РОМАН БОРИСА ПАСТЕРНАКА «ДОКТОР ЖИВАГО» КАК «БИОГРАФИЯ ВРЕМЕНИ»: ИНТЕЛЛИГЕНЦИЯ И РЕВОЛЮЦИЯ.

Октябрьская революция 1917 года по-разному изображается в художественной литературе, что соответствует многообразным оттенкам ее восприятия авторами – от восторженного воспевания до тотального отчуждения и неприятия ее идеалов.  В этом многоголосии несколько особняком стоит роман Бориса Пастернака «Доктор Живаго», который создавался автором с 1946 по 1955 годы. В центре – судьба потомственного интеллигента Юрия Живаго, образованного, одухотворенного, мыслящего, честного человека. Волею судеб, его жизнь трудно назвать спокойной и беззаботной. Сумятица и не всегда логично обоснованная череда событий социальной жизни соответствовала непредсказуемости его личной жизни. Юрий – человек с идеалами, отчасти романтическими, особенно в отношении революционных ожиданий. Отношение врача к социалистическим реалиям двойственное, он не в силах осознать внутреннюю логику событий. Живаго не может смириться с итогами Октябрьской революции 1917 года и методами утверждения новой революционной политики. Описание его жизни охватывает период с 1903 по 1929 годы. Общепризнанно, что именно в этом произведении Борис Пастернак (1890-1960) в наиболее полной форме выразил свое отношение к эпохальному событию ХХ века.

Необходимо отметить, что размышления о влиянии революционных социалистических идей на общественную и творческую жизнь проходят – имплицитно или эксплицитно – через многие произведения Б. Пастернака, созданные в разные годы. Так, уже в стихотворении «Русская революция» (1918) он пишет:

Теперь ты – бунт. Теперь ты – топки полыханье

И чад в котельной, где на головы котлов

Пред взрывом плещет ад Балтийскою лоханью

Людскую кровь, мозги и пьяный флотский блеф [5, c. 620-621].

«Ад», «людская кровь», «мозги», «пьяный флотский блеф» - ассоциации с понятием «революция» очевидны. Грубая напористость победившего класса отталкивала Пастернака с его глубоко гуманистическим отношением к жизни. Позднее, однако, восприятие реальности претерпевает изменения в сторону признания неизбежности изменений. В цикле стихотворений «К Октябрьской годовщине» (1925) словесный оценочный ряд уже несколько другой. «Пониклый день, сырье и быдло,/ Обидных выдач жалкий цикл…» сменяются пафосной констатацией: «Да, это то, за что боролись, /У них в руках – метеорит,/ И будь он даже пуст, как полюс,/ Спасибо им, что он открыт»[6, c.268]. Борис Зайцев, эмигрант-поэт Серебряного века, в своей мемуарно-биографической книге «Далекое» вспоминает, что в 20-е годы Пастернак забрел к нему, жившему тогда весьма бедно в разоренной Москве, с рукописью, в которой описывалось детство на Урале, скитания и становление личности. Зайцев предполагает, что это были главы повести «Детство Люверс» (опубликована в 1922), которые, по сути, являлись подходами к «Доктору Живаго» [3, c. 491-498], роману, создававшемуся почти десятилетие.

13 октября 1946 года Пастернак пишет сестре, Ольге Фрейденберг: «Я уже говорил тебе, что начал писать большой роман в прозе. Собственно, это первая настоящая моя работа. Я в ней хочу дать исторический образ России за последнее сорокапятилетие, и в то же время всеми сторонами своего сюжета это будет <…> выражением моих взглядов <…> на жизнь человека в истории и на многое другое» [8, c. 453]. Позднее, после публикации романа, 1 июля 1958 года, в письме к В.В. Иванову, сыну друзей, филологу, Пастернак разъясняет свою концепцию: «<…> это было желание начать договаривать все до конца и оценивать жизнь в духе былой безусловности, на ее широчайших основаниях. <…> чтобы это было вторжение воли в судьбу, вмешательство души в то, что как будто обходилось без нее и ее не касалось» [9, c. 565].

Представляется, что ключевым словом в цитируемом письме является «душа». Именно ее движения, не всегда совпадающие с велением времени, составляют концептуальную суть произведения. Вновь обратимся к Б. Зайцеву, который, вступая в полемику относительно достоинств и недостатков произведения, характеризовал его следующим образом: «…В действительности «Доктор Живаго» выдающееся произведение, ни «правое», ни «левое», а просто роман из революционной эпохи, написанный поэтом – прямодушным, чистым и правдивым, полным христианского гуманизма, с возвышенным представлением о человеке…» [3, c. 498]. Доказательство тому и фамилия главного героя.  «Живаго» — это форма родительного падежа в старорусском языке, звучащая в молитвах: «Ты есть воистину Христос, Сын Бога живаго». Уже фамилия говорит о том, что действие, а, следовательно, описание жизни Юрия, будет происходить в круге христианских понятий и смыслов, в вечной борьбе добра и зла и ее отражениях в духовных исканиях интеллигенции.

Юрий Живаго — собирательный образ русской интеллигенции, которая не без колебаний и духовных потерь приняла революцию. Он обладает силой духа, позволяющей не поддаваться соблазну простых однозначных решений. Ему дорога свобода, он не принимает никакого насилия. Он видит мир во всей его сложности и многообразии, отрицая то, что несет духовную смерть. Трагедия Живаго — в постоянных сомнениях и рефлексии, в отсутствии решимости следовать за пафосными лозунгами и жить, как все. Именно гамлетовская медлительность и нерешительность создают впечатление безвольности его характера. Д.С. Лихачев так характеризует Юрия Живаго: «<…> откровенно безвольный человек, но обладающий умом и сложно развитым чувством, иначе говоря, поэт, – лучший герой романа!» [4, c. 41].

В октябре 17-го года Юрий принимает революцию с энтузиазмом, называя ее «великолепной хирургией» [7, c. 193]. Он характеризует события как «гениальные». «Это небывалое, это чудо истории, это откровение ахнуто в самую гущу продолжающейся обыденщины, <…> в самый разгар курсирующих по городу трамваев. <…> Так неуместно и несвоевременно только самое великое» [7, c.193-194]. Подобное отношение к октябрьским событиям характерно для представителей русской интеллигенции. На революцию ими возлагались большие надежды: в ней им виделось крушение ненавистного старого мира и начало новой, просветленной жизни. Одухотворенно и полновесно это выразил Александр Блок в 1918 в статье «Интеллигенция и революция»: «Революция, как грозовой вихрь, как снежный буран, всегда несет новое и неожиданное; она жестоко обманывает многих; она легко калечит в своем водовороте достойного; она часто выносит на сушу невредимыми недостойных; но - это ее частности, это не меняет ни общего направления потока, ни того грозного и оглушительного гула, который издает поток. Гул этот, все равно, всегда - о великом» [1].

Герой Пастернака был готов поддержать такие устремления полностью. Однако критически вглядываясь в происходящее, Живаго видит, что революционным переменам сопутствует пренебрежение духовными ценностями человека во имя материального равенства, растет владычество лозунговой фразы, утрачивается вера в собственное мнение. После того как Юрия ночью арестовывают красноармейцы, приняв за шпиона, а затем допрашивает военком Стрельников (который, как оказывается, был ни кем иным, а другом детства Антиповым), герой говорит: «Я был настроен очень революционно, а теперь думаю, что насильственностью ничего не возьмешь» [7, c. 260]. Живаго «<…> далеко не безволен во всех смыслах, а только в одном – в своем ощущении громадности совершающихся помимо его воли событий, в которых его носит и метет по всей земле» [4, c. 38]. Юрий Живаго понимал, что у истории свой ход и его нельзя нарушить. Но он не мог не замечать непредвиденные и далеко не романтические последствия такого поворота истории. Вся его натура противится насилию. Жестокость разгулявшейся красной партизанщины отталкивает его, равно как и жестокость белых, неустроенность жизни иссушает. Это противоречило, по его мнению, естественности человеческой жизни. Именно опасение униженности и непонимания заставляло Ю. Живаго не предпринимать активных действий, не приспосабливаться к обстоятельствам, что, в свою очередь, вело к невозможности самореализации его творческого и духовного потенциала. Но сильнее всего его отталкивает и разочаровывает равнодушие новой власти к культуре. Поэтому он стоит «над схваткой», ощущая громадность и необратимость совершающихся помимо его воли несущих его событий. Его восприятие реалий близко настроениям есенинского лирического героя, который говорит о себе: «<…> В развороченном бурей быте/С того и мучаюсь, что не пойму - /Куда несет нас рок событий» [2, c. 131]. Методы реализации революционных идеалов вызывали у Живаго отторжение своей жестокостью, кровопролитием, унижением человеческого достоинства, что противоречило вечным ценностям и христианским идеалам человеческой жизни.

Юрий Живаго «выходит из игры» – отказывается от врачевания, умалчивает о своей специальности, не принимает сторону ни одного из враждующих лагерей. Все это, по его мнению, ведет к духовной независимости, позволяет под давлением любых обстоятельств оставаться самим собой. Проведя в плену у партизан более года, Юрий говорит командиру, что сама жизнь опровергает «тупоумные теории». Живаго верит, что только история решит спор о том, кто прав, а кто нет.

Жизненные силы покидают Живаго. И все вокруг него становится беднее, грубее и жестче, более духовно скудным. Всего несколько лет прожил он после гражданской войны: он никак не мог приспособиться к новым условиям, которые, устраивают, например, его бывшего дворника. Живаго не может служить, потому что от него требуют не свежих мыслей и инициативы, а лишь «словесный гарнир к возвеличиванию революции и власть предержащих» [7, c. 401].

Сцена смерти Юрия Живаго, внешне ничем не выделяясь из общего хода повествования, несет в себе, тем не менее, важный смысл. Герой едет в трамвае, и у него начинается сердечный приступ. Он рвется на свежий воздух, но ему не повезло: он попал в неисправный вагон. Живаго умирает у трамвайных колес. Трамвай истории, ворвавшийся в обыденную жизнь с великими изменениями, искромсал линию судьбы героя. Жизнь этого человека, задыхавшегося в духоте обманувшей его реальности, покалеченной и не излеченной революцией, обрывается в искореженном равнодушном замкнутом пространстве.

Жертвами революции стали не только интеллигенты, но и те, кто посвятил себя ей целиком, пожертвовал жизнью ради идеи. Страшно заканчивается жизненный путь типичного пролетария, Антипова-Стрельникова, бывшего учителя, добровольцем ушедшего на фронт. В гражданскую войну он стал военачальником, чья слава гремела по Сибири и Уралу. Пропитанный революционными идеями, он мечтал отомстить всем, не следующим великим революционным идеалам. За фанатизм в осуществлении идеалов и сопровождающую его жестокость Антипов получил прозвище «Расстрельников». Казалось, он ничего и никого не боялся... Но Стрельников не был членом партии, поэтому истинные лидеры революции не любили его. Он выполняет свою роль, но его хотят предать трибуналу. Пытаясь объяснить бессмысленность многочисленных жертв и понимая тщетность своих усилий, Стрельников после многочасовой беседы с Юрием Живаго убивает себя.

Контраст характера и судьбы – образ Татьяны Живаго, дочери Юрия и Лары. Как личность она сформировалась в другое время, в новой, духовно обнищавшей эпохе. Татьяна, испытав на себе все тяготы послереволюционной жизни, лишена влияния бросивших ее родителей. При этом социально она более успешна.

Роман Пастернака — это плод философских раздумий о бытии, об истории, о том, как интеллигенция существовала в революционную эпоху. И сама революция видится здесь с новой, важной стороны: Пастернак рассматривает революционные преобразования с позиции прав каждого человека. Он утверждает, что неоправданная жестокость – одно из главных качеств революции. Осознание этого отталкивает от активного участия в социальной жизни представителей интеллигенции, превращая их, по сути, в «лишних людей».

Список литературы:

1. Блок А. Интеллигенция и революция /URL /http://az.lib.ru/b/blok_a_a/text_1918_intelligentzia_i_revolutzia.shtml// (дата обращения – февраль 2017).
2. Есенин С. А. Письмо к женщине// Есенин Сергей. Стихотворения и поэмы. – Л.: Лениздат, 1979. – 256 с.
3. Зайцев Б. К. Пастернак в революции// Зайцев, Борис. Далекое. – М.: Советский писатель, 1991.  – 511с.
4. Лихачев Д.С. Борис Леонидович Пастернак //Пастернак, Борис. Собрание сочинений в пяти томах.– М: Художественная литература, 1989. Т.1. С. 5-44.
5. Пастернак Б. Русская революция//Пастернак, Борис. Собрание сочинений в пяти томах. Стихотворения и поэмы 1912-1931. – М.: Художественная литература, 1989. Т.1. – С. 620-621.
6. Пастернак Б. К Октябрьской годовщине//Пастернак, Борис. Собрание сочинений в пяти томах. Стихотворения и поэмы 1912-1931. – М.: Художественная литература, 1989. Т.1. – С. 265-268.
7. Пастернак Б. Доктор Живаго// Пастернак, Борис. Собрание сочинений в пяти томах. – М.: Художественная литература, 1990. Т.3. – 733 с.
8. Пастернак Б.  Письмо О.М. Фрайденберг//Пастернак, Борис. Собрание сочинений в пяти томах.– М.: Художественная литература. 1992. Т.5. – С.453-454.
9. Пастернак Б. Письмо В.Вс. Иванову//Пастернак, Борис. Собрание сочинений в пяти томах.– М.: Художественная литература. 1992.Т.5. –  С.563-568.