  прямую.  И  здесь  мы  видим  утрату  определенности.  Получается,  что  любая  вещь  утрачивает  саму  себя  и  растворяется  в  бесконечности.  Так  что  же  такое  эта  бесконечность?

Ответы  на  все  эти  вопросы  напрашиваются  сами.  Коль  вещи  утрачивают  предметность  и  исчислимость,  будучи  поглощаемы  бесконечностью,  минимум  и  максимум  понимаются  непостижимо  и  не  имеют  предела,  а  единое,  являясь  всем  и  не  имея  противоположностей,  оказывается  беспредельным  и  неопределенным,  то  и  бесконечность  и  само  единое  могут  быть  поняты  как  ничто.  А  так  как  все  эти  категории  являются  источниками  бытия,  то  мы  приходим  к  выводу  о  примате  небытия  над  бытием  в  философии  Николая  Кузанского.

Таким  образом,  онтологическую  картину  вселенной,  подражая  математическому  методу  Кузанца,  можно  вообразить  в  форме  круга.  Мы  можем  представить  единое,  и  соответственно  абсолютный  максимум,  который  совпадает  с  минимумом,  и  как  было  сказано  выше,  небытием  в  виде  точки,  точки  как  источника  всего,  причем  точки  «выколотой»,  в  которой  у  «функции  бытия»  нулевое  значение.  А  бытие,  то  есть  все  материальные  вещи,  реальный  мир,  противоположности,  мы  можем  представить  в  виде  линии,  которая  выходит  из  этой  точки  и  обратно  в  неё  возвращается.  Таким  образом,  и  получается  круг.

В  конце  концов,  возникает  вопрос,  почему  Кузанский  не  называет  вещи  своими  именами?  Почему  он  также  присоединяется  к  «хороводу  философов,  водящих  этот  самый  хоровод  вокруг  небытия,  стараясь  заклясть  его?»  [6].  Ответ  частично  содержится  в  начале  этого  текста,  где  говориться  о  влиянии  двух  парадигм  (греческой  и  христианской)  на  философию  исследуемого  автора.  Также  очевидно,  что  Кузанец  не  мог  высказать  подобных  идей,  так  как  он  был  католиком,  да  и  еще  находился  на  должности  кардинала  Римской  католической  церкви.  Такой  труд  противоречил  бы  официальной  церковной  догме,  да  и  вообще  представлениям  всех  его  тогдашних  коллег.  Это  был  бы  действительно  идейный  переворот,  и  чем  бы  он  мог  закончиться  для  мыслителя,  остается  только  гадать.

Но,  абстрагируясь  от  эпохи  Кузанца,  может  возникнуть  вопрос,  а  как  же  относится  к  такому  положению  вещей  сегодня.  Ведь  и  в  наше  время  такую  идею  можно  считать  подрывом  общепринятых  норм  и  устоев,  так  как  она  подвергает  отрицанию  не  просто  моральные  установки  конкретной  культуры,  а  вообще  все,  весь  мир,  саму  суть  существования  в  целом.  Автор  данного  текста  считает,  что  к  этой  проблеме  можно  подойти  более  лояльно  и  спокойно.  То,  чем  в  сущности  (хотя  уже  можно  сказать  и  «не  в  сущности»)  является  субстанция,  каким  образом  соотносится  бытие  и  небытие,  как  ведет  себя  вселенная,  и  то,  что  такое  Бог,  может  и  не  воздействовать  напрямую  на  ту  или  иную  этическую  систему  (при  условии,  конечно,  соответствующего  истолкования).  Если  Бог,  субстанция,  источник  всех  вещей  являются  по  своей  сути  небытием,  то  это  не  значит,  что  человечество  приговорено  к  тотальной  бессмысленности  своего  существования.  Такое  положение  божества  является  лишь  его  внутренним  устройством,  онтологическим  статусом. 

В  этой  связи  очень  важно  уловить  тот  посыл,  который  пытается  передать  Кузанский.  Главной  идеей  его  уже  не  раз  упомянутого  здесь  труда  является  то,  что  истину  невозможно  познать,  в  данном  случае  божество,  так  как  человек,  познающий  новое,  путем  сопоставления  старого,  уже  известных  пропорций,  не  имеет  в  своем  ментальном  арсенале  нужных  и  достаточных.  Отсюда  следует  вывод  о  том,  что  ошибочно  понимать  высшие  силы  определенно  и  категорично

Таким  образом,  идея  о  небытийности  первоначала  представляется  нам  не  диструктивной  и  разрушающей,  а  наоборот,  интегрирующией  и  совокупляющей.  Ведь  трудно  себе  представить  что-то  более  универсальное  и  всеобъемлющее,  чем  ничто,  ведь  оно  лишено  конкретики. 

Список  литературы:

1. Гайденко  П.П.  История  новоевропейской  философии  в  её  связи  с  наукой:  Учебное  пособие  для  вузов.  –  М.:  ПЕР  СЭ;  СПб.:  Университетская  книга,  2000.  –  456  с. 
2. Интернет-версия  издания:  Новая  философская  энциклопедия:  в  4  т.  /  Ин-т  философии  РАН;  Нац.  обществ.-науч.  фонд;  Предс.  научно-ред.  совета  В.С.  Степин.  —  М.:  Мысль,  2000–2001.  URL:  http://iph.ras.ru/enc.htm  (дата  обращения:  9.12.2015).
3. Лао-Цзы  Дао-де-Цзин  /  [под  ред.  В.В.  Антонова],  –  Одесса:  Изд-во  New  Atlanteas,  2008.  –  60  с.
4. Николай  Кузанский  «Об  ученом  незнании»  /Николай  Кузанский  //  Соч.:  в  2  т.  –  М.:  Мысль,  1979  –  Т.  1.  –  488  с.
5. Платон.  Диалоги  /  Платон  //  Соч.:  в  4  т.  –  СПб.:  Изд-во  С.-Петерб.  ун-та,  2007.  –  Т.  2.  –  626  с.
6. Чанышев  А.Н.  Трактат  о  небытии//Философия  и  общество.  –  2005.  –  №  1.  –  С.  5–15.