ПТИЦЫ И ПТИЧЬИ ПРЕВРАЩЕНИЯ В ТВОРЧЕСТВЕ Н.В. ГОГОЛЯ (НА МАТЕРИАЛЕ «МЁРТВЫХ ДУШ»)

Зеленин Даниил Андреевич

студент 5 курса, кафедра теории и истории русской литературы УдГУ, г. Ижевск

Е-mail:25hoursday@gmail.com

Зверева Татьяна Вячеславовна

научный руководитель,д-р филол. наук, зав. кафедрой, г. Ижевск

Хорошо известно, что в художественном мире Н.В. Гоголя принцип метаморфозы занимает совершенно особое место. У Гоголя превращению подлежит практически всё: начиная от обряжения людей в чертей в цикле «Вечеров…» и до трансформации брички, запряжённой тремя лошадьми в саму Русь: «Не так ли и ты, Русь, что бойкая необгонимая тройка, несёшься?» [6, с. 1036]. Немаловажными деталями, обращающими на себя внимание, является полёт брички и превращение коней в своего рода птиц: «…и, почти не тронув копытами земли, превратились в одни вытянутые линии, летящие по воздуху, и мчится, вся вдохновенная богом!» [6, с. 1036].

Птица является ключевым символом для всего творчества Гоголя¹, и обращение писателя к образу птицы является неслучайным. Можно отметить птичьи черты в облике и судьбе самого Гоголя: вспоминается выражение «Птица-Гоголь», применяемое к самому писателю, и такая отличительная черта лица Гоголя, как нос, в котором также угадывается нечто птичье, острота птичьего клюва. «Гоголь—ястреб» — так называет писателя Анненский в своей статье «Эстетика “Мертвых душ” и ее наследье» [1, с. 226].

В произведениях Гоголя часто возникают образы животных, которых при подсчёте оказывается больше, чем людей, особенно это проявляется в «Мёртвых Душах». Очевидно, что Гоголь очень хорошо разбирался в животном мире. В работе А.Е. Луговой «Читая Гоголя глазами зоолога» [9], приведены интересные факты об использовании Гоголем животных образов. Исследователем выявлены и перечислены все виды животных, упоминающиеся в произведениях² Гоголя: млекопитающие, земноводные, рыбы, насекомые и, конечно же, птицы. Примечательно, что среди всех видов животных, выделенных А.Е. Луговой, наибольшую осведомлённость и эрудицию Гоголь выказал именно в среде птиц: в его текстах встречаются упоминания более чем 40 различных видов (что превосходит всех остальных животных). Исследовательницу поражают знание и «точность передачи» Гоголем признаков отдельных видов, что говорит об особом внимании Гоголя к птицам. При этом вопрос о их месте и роли и непосредственно о птичьих превращениях в произведениях писателя недостаточно изучен в гоголеведении.

Исследователь С.А. Фомичёв, анализируя жанровые взаимосвязи «Мёртвых душ», усматривает их связь с плутовским романом³. По аналогии с пикарескным романом, Чичиков становится трикстером (обманщиком и хитрецом), но, как отмечает Фомичёв, «родственным по духу обычному персонажу народных сказок, прежде всего — сказочного животного эпоса» [15, с. 430]. Далее он ссылается на работу фольклориста Костюхина, в которой тот пишет, что «Основная тема животного эпоса — соперничество и борьба, где трикстеру противостоит обычно животное гораздо более сильное, чем он сам», «странствия и встречи во время странствий — вот стержень сказки о животных» [цит. по 15, с. 430—431]. По мнению Фомичёва, эти наблюдения «вполне применимы к кумулятивному сюжету «Мёртвых Душ» » [15, с. 431], особенно если учитывать постоянные уподобления основных персонажей поэмы животным. Действительно, фантастичность и эластичность Гоголевского мира позволяет его героям вбирать в себя и множество животных черт.

В тексте Iи IIтомов «Мёртвых Душ» обильно рассыпаны многочисленные упоминания птиц, а также наблюдаются случаи условного «превращения» птиц. Можно сказать, что и сам Чичиков показателен с этой точки зрения: в его двойном «чи» можно уловить птичье «чик-чирик», а так же обнаружить связь с ещё одной птицей — чибисом, также, кстати, входящей в перечень упоминаемых Гоголем птиц [9]. Следовательно, некоторая птичья заданность обнаруживается в главном герое гоголевской поэмы; в связи с этим интересно замечание итальянского исследователя Соливетти: «Подобно тому, как читатель должен был бы узнать в себе некоторые черты Чичикова, так и Чичиков, встречаясь с помещиками и с разнообразными представителями города, должен был бы, хотя бы отчасти, узнавать в них себя. Ведь и в каждом из помещиков было нечто от Чичикова, а Чичиков вел себя с ними, словно перед зеркалом» [13, с. 478—479]. Почти у каждого из главных героев «Мёртвых душ» Чичиков видит разного рода птиц. Возможно, это и составляет часть того узнавания себя в других, в котором, по Гоголю, состоял первый шаг «на пути к раскаянию, очищению души и возрождению» [13, с. 479].

Так, подъезжая к усадьбе Манилова, Чичиков первым делом увидел петуха (птица, которой в «Мёртвых Душах» отведено совершенно особое место), и лишь потом заметил Манилова: «Для пополнения картины не было недостатка в петухе, предвозвестнике переменчивой погоды, который, несмотря на то, что голова продолблена была до самого мозгу носами других петухов по известным делам волокитства, горланил очень громко и даже похлопывал крыльями, обдёрганными, как старые рогожки» [6, с. 760—761].

Следующий персонаж — Коробочка — в птичьем ракурсе отстоит от всех остальных помещиков. Совершенно правомерно М. Вайскопф называет её «хозяйкой птичьего царства» [3, с. 506], ведь именно у неё Чичиков обозревает птиц во всяческих обличьях. Примечательно, что Чичиков приезжает к Коробочке ночью, в то время суток, когда всё видится не тем, чем является, когда знакомая действительность приобретает новые, подчас причудливые формы. Когда Чичикова проводили в комнату, он «кинул вскользь два взгляда: комната была обвешана старенькими, полосатыми обоями; картины с какими-то птицами;» [6, с. 785], но уже на следующее утро,он «…заметил, что на картинах не всё были птицы, между ними висел портрет Кутузова и писанный масляными красками какой-то старик с красными обшлагами на мундире» [6, с. 789].

В IIIглаве два раза упоминаются птичьи перья: Фетинья «успела уже притащить перину и, взбивши её с обоих боков руками, напустила целый потоп перьев по всей комнате» [6, с. 787]; когда Чичиков собирается уезжать от Коробочки, между ними происходит такой диалог: «— А свиного сала не покупаете? — сказала хозяйка, следуя за ним. — Почему не покупать? Покупаю, только после. — У меня о святках и свиное сало будет.  Купим, купим, всего купим, и свиного сала купим. — Может быть, понадобится птичьих перьев. У меня к Филиппову посту будут и птичьи перья» [6, с. 799].

Главное потрясение Чичикова от «птичьего двора» Коробочки описано Гоголем после пробуждения Павла Ивановича, где неслучайно снова появляется петух: «Одевшись, подошёл он к зеркалу и чихнул опять так громко, что подошедший в это время к окну индейский петух <...> заболтал ему что-то вдруг и весьма скоро на своём странном языке, вероятно «желаю здравствовать», на что Чичиков сказал ему дурака»  [6, с. 789]. Чичиков выглядывает в окно в сторону курятника и видит, что дворик перед ним «наполнен птицами и всякой домашней тварью. Индейкам и курам не было числа, промеж них, расхаживал петух мерными шагами потряхивая гребнем, и поворачивая голову набок, как будто к чему-то прислушиваясь; по огороду были разбросаны кое-где яблони, и другие фруктовые деревья, накрытые сетями, для защиты от сорок и воробьёв, из которых последние целыми косвенными тучами переносились с одного места на другое» [6, с. 789—790]. Это место уникально по наполненности птицами. Может быть, по аналогии с бездонной Чичиковской шкатулкой, бесчисленно и внутреннее содержание животной составляющей у Коробочки, тоже своего рода шкатулки в метафорическом прочтении.

Эта глава перебивается лирическим отступлением: «Надобно сказать, что у нас на Руси если не угнались ещё кой в чём другом за иностранцами, то далеко перегнали их в умении обращаться…» [6, с. 791] — оно показательно именно с точки зрения ещё одного птичьего перевоплощения. Гоголь, рассказывая о манерах обращения русских и иностранцев, так говорит о правителе канцелярии: «когда он сидит среди своих подчинённых — просто бери кисть и рисуй: Прометей, решительный Прометей! Высматривает орлом, выступает плавно, мерно. Тот же самый орёл, как только вышел из комнаты, и приближается к кабинету своего начальника, куропаткой такой спешит с бумагами под мышкой, что мочи нет. В обществе и на вечеринке, будь все небольшого чина, Прометей так и останется Прометеем, а чуть немного повыше его, с Прометеем сделается такое превращение, какого и Овидий не выдумает: муха, меньше даже мухи, уничтожился в песчинку! <…> пищит птицей и всё смеётся» [6, с. 791—792]. В данном отрывке заложено несколько смыслов: во-первых, Гоголь обнаружил своё знакомство с «Метаморфозами» Овидия, с которым связан проходящий через всё творчество Гоголя приём превращения, реализующийся в этом отрывке и в финале «Мёртвых Душ» как приём преображения и, возможно, преобразования России. Во-вторых, Гоголь указал на второй компонент, с помощью которого финал «Мёртвых Душ» устремлен к преображению Руси — птицы. Прометей в данном контексте, надо полагать, напрямую связан с образом русского богатыря, который также заявляет о себе в тексте «Мёртвых Душ» (например, в лирическом отступлении о Кифе Мокиевиче, и Мокии Кифовиче).

После изобилия птичьих образов, которые открывает читателю Гоголь в IIIглаве, нас встречает часть, посвящённая Ноздрёву, несколько скупая на птичьи образы. Ноздрёв лишь однажды скажет, что «в театре одна актриса так, каналья, пела, как канарейка!» [6, с. 812]. У себя Ноздрёв показывает Чичикову и пустые конюшни, и пруд, и даже изобилующую всевозможными собаками псарню, но содержание его двора не обнаруживает у себя никаких птиц.

Зато обращают на себя внимание черты самого Ноздрёва: «Таких людей приходилось всякому встречать немало. Они называются разбитными малыми, слывут ещё в детстве и в школе за хороших товарищей и при всём том бывают весьма больно поколачиваемы. В их лицах всегда видно что-то открытое, прямое, удалое. Они всегда говоруны, кутилы, лихачи, народ видный. Ноздрёв в 35 лет был таков же совершенно, каким был в осьмнадцать и двадцать: охотник погулять. <…> игра весьма часто оканчивалась другою игрою: или поколачивали его сапогами, или же задавали передержку его густым и очень хорошим бакенбардам, так что возвращался домой он иногда с одной только бакенбардой, и то довольно жидкой. <…> он чрез несколько времени уже встречался опять с теми приятелями, которые его тузили, и встречался как ни в чём не бывало, и он, как говорится, ничего, и они ничего» [6, с. 816]. Эта характеристика наводит на ассоциации с петухом, ключевым образом «Мёртвых Душ». Несмотря на многозначность образа петуха, в культуре и семиотике он обладает определённым набором постоянных характеристик: «смелость», «высокомерие», «мужество», «готовность биться» и другие. Возникновение отрицательного аспекта — воплощение похоти и драчливости — в символике петуха относится к средним векам: так называли молодых людей, которых обуяли так называемые «петушиные демоны». Поэтому примечательно замечание Гоголя о том, что люди ноздрёвского, или, можно сказать, петушиного типа «бывают весьма больно поколачиваемы», а также, что он «характер избитый», — такова была его «неугомонная юркость и бойкость характера» [6, с. 817].

Эта связь Ноздрёва с петухом проявляется и в сцене из VIIIглавы после того, как Ноздрёв явился на бал заявить о мошенничестве Чичикова. Чичиков удаляется в свои покои и остаётся переживать в одиночестве, он не переставая думает о Ноздрёве, «отделывая» его со всех боков и сторон. И в то же время «глядела ему в окна слепая, тёмная ночь, готовая посинеть от приближавшегося рассвета, и пересвистывались вдали отдалённые петухи» [6, с. 946]. Петухи оглашают своими криками воздух, во-первых, чтобы напомнить собой о Ноздрёве, а во-вторых, оглашая приезд в город главной птичницы — Коробочки, описываемый в следующих строках текста.

Избавившись от Ноздрёва, Чичиков продолжает свой путь в деревню Собакевича в Vглаве. Первое птичье упоминание в этой главе совершенно неслучайно: «Герой наш трухнул, однако ж, порядком. <…> Дыхание его переводилось с трудом, и когда он попробовал приложить руку к сердцу, то почувствовал, как оно билось, как перепёлка в клетке» [6, с. 839]. Здесь важна не столько перепёлка, сколько то, что она находилась в клетке. Мотив птицы в клетке ещё не раз будет обыгран и в главе о Собакевиче, и в целом в тексте «Мёртвых душ».

Собакевича, как известно, не возможно было бы назвать человеком легковесным, и тем разительнее контраст между ним и его деревней, получившей в глазах Чичикова следующее описание: «Деревня показалась ему довольно велика; два леса, берёзовый и сосновый, как два крыла, одно темнее другое светлее, были у ней справа и слева» [6, с. 845] — то есть два леса обрамляют деревню, как будто она является птицей — очередная необычная гоголевская метаморфоза, в которой на этот раз ,чувствуется некоторое предвосхищение полёта в финале Iтома.

Войдя в дом и разглядев его хозяина, Чичиков принялся осматривать содержимое его комнат. Так, возле статуи Бобелины у окна он увидел висящую клетку, «из которой глядели дрозд тёмного цвета с белыми крапинками, очень похожий тоже на Собакевича». А.Е. Луговая указала на ошибку Гоголя, отметив, что таких дроздов в природе не существует, и что, скорее всего, в клетке сидел скворец. Но для нас важно то, что птица Собакевича, как и все остальные предметы вокруг него, обнаруживают сходство с ним. Может быть, именно из-за внутреннего, невидимого на первый взгляд, соотнесения с образами птиц Чичикова и Собакевича, эти герои так легко нашли общий язык в обсуждении дел о продаже «мёртвых» душ.

Примечательно несколько раз создававшееся в комнате молчание. Во время первого момента ,молчания, растянувшегося на пять минут, внимание Чичикова было приковано к картинам на стенах и к дрозду в клетке, производившему единственный нарушавший тишину стук. Во время второго момента, продлившегося две минуты, Гоголь акцентирует внимание на портрете худого Багратиона, единственном портрете, не отображавшем облик Собакевича: «Багратион с орлиным носом глядел со стены чрезвычайно внимательно на эту покупку». Известно, как важен образ носа для всей жизни и творчества Н.В. Гоголя, в «Мёртвых душах» до этого момента не встречался ни один персонаж, обладавший остротой носа. Может быть, в образе Багратиона просматривается внимательный Гоголь, разглядывающий своих героев внутри собственного текста.

В VIглаве, посвящённой Плюшкину, очень сложно найти какие-либо примеры птиц, способных придать хозяину какую-либо характеристику. Известно, что Плюшкин в значительной степени выделяется из всей «галереи помещиков», обрисованной Гоголем в поэме. Плюшкин — это совершенно особый тип, «явление редкое <…> на Руси, где всё любит скорее развернуться, нежели съёжиться» [6, с. 878]. Возможно, у Плюшкина нет ни одной птицы потому, что его пространство нет имеет перспективы для раскрытия, хотя и общеизвестно, что именно на этого персонажа Гоголь возлагал надежду на преобразование и будущее преображение. Единственные указания на птиц, встречающиеся в VIглаве повествуют о былой жизни Плюшкина: «приносил всегда к обеду тетерок или уток, а иногда и одни воробьиные яйца, из которых заказывал себе яичницу» [6, с. 876] — в охоте и поедании птиц обнаруживается единственная связь, которую Плюшкин имеет с птичьим миром.

Финал поэмы представляет собой апофеоз птичьего превращения. Здесь Гоголь активным образом преобразует всё художественное пространство и устанавливает вектор быстрого, и прямолинейного движения — вверх. Как пишет Афанасьев, «олицетворения явлений природы в образе различных птиц <…> возникают из представления о быстроте». Поэтому Гоголь и прибегает к трансформировании и наложению двух образов друг на друга, и в результате у него возникает нечто очень быстрое с ещё более быстрым, становящееся неудержимым. Стоит отметить, что трансформация кони-птицы важна и в смысле преображения существ земных (кони) в существ небесных (птицы).

Как писал Ю.М. Лотман, «в авторском сознании Гоголя возвышенность пространства — это не только и не столько его обширность и безграничность, но и направленность. Находящийся в нем должен двигаться к цели. Оно должно быть дорогой» [цит. по 11, с. 101]. Таким образом, последняя метаморфоза «Мёртвых душ» — из коней в птиц, а из брички в колесницу — обнаруживает желание Гоголя задать вертикальную направленность движения, являющуюся в сущности преображением самой России. Эта направленность по выражению Кривонос, «вырывает её (т. е. Россию), из исторического времени» [8, с. 429], и переводит её «в новое бытие», и в новое историческое время.

Птица-Чичиков в стихийном полёте и превращении коней в птиц незаметно для читателя преображается в птицу-Гоголя, говоря: «Кажись, неведомая сила подхватила тебя на крыло к себе, и сам летишь, и всё летит…» [6, с. 1035].

Примечания:

1. О наличии «птичьего мотива» в творчестве Гоголя пишет Мосалева Г.В. в статье «Поэтическое зодчество Гоголя и образ России» [Мосалева Г.В., С. 333].
2. Если говорить о тексте произведения «Мёртвые души», то наиболее часто в нем упоминаются собаки (или показаны как обыкновенные животные, или «просвечивают» в тексте, например, через говорящую фамилию Собакевич) и птицы [Луговая Е.А.].
3. То же отмечают другие исследователи, в том числе Гольденберг А.Х [Гольденберг А.Х., С. 123—126].
4. 200-летию со дня рождения Н.В. Гоголя / Под ред. М.Н. Виролайнен и А.А. Карпова. СПб.: Петрополис, 2011. — С. 430–446.

Список литературы:

1. Анненский И.Ф. О формах фантастического у Гоголя / Анненский И.Ф. Книги – отражений. М.: «Наука», 1979. — С. 207—216.
2. Афанасьев А.Н. Славянская мифология. — Спб.: Мидгард, 2008. — 1520 с.
3. Вайскопф М. Птица тройка и колесница души: Работы 1978—2003 годов. М.: Новое литературное обозрение, 2003. –—576 с.
4. Вайскопф М.Я. Сюжет Гоголя: Морфология. Идеология. М.: Рос. гос. гуманит. ун-т, 2002. — 686 с.
5. Виролайнен М.Н. Проза Гоголя как поэзия / Феномен Гоголя: Материалы Юбилейной международной научной конференции, посвященной 200-летию со дня рождения Н.В. Гоголя / Под ред. Виролайнен М.Н. и Карпова А.А. СПб.: Петрополис, 2011. — С. 50—60.
6. Гоголь Н.В. Мёртвые души. Избранное / Гоголь Н.В. — М.: Эксмо, 2010. — 1152 с.
7. Гольденберг А.X. Архетипы в поэтике Гоголя Н.В. монография. Волгоград: Изд-во ВГПУ «Перемена», 2007. — 261 с.
8. Кривонос В.Ш. Символическое пространство в «Мёртвых Душах» Гоголя / Феномен Гоголя: Материалы Юбилейной международной научной конференции, посвященной 200-летию со дня рождения Гоголя Н.В. / Под ред. Виролайнен М.Н. и Карпова А.А. СПб.: Петрополис, 2011. — С. 483—494.
9. Луговая А.Е. Читая Гоголя глазами зоолога. Луговая А.Е. [электронный ресурс]— Режим доступа — URL:http://vlsaltykov.narod.ru/doclad28.02.08.html. — Загл. с экрана.
10. Мосалева Г.В. Поэтическое творчество Гоголя и образ России // Творчество Гоголя Н.В. в контексте православной традиции. Ижевск., 2012. — С.  322—356.
11. Рашидова З.М. «Мир в дороге, а не у пристани…» (топос «дорога» в поэме Гоголя Н.В «Мертвые души») // Известия Дагестанского государственного педагогического университета. Общественные и гуманитарные науки. 2009. — № 2 .— С. 98—101.
12. Сазонова Л.И.Литературная генеалогия птицы-тройки // Поэтика русской литературы: К 70-летию проф Манна Ю.В., М., 2001.
13. Соливетт К. Динамика и статичность в кривом зеркале «Мёртвых Душ» / Феномен Гоголя: Материалы Юбилейной международной научной конференции, посвященной 200-летию со дня рождения Гоголя Н.В., /Под ред. Виролайнен М.Н. и Карпова А.А., СПб.: Петрополис, 2011. — С. 469—483.
14. Страда В. Гоголь и поэтика путешествия / Феномен Гоголя: Материалы Юбилейной международной научной конференции, посвященной 200-летию со дня рождения Н.В. Гоголя / Под ред. М.Н. Виролайнен и А.А. Карпова. СПб.: Петрополис, 2011. — С. 457—469.
15. Фомичев С.А. «Мёртвые души»: инерция замысла и динамика откровений. / Феномен Гоголя: Материалы Юбилейной международной научной конференции, посвященной
16.  Эстетика «Мертвых душ» и ее наследье / Анненский И.Ф. Книги отражений. М.: «Наука», 1979. — С. 225—233.