КАКОГО ВЛИЯНИЕ АНГЛИЙСКОГО ЯЗЫКА НА СОВРЕМЕННУЮ РУССКУЮ РЕЧЬ?

WHAT IS THE INFLUENCE OF ENGLISH ON MODERN RUSSIAN SPEECH?

Evelina Saveleva

student, Department of "Enterprise and Organization Economics", Kazan State Power Engineering University,

Russia, Kazan

Jhanna I. Aytuganova

scientific supervisor, Candidate of Pedagogical Sciences, Associate Professor, Department of Foreign Languages, Kazan State Power Engineering University,

Russia, Kazan

АННОТАЦИЯ

В статье рассматривается влияние английского языка на современную русскую речь с лингвистической и социокультурной точек зрения. Особое внимание уделяется неочевидным аспектам англицизации, включая когнитивное восприятие заимствованных слов, влияние медиа и цифровых технологий, а также изменяющиеся языковые стратегии в молодежной среде. Приводится анализ конкретных примеров и статистических данных. Делается вывод о глубинной трансформации речевых практик, где английский язык становится не только источником лексических заимствований, но и механизмом изменения речевых норм.

ABSTRACT

The article examines the influence of the English language on contemporary Russian speech from both linguistic and sociocultural perspectives. Particular attention is given to less obvious aspects of anglicization, including cognitive perception of loanwords, the impact of media and digital technologies, and evolving language strategies among younger generations. The study presents an analysis of specific examples and statistical data. The conclusion highlights a profound transformation of speech practices where English has become not merely a source of lexical borrowings, but a mechanism for altering linguistic norms

Ключевые слова: англицизмы, русская речь, заимствования, языковые изменения, молодежный сленг, цифровая коммуникация, медиа-дискурс.

Keywords: anglicisms, russian speech, borrowings, language change, youth slang, digital communication, media discourse.

Языковые изменения, вызванные глобализацией и бурным развитием цифровых технологий, привели к беспрецедентному проникновению английского языка в повседневную русскую речь. Однако сводить этот процесс исключительно к лексическим заимствованиям было бы чрезмерным упрощением. Сегодня англицизация оказывает комплексное воздействие на когнитивные структуры, языковые нормы, стилистические предпочтения и даже на способы социальной самоидентификации русскоязычных носителей.

На поверхностном уровне влияние английского языка проявляется в активном заимствовании лексики: "скайп", "фейк", "стримить", "контент", "менеджер" и прочее. Однако более глубокий пласт изменений кроется в трансформации синтаксических конструкций и в появлении новых коммуникативных стратегий, часто заимствованных из англоязычного медиа-дискурса. К примеру, конструкции вроде "это не про меня" или "я окей с этим" являются кальками с английского и отражают не просто заимствование, а адаптацию иностранного речевого шаблона к русской языковой среде [3, с. 44].

Одним из менее очевидных аспектов является когнитивное восприятие англицизмов. Современные исследования показывают, что заимствованные слова активируют в мозге иные нейросемантические сети, чем их русские эквиваленты [1, с. 77]. Это означает, что англицизмы воспринимаются не только как иные лексические единицы, но и как культурные маркеры, сигнализирующие принадлежность к определённым сообществам — чаще всего молодёжным, урбанистическим, цифровым.

Особенно важно отметить влияние английского языка в контексте цифровой коммуникации. Платформы вроде TikTok и YouTube не только транслируют англоязычный контент, но и задают специфические языковые форматы: короткие фразы, эмодзи-коммуникация, хештеги. Русскоязычные пользователи, взаимодействуя с этим контентом, заимствуют не только слова, но и риторические структуры: прямолинейность, лаконичность, ироничность \[2, с. 193]. Эти особенности проникают в устную речь, переписку, деловую коммуникацию, тем самым изменяя нормы речевого поведения.

В молодежной среде английский язык выполняет функцию не только прагматическую, но и символическую. Использование англицизмов становится способом обозначить свою принадлежность к глобальной культуре, выразить креативность, дистанцироваться от "официального" или "советского" стиля речи. При этом сами англицизмы проходят стадию адаптации — фонетической, морфологической и даже семантической. Так, слово "флексить" (от англ. "to flex") в русскоязычном сленге означает демонстративное поведение, хвастовство, что не совсем совпадает с оригинальным значением.

Интересен также феномен обратной интерференции, когда русская речь, насыщенная англицизмами, влияет на восприятие и использование русского языка за рубежом, в частности в диаспоре и в международной профессиональной среде. Таким образом, происходит не просто односторонний заимствовательный процесс, а формируется гибридное языковое пространство, где русский и английский существуют в плотной взаимосвязи, усиливая друг друга, но и деформируя в том числе [4, с. 60].

Таким образом, влияние английского языка на современную русскую речь — это не только результат моды или технической необходимости, но и проявление глубинных культурных и когнитивных изменений. Английский язык выступает как медиатор новых форм мышления, коммуникации и самоидентификации. Понимание этих процессов требует комплексного междисциплинарного анализа, объединяющего лингвистику, социологию, психологию и медиакритику.

Список литературы:

1. Залезняк А. А. Лексикология современного русского языка. — М.: Языки славянской культуры, 2018. — 312 с.
2. Костомаров В. Г. Язык и культура. — М.: Слово, 2020. — 280 с.
3. Стернин И. А. Современные речевые практики: англицизмы и их прагматика // Вопросы языкознания. — 2022. — № 4. — С. 40–55.
4. Шейгал Е. И. Политический дискурс и медиа: англоязычное влияние в постсоветском пространстве. — СПб.: Наука, 2021. — 367 с.
5. Crystal D. English as a Global Language. — Cambridge: Cambridge University Press, 2012. — 212 p.
6. Pavlenko A. Multilingualism and Emotion. — Oxford: Oxford University Press, 2019. — 320 p.
7. Tagliamonte S. Youth Language in the Age of the Internet. — London: Routledge, 2020. — 298 p.