Статья опубликована в рамках: IX Международной научно-практической конференции ««Проба пера» ГУМАНИТАРНЫЕ НАУКИ» (Россия, г. Новосибирск, 26 сентября 2013 г.)
Наука: Искусствоведение
Секция: Литература
Скачать книгу(-и): Сборник статей конференции
- Условия публикаций
- Все статьи конференции
дипломов
Л.H. АНДРЕЕВ — БЕЗБОЖНИК ИЛИ ИСТИННО ВЕРУЮЩИЙ ЧЕЛОВЕК?
Капанина Анна Сергеевна
студент 2 курса Армавирского юридического техникума, г. Армавир.
Сидорова Анастасия Анатольевна
научный руководитель, преподаватель русского языка и литературы
Армавирского юридического техникума, г. Армавир
В ряде работ, посвященных творчеству Л.Н. Андреева, имеет место мнение о том, что Леонид Николаевич — человек без Бога, вне религии, некий разрушитель вековых христианских ценностей, ставящий своей целью уничтожение морали, установившихся человеческих отношений, в том числе и любви. Да и сам автор «Бездны», «Жизни Василия Фивейского», «Иуды Искариота» и других культовых произведений, отражающих его религиозное мировоззрение, не раз признавался в своем всеотрицании.
Так, объясняя В.В. Вересаеву свое credo, Андреев писал: «...царство человека должно быть на земле. Отсюда призывы к Богу нам враждебны» [4, с. 16]. В другом письме, от июля 1904 г., писатель признается другу — литератору: «Бога я не приму, пока не одурею, да и скучно вертеться, чтобы снова вернуться на то же место» [2, с. 449—477]. Подобные же взгляды встречаем и в более ранних дневниковых записях, например, датированных 1 августа 1891 г.: «Я хочу показать всю несостоятельность тех фикций, которыми человечество до сих пор поддерживало себя: Бог, нравственность, загробная жизнь, бессмертие души, общечеловеческое счастье, и равенство, и свободу, что только в смерти истина и справедливость, что вечно одно только «не быть», и все в мире сводится к одному, и это одно, вечное, неизбежное есть смерть. Я хочу быть апостолом самоуничтожения» [4, с. 16].
Однако судить об Андрееве как о безбожнике и рьяном противнике православной религии, основываясь только на антирелигиозных высказываниях писателя, нам представляется недопустимым. Андреев — личность сложная и противоречивая; человек всю жизнь мучающийся «проклятыми вопросами»: «Зачем жить?», «В чем значение Бога и религии для человека?», «Какие ценности должны определять внутренний стержень личности?» и т. д. Поэтому наряду с антирелигиозными высказываниями существует ряд свидетельств самого писателя и его близких, говорящих о том, что Андреев не нес в себе абсолютного отрицания Бога и его заветов, а «Библия оставалась для него книгой великой мудрости и непреходящих откровений» [4, с. 70].
Так, невестка Андреева вспоминала: «...Он читает вслух Библию, которую любит. «Песнь песней» Соломона никогда не переставала увлекать его» [4, с. 70]. Да и в беллетристике, публицистике и эпистолярном наследии можно отыскать немало примеров, подтверждающих религиозность писателя. Один из них мы обнаруживаем в «Дневнике писателя в войну 1914 г.»: «Надо молиться! Молитвою живы не только люди: молитвою живет в живых сам бог. Творить бога непрестанно» [8, с. 94].
В связи с этим сделаем важное дополнение: в своей работе мы не стоим категорично на позиции « Андреев — безбожник» или « Андреев — человек верующий», а считаем и писателя, и его творчество двойственным и противоречивым. При этом религиозно-библейские мотивы, возникающие в произведениях Леонида Николаевича, нам видится возможным рассматривать не только во взаимосвязи с его личным отношением к православию, но и в тесной зависимости от характера русской классической литературы, историко-политической ситуации, возникшей в России конца XIX — начала XX века, и творческим методом художественного отображения действительности в произведениях автора.
Говоря о значении христианской веры в жизни русского человека, нельзя не согласиться с великим критиком, историком, литературоведом В.В. Кожиновым, отмечавшим, «что за тысячелетие православие в России глубоко и всесторонне проникло в бытие и самый быт. Оно легло в основу представлений (или, вернее, самого внутреннего переживания) об основных ценностях, определило отношение к природе, к людям, к труду...» [5, с. 367]. Со своей стороны добавим, что столь же определяющее значение православие оказало и на русскую классическую литературу, которая, в сущности, зародилась как религиозная. Достаточно вспомнить такой памятник древнерусской литературы, как «Слово о Законе и Благодати» Митрополита Иллариона.
Однако, несмотря на то, что православное миропонимание - важнейшая черта русской литературы, отличающая ее от западноевропейской, характер развития отечественной словесности определяет процесс секуляризации, который постепенно набирал силу в литературе XIX века, а в ХХ-ом привел ее к настоящему нравственно-духовному кризису.
В религиозно-нравственных исканиях писателей XIX века важно отметить поиск смысла жизни «в стороне от путей, указанных... Творцом». Дорога к этой «новой» правде — правде вне Бога, без него — приводит авторов и их героев в иную плоскость существования, в которой личность берет на себя роль всевышнего судьи и сама, исключительно с точки зрения своего мировоззрения, своих нравственных установок, определяет, что есть «праведное», а что — «грешное». Однако, ошибочная, разрушительная позиция «Я Бог и я сам творю свою судьбу» ничего не может принести, кроме скепсиса и разочарования [1, с. 11].
Писатели декаданса перенимают богоборческие искания и настроения предшественников. Они стремятся к освобождению личности от норм и заветов веры, ищут иные ценности и идеалы. Но пустоту, образовавшуюся на месте разрушенных православных канонов, заполняет лишь чувство одиночества, скепсиса, безразличия к жизни. Выход же для своих героев, отвергших путь к спасению с Христом, авторы видят лишь в разрушении окружающей действительности и смерти, а страдание становится единственно возможной формой существования.
Желая найти духовный стержень в жизни, писатель опирается на «эстетическую теорию» двух действительностей», в которой «правде факта» он противопоставлял «образ факта», то есть художественное преобразование реальности воображением художника» [3, с. 670]. Андреев стремится подчинить окружающую его действительность раскрытию идейного смысла произведений, преувеличивает, гиперболизирует описываемые явления, однако подобный подход полностью захватывает писателя, и он начинает мыслить исключительно в критическом, пессимистическом ключе, что накладывает отпечаток на эволюцию религиозно-библейских мотивов в его творчестве.
Следует отметить, что отношение Андреева к эпохе, к общественно-политическим и нравственно-эстетическим процессам, происходящим в России конца XIX — начала XX века, напрямую связано с христианскими мотивами его творчества и методом их реализации.
Грозовая атмосфера начала столетия, небывалые потрясения, войны и революции привели к необходимости переосмысления происходящего, пересмотра ценностей в умах людей, к крушению нравственно-духовных основ русской жизни, стоящих на идее Бога и православия. При этом прав Д.П. Святополк-Мирский, утверждающий, что XX век — век нигилизма и отрицания: « Человеческая жизнь, общество, мораль, культура - все это ложь; смерть и уничтожение — вот единственная реальность, «безумие и ужас (начальные слова «Красного смеха») — единственные чувства, передающие человеческое понимание правды». А путь для души в этой атмосфере безверия один — «бессмысленная, ужасная пустота», которая, добавим, образовалась с потерей Бога, с уничтожением его заповедей [9, с. 611]. Мысль о Боге на протяжении столетий определяла смысл человеческого существования, православная религия была нравственным стержнем, обусловливающим «всемирную отзывчивость» (Ф.М. Достоевский) русского народа, и отказ от нее подталкивает к поиску новых духовных ценностей, который зачастую приводил к попранию, осквернению нравственно-религиозных основ российской действительности.
Видя крушение религии, нравственности, культуры, Андреев как человек, сердцем болеющий за других, не может не откликнуться в своих произведениях на события времени. Однако отклик его носит своеобразный характер. Исправить общество, искоренить пороки писателю представляется возможным только через его жесточайшую критику. «Бунтовать — пока бунтуется» — вот путь, который избирает для себя Андреев; бороться против лжи, несправедливости, пока есть силы, — к такой жизни стремится художник для того, чтобы современники поняли, что идут в неверном, роковом направлении. Только так и не иначе он может привлечь внимание читателей к создавшейся ситуации в России рубежа веков. «Я силен, и я единственный, пока я разрушаю...И я слаб, обыкновенен, похож на многих и теряюсь в писательской толпе, когда я пытаюсь рассуждать, утешать, обнадеживать, успокаивать» [4, с. 66].
Однако следует отметить в связи с этим парадоксальную особенность художественного мира Андреева, напрямую связанную с творческим методом отображения действительности, избранным автором, которая постепенно приведет его к тотальному отрицанию всех и вся. Писатель в своих произведениях через критику и разрушение современной ему действительности, погрязшей во лжи и безнравственности, через противопоставление себя эпохе стремится, на самом деле, к созиданию, воскрешению в душах людей вековых нравственно-христианских ценностей. Но в силу своего фатально-трагического мироощущения, в силу своеобразного отображения действительности через ее критику и разрушение, Андреев погружается с головой во всеотрицание и неверие в человека.
В связи с вышеописанными особенностями индивидуального мироощущения художника и методом его отображения в тексте, вплотную к проблеме религиозно-библейских мотивов в творчестве Андреева возникает вопрос о его пессимизме. Однако здесь необходимо учитывать, что скепсис автора, о котором много говорила и писала современная ему и позднейшая критика, нельзя смешивать с отвращением к жизни или даже равнодушием к ней, с полным отрицанием православия. Глубокое чувство неудовлетворенности рождалось из бессилия Андреева понять окружающую действительность, изменить ее, остановить разрушение, искажение православной религии.
Писатель искренне страдает от сознания неустроенности мира, он ни за что не примет его таким порочным и бездуховным: «И моя вся суть в том, что я не принимаю мира, каким мне дали его наставники и учителя, а беспокойнейшим образом ставлю ему вопросы, расковыриваю, раскапываю, перелицовываю» [6, с. 202].
Говоря о пессимизме Андреева и связи этого мироощущения с религиозно-библейскими мотивами, нам видится наиболее верной точка зрения В.А. Мескина, который утверждает, что отрицание, критика писателем всех основ русской жизни не что иное, как крик израненной души, стремящейся к истине [7, с. 44].
Список литературы:
1.Арсентьев Д. Кто обманывает Иуду? К изучению в 10-м классе рассказа Л. Андреева «Иуда Искариот» // Литература. — 1997. — № 7. — с. 11—12.
2.Вересаев ВВ. леонид Андреев: Литературные воспоминания // Вересаев В.В. Литературные портреты. М., 2000. — С. 367—391.
3.Дунаев М.М. Вера в горниле сомнений: Православие и русская литература в XVIII — XX веках. М., 20003. — 1056 с.
4.История русской литературы XX века. Первая половина: учебник для вузов в 2 кн. Кн. 2./ Под ред. д-ра филолог. наук, проф. Л.П. Егорровой. Ставрополь, 2004. — 345 с.
5.Кожинов В.В. необходимо широкое и глубокое мышление // Кожинов В.В. о русском национальном сознании. М., 2002. — с. 366—369.
6.Литературное наследство. — Горький и Леонид Андреев: Неизданная переписка. Т. 72. М., 1865. — 632 с.
7.Мескин В.А. Поиск истины (о творчестве Л. Андреева) // Русская словесность. — 1993. — № 1. — С. 43—47.
8.Михейчева Е.А. жанровые особенности «библейских рассказов» Л.Н.Андреева // Жанры в историко-литературном процессе. Вологда, 1985. — с. 88—100.
9.Святополк-Мирский Д.П. Леонид Андреев // Святополк-Мирский Д.П. История русской литературы с древнейших времен до 1925 года / Пер. с англ. Р. Зерновой. Лондон, 1992. — С. 609—619.
дипломов
Оставить комментарий