АСПЕКТ  МНОЖЕСТВЕННОСТИ  ЛИЧНОСТИ  В  НОВЕЛЛЕ  М.  ХВЫЛЕВОГО  «Я(РОМАНТИКА)»

Нужняк  Марина  Станиславовна

студент  5  курса,  кафедра  украинского  языка  и  литературы  ЧНПУ  им.  Т.Г.  Шевченко,  Украина  г.  Чернигов

E-mail: 

Кривуляк  Елена  Владимировна

научный  руководитель,  канд.  филолог.  наук,  доцент  ЧНПУ  им.  Т.Г.  Шевченко,  Украина  г.  Чернигов

В  работе  предполагается  рассмотреть  функционирование  синдрома  множественности  личности  и  раскрыть  признаки,  характерные  для  понятия  «раздвоение  личности»,  на  тематическом  и  образном  уровнях  литературного  произведения  Мыколы  Хвылевого.

Ключевые  слова:  Мыкола  Хвылевый,  эстетическая  концепция,  украинский  литературный  процесс,  психоанализ,  раздвоение  личности. 

Ах,  як  мертво  навкруги,  як  мертво, 

Запеклися  на  залізі  уста  іржі, 

Пеленає  революції  мовчазні  жертви 

Моїх  думок  розпатланий  кужіль. 

М.  Хвильовий 

Несколько  последних  десятилетий  стали  довольно  существенными  для  украинского  литературного  процесса,  который  наполнился  новыми  чертами,  качеством,  именами.  Однако  обозначились  тенденции,  которыми  грешил  предыдущий  период  украинского  литературоведения:  активное  насаживание  исключительно  доморощенной  эстетической  парадигмы  и  пренебрежительное  отношение  ко  всему  иностранному,  в  связи  с  даже  косвенной  причастностью  литераторов  политическим  идеям.  Такой  заидеологизированный  подход,  безусловно,  не  способствует  развитию  эстетической  мысли,  препятствует  установлению  истины  относительно  литературного  процесса,  тех  или  иных  персоналий.  Поэтому  так  важна  сегодня  открытость  литературоведов,  ученых,  всех,  кто  не  остается  безучастным  к  жанрово  разнообразному  и  многоплановому  в  проблемно-тематическом,  этическом  и  эстетическом  измерении  литературному  наследию  славянских  народов.  Литературные  произведения  не  имеют  границ,  им  нет  пределов,  писатели,  создавшие  их,  смогли  активировать  те  базовые  идеи  своего  времени,  которые  интересны  в  силу  своей  обобщающей  глубины  и  пророческих  напутствий  грядущим  поколениям  читателей  и  ученых-литературоведов. 

Цель  работы  вытекает  из  ее  актуальности  и  заключается  в  интерпретации  специфики  синдрома  раздвоения  личности  в  творчестве  Мыколы  Хвылевого,  в  частности  его  произведении  «Я  (Романтика)»,  автор  которого  был  одним  из  активных  участников  украинского  литературного  процесса.  В  роботе  исследуется  типология  героя  в  этическом  контексте  писателя,  на  базе  экзистенциальной  парадигмы  интерпретации  литературного  произведения,  основанного  на  структуральном  анализе  текстов  автора  с  использованием  основных  принципов  психоаналитических  исследований.

Анализируя  новеллу  «Я  (Романтика)»  Мыколы  Хвылевого,  целесообразно  опираться  на  доктрины  учения  Зигмунда  Фрейда.  Следует  обратить  внимание  на  такие  учения:  конфликтная  природа  человека  (противоречивое  единство  трех  взаимодействующих  сфер:  «Оно»,  «Я»  и  «Сверх-Я»),  становление  характера,  концепции  Я-политика  и  борьба  Танатоса  и  Эроса.

Значительный  вклад  в  изучение  новелистики  М.  Хвылевого  внесли  литературоведы:  Г.  Грабович,  М.  Нестелеев,  В.  Николаенко,  И.  Цюпяк  и  др.  Но,  следует  заметить,  что  деструктивные  личности  его  произведений  недостаточно  изучены,  требуют  дополнительного,  внимательного,  незаангажированного  прочитания,  особенно  в  контексте  сегодняшней  политической  ситуации,  в  период,  когда  человечество  в  очередной  раз  задается  вопросом,  как  самоидентифицироваться  и  сохранить  целостное  «я».

Произведения  Мыколы  Хвылевого  полные  болью  писателя-романтика,  который  потерял  веру,  ему  изменила  его  же  мечта.  Вместо  желанной  «загорной  коммуны»  он  получил  страшную  действительность.  Речь  идет  о  тоталитарной  системе,  основанной  на  разрушении  личности,  поскольку  главным  своим  заданием  система  ставила  «отнять  то,  чем  владел»,  «вырвать  с  корнем».  В  чем  и  состоял  идеал  общего  для  всех  счастья.

Новелла  «Я  (Романтика)»  —  это  изображение  антигуманного  и  антинародного  характера  революции  и  гражданской  войны.  Писатель  анализирует  соотношение  и  приоритеты  в  извечном  противоречии  —  служение  отвлеченной  идее  и  личная  жизнь.  Автор  не  настаивает,  не  требует,  но  предлагает  отречься  от  собственного  я,  от  всего  человеческого,  чтобы  реализовать  амбиции  лидера.  Возможно,  поэтому  судьбы  героев  новеллы,  как  и  самого  автора,  трагичны.  Вариативность,  с  одной  стороны,  благо,  но  вместе  с  тем  —  зло  для  личностной  структуры,  поскольку  вносит  деструкцию.

Главный  герой  новеллы  не  имеет  имени.  Пожалуй,  Хвылевой  хотел  этим  подчеркнуть  типичность  этого  образа  для  20-х  годов  XX  века.  Главный  герой  наречен  обобщенным  именем  «Я»,  он  руководитель  одной  из  большевистских  троек,  что  вершат  революционные  «правосудия»,  расстреливая  сотни  инакомыслящих.  Это  революционный  фанатик,  который  сознательно  убивает  в  себе  все  человеческое,  чтобы  стать  «настоящим  коммунаром».  Он,  обычный  солдат-революции,  переживает  трагедию  разрушения  своей  личности.  С  одной  стороны,  он  вполне  верен  революции,  а  с  другой,  душа  его  терзается  из-за  любви  к  матери,  которой  он  рано  или  поздно,  но  будет  вынужден  отречься.  Герой  осуществляет  выбор,  но  колеблется  и  мучается,  страдает.  Писатель  мастерски  раскрыл  психологическое  состояние  персонажа,  который  во  имя  революционной  дисциплины  скрывает  раскол  собственного  «я»:  «Неужели  я,  солдат  революции,  промахнусь  в  этот  ответственный  момент?  Неужели  я  покину  службу  и  позорно  предам  коммуну?»  [5,  с.  322].  Писатель  пытается  распознать  в  обычном  человеке  «Человека»,  раскрыть  его  внутренний  мир,  воссоздать  сложную  психологическую  реакцию  личности  на  новую  социально-экономическую  реальность.  Поэтому  заглядывает  в  самые  глубины  сознания  и  подсознания,  акцентирует  внимание  на  субъективно-выразительных  моментах,  увлекается  подсознательным,  стихийным  порывом  героев  к  чему-то  необычному,  такому,  что  разрывает  рамки  обыденности.

Новелла  «Я  (Романтика)»  имеет  лирическое  начало.  Из  него  возникает  зримый,  реальный  образ  Матери:  «Из  далекого  тумана,  из  тихих  озер  загорной  коммуны  шелестит  шелест:  то  идет  Мария»  [5,  с.  322].  Всплывает  этот  образ  как  воспоминание,  как  бред  усталого  в  жестоких  битвах  ее  сына,  приходит  к  нему  минуты  отдыха.  И  среди  ассоциативных  причудливых  сплетений  появляется  образ  матери:  «Воистину  моя  мать  —  воплощенный  прообраз  той  чрезвычайной  Марии,  которая  стоит  на  гранях  неизвестных  веков.  Моя  мать  —  наивность,  тихая  печаль  и  доброта  безграничная...  И  моя  невозможная  боль,  и  моя  невыносимая  мука  теплеют  в  лампаде  фанатизма  перед  этим  прекрасным  печальным  образом»  [5,  с.  322].  Но  постепенно  нарастает  тревога,  надвигается  гроза:  «Там,  за  дорогами  сизого  бора,  вспыхивают  молнии,  закипают  и  пенятся  горы»  [5,  с.  322].  Это  тревожное  лирическое  начало  помогает  ощутить  всю  полноту  трагедии,  которая  разыгрывается  дальше,  понять  дилемму  гуманности  и  фанатизма,  которую  поставил  писатель  перед  читателем,  узнать  страшное  противоречие  между  человечностью  и  слепой  преданностью  абстрактной  идее.  Автор  пытается  осуществить  две  диаметрально  противоположные,  изначально  неосуществимые  задачи,  так  как  одну  предписывает  себе  наука,  а  другую  —  религия,  —  познать  и  предостеречь. 

Основой  развития  действия  в  новелле  выступает  внутреннее  состояние  персонажа,  «в  психическом  отношении  сказывается  глубокое  страдальческое  настроение,  исчезновение  интереса  к  внешнему  миру,  утрата  способности  любить»  [2,  с.  27].  Такое  положение,  по  З.  Фрейду,  можно  назвать  меланхолией,  постепенно  перерастает  в  психоз  и  приводит  к  опустошению  психической  инстанции  «Я».

  Меланхолия  главного  героя  является  следствием  болезненной  оппозиции:  борьба  за  любовь  и  против  нее.  На  протяжении  всей  новеллы  в  сознании  персонажа  происходит  взаимодействие  между  ненавистью  (мортидо)  и  любовью  (либидо),  т.  е.  инстинктом  смерти  и  инстинктом  жизни.  Это  приводит  к  изменениям  в  психике  героя,  к  дисгармонии,  что  формирует  его  внутренний  мир.

В  первом  разделе  новеллы  отчетливо  проявляется  амбивалентность  «Я»,  что  наблюдается  в  самохарактеристике  героя:  «главковерх  черного  трибунала  коммуны»,  «настоящий  коммунар»,  «чекист»,  «человек»,  «инсургент»  [5,  с.  323—328].

Кто  же  они,  эти  представители  черного  трибунала?  Характеристику  им  дает  сам  главный  герой,  ведь  это  его  соратники,  товарищи  по  идее:  «Доктор  Тагабат  развалился  на  широком  диване  [...],  я  вижу  только  его  лысину  и  слишком  высокий  лоб».  За  ним  еще  дальше  во  тьму  —  «верный  страж  с  дегенеративным  строением  черепа.  Я  вижу  только  его  немного  безумные  глаза  [...].  Мне  он  всегда  напоминает  каторжника  из  «отдела  криминальной  хроники».  Только  один  юный  чекист  Андрюша  с  «растерянным  лицом»  и  «тревожным  взглядом»  имеет  человеческий  облик  и  человеческие  чувства,  не  может  привыкнуть  к  тому,  чтобы  спокойно  поставить  свою  подпись  под  приговором:  «Расстрелять».  Он  иногда  пытается  протестовать  против  несправедливого  приговора,  жестокости,  только  его  «дрожащий  и  неуверенный  голос»  вызывает  пренебрежительный  взрыв  хохота  Тагабата.  Для  главковерха  трибунала  Андрюша  —  воплощение  совести  и  справедливости,  тогда  как  Тагабат  —  «злой  гений,  злая  моя  воля»,  «палач  из  гильотины»  [5,  с.  326].

Персонаж  определяет  собственную  беспомощность,  притворность  души:  «Я  [...]  ничтожество  [...],  которое  отдалось  на  волю  хищной  стихии»  [5,  с.  326].  Поэтому  постоянно  ищет  выход  из  своей  жизненной  ситуации:  «Но  какой  выход?..  Я  не  видел  выхода.  Тогда  проносится  передо  мной  темная  история  цивилизации,  и  бредут  народы,  и  веки,  и  само  время  ...  Но  я  не  вижу  выхода!»  [5,  с.  326].  Не  найдя  спасения,  не  увидев  выхода,  «Я»  полностью  погружается  в  кровавый  мрак  убийства,  смерти.

Факт  убийства  вызывает  у  него  страдания,  душевные  муки,  переживания.  Это  проявляется  в  афористических  словах  героя:  «я  —  чекист,  но  я  и  человек»  [5,  с.  323],  подтверждающих  раздвоенность  его  личности,  которая  не  может  выбрать  между  такими  категориями  морали,  как  добро  и  зло.  В  душе  «настоящего  коммунара»  еще  остались  чувства  любви,  боли,  муки,  что  «теплеют  в  лампаде  фанатизма  перед  этим  прекрасным  печальным  образом»  [5,  с.  322]  матери,  но  на  первое  место  он  ставит  чекиста.  «Я»  пытается  объединить  в  себе  несовместимые  вещи:  убивать  и  при  этом  оставаться  человеком,  который  может  быть  оправданным  в  своих  поступках:  «...  я,  совсем  чужой  человек,  бандит  —  по  одной  терминологии,  инсургент  —  по  второй  [...]  в  моей  душе  нет  и  не  будет  гнева»  [5,  с.  323].  Однако  эти  попытки  являются  безнадежными  и  приводят  только  к  еще  большему  разрушению  личности.  Так,  во  внутреннем  мире  персонажа  появляются  проблемы  психологического  раздвоения,  духовного  противостояния,  самоидентификации.

  Если  в  первой  части  новеллы  герой  невольно  задумывается  над  вынесенными  им  приговорами:  «...  Шесть  на  моей  совести?  Нет,  это  неправда.  Шестьсот  шесть  тысяч,  шесть  миллионов  —  тьма  на  моей  совести!»  [5,  с.  326],  то  во  второй  он  как  бы  теряет  способность  переосмысливать  свои  поступки,  решения.  У  него  уже  не  возникают  пограничные  ситуации,  своеобразная  экзистенционная  стена,  когда  человек  испытывает  потребность  переосмыслить  свою  жизнь,  задуматься  над  тем,  кто  он  есть  в  ней.  Герой  полностью  погружается  в  свою  работу:  «Я  входил  в  роль.  Туман  стоял  перед  глазами,  и  я  был  в  том  состоянии.  Его  можно  квалифицировать  как  чрезвычайный  экстаз»  [5,  с.  331],  но  в  отличие  от  дегенерата,  который  «  ...  только  тогда  шел  с  поля,  когда  таяли  мысли  и  предложили  расстрелять»  [5,  с.  329],  он  не  увлекается  самим  процессом  уничтожения.  Психологическое  состояние  персонажа  становится  невротическим,  ухудшается  его  внутреннее  самочувствие,  углубляется  депрессия,  но,  в  то  же  время,  он  теряет  способность  к  саморефлексии,  что  на  инстинктивном  уровне  утешает  «Я»:  «Раскололось  мое  собственное  «я».  И  я  головы  не  потерял.  Мысли  резали  мой  мозг.  Что  я  должен  делать?  Неужели  я,  солдат  революции,  промахнусь  в  этот  ответственный  момент?  Неужели  я  покину  службу  и  позорно  предам  коммуну?»  [5,  с.  332].

  В  эпизоде  допроса  женщины  «в  трауре»  и  «мужчины  в  пенсне»  [5,  с.  329]  ярко  изображено  победу  Танатоса  над  Эросом,  окончательное  превращение  «Я»  на  палача,  для  которого  человеческие  страдания,  муки  да  и  собственно  смерть  ничего  не  стоят,  ведь  главным  для  него  становится  «служение  абстрактной  идее,  доктрине,  которое,  как  ненасытный  Молох,  наконец,  требует  отречься  от  всего  человеческого»  [5,  с.  541].  В  этой  сцене  смерть  приобретает  физические  свойства:  человек  падает  навзничь  (за  покойником),  женщина  говорит  «глухо  и  мертво»,  «холодный  лоб»  [5,  с.  330]  (признак  мертвого)  героя.  Знаки  смерти,  убийства  начинают  преследовать  сознание  «Я»,  они  постепенно  приближают  экзистенционную  катастрофу  его  личности.

В  третьей  части  новеллы  «Я»  окончательно  отрекся  от  всего  человеческого  и  стал  еще  одним  «солдатом  революции».  Последнее  испытание  на  верность  «черному  трибуналу»,  в  отличие  от  предыдущих,  проходит  через  сердце  и  душу  героя,  оно  прежде  всего  касается  его  существования  и  жизни  матери.  Спокойствие  снова  меняется  на  колебания,  происходит  обратная  реакция,  появляется  сомнение:  «Неужели  это  голос  моей  матери?…Неужели  я  веду  ее  на  расстрел?  ...  Но,  может,  это  ошибка?  Может,  надо  иначе  сделать?  Ах,  эти  боязнь,  малодушие.  Есть  же  определенное  жизненное  правило:  еrrаrе  humanum  est.  Чего  тебе?  Ошибайся!  и  ошибайся  именно  так,  а  не  так!..  И  какие  могут  быть  ошибки?...  И  тогда  я  горел  в  огне  фанатизма  и  четко  отбивал  шаги  по  северной  дороге»  [5,  с.  337].  Герой  оказывается  перед  выбором  между  сыновней  любовью  и  между  фанатической  абстрактной  идеей.  Этот  выбор  сложный  в  его  жизни.  Но  невыносимая  психическая  боль,  беспомощность  и  безнадежность,  амбивалентность  чувств,  делают  развязку  роковой.  Между  сыновним  долгом  и  обязанностью  революционной  идее  «Я»  выбирает  последнее.  Моментом  перелома  героя  стал  эпизод,  когда  ему  отказывают  в  праве  остаться  с  матерью  наедине,  приставляют  «сторожа»  его  души  —  часового-дегенерата  (образ  сторожа  в  антропософской  символике  тождественен  «двойнику»)  [5,  с.  542].  В  настоящее  время  «Я»  не  способен  на  бунт,  он  равнодушен  ко  всему,  даже  к  самому  святому,  что  есть  в  его  жизни  —  матери.

Поэтому  он  без  сопротивления  делает  то,  что  требуют  от  него  другие  —  становится  матереубийцей.  На  подсознательном  уровне  герой  новеллы  был  готов  к  совершению  страшного  в  его  жизни  преступления,  ведь  эпизод,  где  «Я»  бездушно  предписывает  «расстрелять»  «мать  троих  детей»  [5,  с.  330],  стал  будто  подготовительным  этапом  к  тому,  когда  персонаж  окажется  уже  сам  со  своей  Матерью,  где  он  попадает  в  психологический  ад:  теряет  общепринятый  принцип  реальности,  при  этом  переживает  неосознанное  удовольствие  от  убийства.  В  смоделированной  ситуации  происходит  изменение  депрессивного  психологического  состояния  на  маниакальное.

Глубокое  психологическое  впечатление  несет  эпизод  самого  убийства:  «Тогда  я  в  томлении,  охваченный  пожаром  какой-то  невозможной  радости,  забросил  руку  за  шею  своей  матери  и  прижал  ее  голову  к  своей  груди.  Потом  поднял  маузер  и  нажал  спуск  на  висок»  [5,  с.  338].  Ведь  прислонив  мать  к  груди,  к  самому  сердцу,  он  убивает  себя,  убивает  первооснову  своей  души.  Герой  автоматически  превращается  в  человека,  перестающего  существовать  морально.  Жизнь  превращается,  в  первую  очередь,  в  дорогу  в  никуда,  символизирующую  жизненный  тупик,  ту  психологическую  ловушку,  куда  попал  персонаж.

Ценой  преступления  «Я»  окончательно  примкнул  к  безумным  фанатикам:  «Ему  еще  где-то  в  далекой  неизвестности  тихие  озера  загорной  коммуны»  [5,  с.  339],  но  уже  не  осеняет  их  образ  Богоматери  –  олицетворение  человечности  и  любви.  Никто  не  согреет  и  далекая  холодная  мечта  посреди  пустынной  степи»  [5,  с.  542].

Новеллист  пытается  объяснить  мотив  преступления  «Я»  через  сферу  бессознательного,  через  галлюцинации  героя.  Потому  что  понять  их  не  всегда  легко  через  логические  объяснения  внутреннего  мира  человека-злодея,  а  возможно  только  через  состояние  антифактов.  Ярким  свидетельством  этого  являются  слова,  звучащие  в  сознании  персонажа  во  время  галлюцинации  «Я»:  «Мать!  Говорю  тебе:  иди  ко  мне!  Я  должен  убить  тебя»  [5,  с.  338].  Ему  необходимо  убить  ради  идеи,  ради  «загорной  коммуны».  Эта  фраза  приобретает  особую  остроту  и  максимальный  трагизм,  образно  воплощаясь  в  фантасмагонийную  и  противоестественную  для  отношений  в  человеческом  обществе  картину  убийства  собственной  матери  ради  идеи,  заполонившей  душу  героя,  убившей  в  нем  все  человеческие  качества.  Навязчивая  идея  убийства  стала  ведущей  в  его  жизни,  изменив  личностные  характеристики.

В  данной  работе  была  сделана  попытка  рассмотреть  общие  закономерности  процесса  раздвоение  личности  на  примере  новеллы  Мыколы  Хвылевого.  Исследовалась  типология  героя  в  эстетическом  контексте  писателя,  на  основе  экзистенциальной  парадигмы  интерпретации  литературного  произведения.  Автор  статьи  опиралась  на  структуральный  анализ  текстов  новеллиста  с  использованием  основных  принципов  психоаналитических  исследований.  Художественный  мир  писателя  построен  на  оппозиции  шизофренического  и  невротического  дискурсов.  Благодаря  наличию  двух  систем  —  внутреннего  «я»  и  ложного  «я»,  определяется  конфликт  в  человеке,  осуществляется  процесс  деструкции  личности.

Список  литературы:

1.Асмолов  О.Г.  Психологія  особистості:  Підручник.  /  Р.М.  Асмолова  М:  Вид-во  МДУ,  1990.  —  367  с. 

2.Нестелєєв  М.  Романтичні  візія  суїцидальних  мотивів  у  новелістиці  Миколи  Хвильового.  //  Слово  і  час.  —  2010.  —  №  10.  —  С.  23—33.

3.Психология  личности.  Хрестоматия.  Т.  1.  Самара:  Издательский  Дом  "БАХРАХ",  1999,  —  321  с.

4.Фройд  З.  Вступ  до  психоаналізу.  К.  Основи,  1998.  —  709  с.

5.Хвильовий  М.  Твори:  У  2  т.  К.:  Дніпро,  1991.  Т.  1:  Поезія.  Оповідання.  Новели.  Повісті.  —  650  с.