АНАФОРА КАК СРЕДСТВО ВЫРАЖЕНИЯ ПЕРСУАЗИВНОЙ ИНТЕНЦИИ ПРОДУЦЕНТА В СОВРЕМЕННОМ ХУДОЖЕСТВЕННОМ ДИСКУРСЕ (НА ПРИМЕРЕ РОМАНА ДОННЫ ТАРТТ «ЩЕГОЛ»)

ANAPHORA AS MEANS OF EXPRESSING SPEECH PRODUCER’S PERSUASIVE INTENTION IN THE CONTEMPORARY LITERARY DISCOURSE (ON THE EXAMPLE OF "THE GOLDFINCH" BY DONNA TARTT)

Regina Kairova

student, Theory and Practice of Translation Department, Orenburg State University,

Russia, Orenburg

Anna Lyulina

Research advisor, Doctor of Philology, Associate Professor, Theory and Practice of Translation Department, Orenburg State University,

Russia, Orenburg

АННОТАЦИЯ

В статье анализируются речевые акты романа Донны Тартт «Щегол», содержащие анафору как актуализатор этологической мишени воздействия «филогенетическая память о ритуализации». Раскрываются понятия «персуазивная интенция», «этофизиологическая мишень воздействия» и «реитеративный речевой акт». Используется речеактовый подход при исследовании современного художественного дискурса.

ABSTRACT

The speech acts of the novel "Goldfinch" by Donna Tartt with anaphora actualizing the ethological manipulative target "phylogenetic memory of ritualization" are analyzed in the article. The concepts of "persuasive intention", "ethophysiological manipulative target" and "reiterative speech act" are defined. Speech act theory is used in the study of the contemporary literary discourse.

Ключевые слова: анафора; речевая интенция; мишень воздействия.

Keywords: anaphora; speech intention; manipulation target.

Согласно теории речевых актов, активно разрабатывающейся на протяжении 20 века Дж. Остином, Дж. Серлем, П. Стросоном и др., в процессе коммуникации человек не только сообщает какую-либо информацию, но и осуществляет определенные виды действий (например, просьба, вопрос, описание, приказание и т.д.), т.е реализует различные интенции [7].  В рамках данной теории такие действия являются минимальной единицей коммуникации. Называть их принято речевыми актами. Речеактовый подход используется при исследовании различных видов дискурса с точки зрения их внеязыковой цели, воздействия, оказываемого на мысли и чувства реципиента.

Такой подход особенно актуален при изучении художественного дискурса из-за его коммуникативно-прагматической специфики и специфичного эмоционально-волевого и эстетического воздействия, оказываемого на «духовное пространство» реципиента. Так, например, Дж. Серль отмечал, что продуценты художественных текстотипов занимаются необманным псевдоосуществлением речевых актов, притворяясь, будто дают нам отчет об определенном ряде событий: «Почти любое значительное художественное произведение передает «сообщение» или «сообщения», передаваемые посредством текста, но не присутствующие в самом тексте» [10].  Эти речевые акты создают «художественную реальность», которая в сознании читателя образует определенные ассоциации, задействует внетекстовые ресурсы (например, фоновые знания читателя), упрощает восприятие в целом, т.е с их помощью реализуются различные интенции продуцента.

Сама интенция состоит из нескольких компонентов, образующих иерархическую структуру. Одним из таких компонентов может быть намерение убедить слушающего в искренности своего намерения по отношению к факту, называемое персуазивной интенцией. Реализовываются компоненты речевой интенции, в том числе и персуазивная интенция, путём актуализации мишеней воздействия – слабых мест реципиента, воздействие на которые с большой долей вероятности может привести к достижению планируемого продуцентом эффекта. Мишени воздействия, в свою очередь, актуализируются за счёт сообщаемой продуцентом информации, релевантной для реципиента с точки зрения определённых неконтролируемых или плохо контролируемых реакций (например, базовых эмоций, инстинктов, не подлежащих сомнению стереотипов и традиционных представлений и т.д.) [5].

С целью оказать влияние на максимальное количество реципиентов речевого акта продуцент чаще всего выбирает универсальные и коллективные мишени воздействия. Универсальность и коллективность подразумевают под собой нацеленность на такие качества реципиентов речевого акта, которые свойственны практически каждому человеку независимо от его специфических биологических и социальных характеристик. В частности, «слабым местом» реципиента, на которое будет воздействовать продуцент, может стать его генетическая наследственность. Имеющие биологическую природу мишени воздействия принято называть этофизиологическими [5].

Объяснить, как именно актуализируются данные мишени воздействия, во многом помогают исследования австрийского этолога К. Лоренца. В частности – подробное описание инстинкта внутривидовой агрессии в работе «Так называемое Зло». Раскрывая суть данного феномена, учёный также описывает специфические филогенетические ритуальные действия животных, которые в процессе филогенеза помимо своей первоначальной коммуникативной функции приобрели функции «сдерживания агрессии» и «формирования связей между особями одного и того же вида». От правильного понимания ритуалов, выполняющих столь важные функции, по сути, зависит благополучие целого вида, что обуславливает необходимость обеспечить и усилить однозначность посылаемых сигналов. Достигается эта однозначность с помощью многократного ритмического повторения самих ритуальных действий [4]. Повтор и ритмизация становятся средствами воздействия на филогенетическую память о ритуализации продуцента. Речевые акты, актуализирующие этологическую мишень воздействия «филогенетическая память о ритуализации», мы предлагаем называть реитеративными (от лат. reiterare – повторять). Такие речевые акты содержат в себе разнообразные повторяющиеся элементы на различных языковых уровнях.

Относительно такого явления, как повтор, стоит отметить, что до сих пор нет единого мнения о самом определении данного понятия, но все же большинство исследователей определяют повтор как полное или частичное повторение каких-либо языковых элементов для реализации определенного стилистического эффекта. Также в научной среде по настоящее время нет и единой классификации повторов из-за многообразия видов повтора и выполняемых им функций. Разные исследователи классифицируют повторы в соответствии с их различными признаками, причём какие-то признаки, являющиеся базисом для одной типологии, могут вовсе не учитываться в другой, и наоборот. Так, например, О.С. Селиванова предлагает классификацию с точки зрения того, к какой части речи принадлежит повторяющийся элемент [9]. Л.Г. Бабенко и Ю.В. Казарин на основе текстообразующих логико-семантических связей внутри текста делят повторы на: полный тождественный повтор, частичный лексико-семантический повтор, тематический повтор, синонимический повтор, антонимический повтор, дейктический повтор, синтаксический повтор [1]. З.П. Куликова предлагает классификацию повторов по уровню языка, к которому они относятся [2]. М.К. Морен и Н.Н. Тетеревникова выделяют пять видов повтора: простой лексический повтор, анафору, эпифору, эпанафору и частичный повтор [6]. Существуют и другие классификации, разработанные отечественными и зарубежными исследователями.

В данной работе исследуются реитеративные речевые акты, содержащие в себе такой вид повтора, как анафора. Согласно "Словарю лингвистических терминов" Д.Э. Розенталя, анафорой называется стилистическая фигура, заключающаяся в повторении одних и тех же элементов в начале каждого параллельного ряда (стиха, строфы, прозаического отрывка) [8]. Н. А. Купиной и Т. В. Матвеевой отмечаются следующие функции анафоры: расстановка эмоционально-смысловых акцентов в тексте и создание эффекта постепенного складывания смысла, мотивирование образа-символа, организация логического деления текста и установление логической связи содержательных фрагментов текста [3]. Следовательно, анафора обладает как усилительно-логическим, так и эмоционально-экспрессивным потенциалом.

Таким образом с помощью анафоры продуцентом не только организуются логические взаимосвязи внутри текста, но и реализуются определённые речевые интенции, так как речевые акты, содержащие данную фигуру речи, воздействуют на этологическую мишень воздействия «филогенетическая память о ритуализации».

Рассмотрим некоторые особенности функционирования реитеративных речевых актов художественного дискурса, содержащих в себе анафору, на конкретных примерах из романа Донны Тартт "Щегол":

A. I loved the sandalwood perfume she wore, rough and unexpected, and I loved the rustle of her starched shirt when she swooped down to kiss me on the forehead.

В данном реитеративном речевом акте анафора помогает эмоционально окрасить описание матери главного героя. Повтор подчеркивает его трепетное отношение к ней, выстраивает и закрепляет в сознании читателя определённую художественную реальность. Это делает повествование в целом более искренним и личным, благодаря чему читателю легче верить написанному и, тем самым, глубже погружаться в него, а, следовательно, помогает успешно реализовать персуазивную интенцию.

B. She liked reality shows: Survivor, American Idol. She liked to shop at Intermix and Juicy Couture. She liked to call her friend Courtney and “vent,” and a lot of her venting, unfortunately, was on the subject of me.

Анафора, вводящая синтаксически параллельные конструкции, в примере B. способствует ритмизации микротекста и присоединяет друг к другу отдельные информативные компоненты, воссоздавая таким образом повседневность описываемой в данном микротексте героини романа. Указанные факты ставятся с помощью повтора в один ряд, что подчеркивает тот факт, что постоянные возмущения героини по поводу главного героя являются таким же способом времяпрепровождения, как и просмотр телешоу. Художественная реальность становится более детальной, а потому и более убедительной.

C. Sometimes I ate lunch at the Spanish Table, to practice my Spanish; sometimes I ate lunch at the German Table even though I didn’t speak German because several of the German II kids—children of Deutsche Bank and Lufthansa executives—had grown up in New York.

Определённый ритм, созданный при помощи анафоры в примере С., помогает автору передать рутинность действий главного героя. Как и в вышеописанных примерах, повтор является средством воссоздания действительности героя в сознании читателя, реализуя тем самым авторскую интенцию.

D. Over and over, I caught myself in mean-spirited thoughts like this, which I did my best to shake. What did I care? Yes, Kotku was a bitch; yes, she was too dumb to pass regular Civics and wore cheap hoop earrings from the drugstore that were always getting caught in things, and yes, even though she was only eighty-one pounds or whatever she still scared the hell out of me, like she might kick me to death with her pointy-toed boots if she got mad enough.

Данный микротекст наглядно демонстрирует то, как с помощью анафоры выстраивается логическая цепочка. При этом повторяющийся элемент не только отделяет друг от друга суждения, но и акцентирует внимание на каждом из них. Автором естественно и правдоподобно воссоздаётся ход мыслей главного героя, что также способствует постепенному убеждению читателей (реализации персуазивной интенции).

E. But still I was lonely. It was Boris I missed, the whole impulsive mess of him: gloomy, reckless, hot-tempered, appallingly thoughtless. Boris pale and pasty, with his shoplifted apples and his Russian-language novels, gnawed-down fingernails and shoelaces dragging in the dust. Boris—budding alcoholic, fluent curser in four languages—who snatched food from my plate when he felt like it and nodded off drunk on the floor, face red like he’d been slapped.

В примере Е. повторяющимся элементом является имя лучшего друга главного героя. Как и в микротексте А. с помощью анафоры автор эмоционально окрашивает описание близкого человека рассказчика, предающегося воспоминаниям, передавая и подчеркивая таким образом чувство тоски, испытываемое героем. Само повествование романа построено на воспоминаниях рассказчика, и именно повторы (в том числе и анафора) помогают усилить их эмоциональность и экспрессивность, тем самым заставляя читателей сопереживать ему.

Анализ практического материала исследования показывает, что анафора действительно является усилительно-логическим и эмоционально-экспрессивным средством, воздействуя на этологическую мишень воздействия «филогенетическая память о ритуализации», и позволяет автору успешно создать в сознании читателя определённую художественную реальность и реализовать персуазивную интенцию.

Список литературы:

1. Бабенко Л.Г., Казарин Ю.В. Лингвистический анализ художественного текста: учеб. пособие. М. : Флинта: Наука, 2003. 496 c.
2. Куликова З.П. Повтор как средство экспрессивности и гармонизации поэтических текстов М. Цветаевой и Р.М. Рильке: автореф. дис. … канд. филол. наук. Ростов-на-Дону, 2007.
3. Купина Н.А., Матвеева Т.В. Стилистика современного русского языка: учеб. пособие. М. : Юрайт, 2013. 415 c.
4. Лоренц К. Так называемое зло. К естественной теории агрессии. М. : Республика, 1998.  – C. 62-242.
5. Люлина А. В. Система средств речевой манипуляции в политическом дискурсе Великобритании: реципиентоцентрический подход: дис. ... д-ра филол. наук. Самара, 2011.
6. Морен М.К., Н.Н. Тетеревникова. Стилистика современного французского языка: учеб. пособие. М. : Изд-во лит. на иностр. яз., 1960. 298 с.
7. Остин Дж.Л. Слово как действие // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. 17: Теория речевых актов. М. : Прогресс, 1986.
8. Розенталь Д.Э., Теленкова М.А. Словарь-справочник лингвистических терминов. М. : Просвещение, 1976. 544 с.
9. Селиванова Е.А. Основы лингвистической теории текста и коммуникации: учеб. пособие. Киев: ЦУЛ Фитосоциоцентр, 2002.  336 с.
10. Searle J.R. The Logical Status of Fictional Discourse // New Literary History. 1975. № 2. P. 319-332.
11. Tartt D. The Goldflinch. N.Y. : Little, Brown and Company, 2013. 784 p.