РОЛЬ  ЛИНГВИСТИЧЕСКИХ  И  ЭКСТРАЛИНГВИСТИЧЕСКИХ  ФАКТОРОВ  В  ОБРАЗОВАНИИ  МЕТАФОРЫ

Кришталь  Светлана  Михайловна

канд.  филол.  наук,  доцент,  доцент  ДНУ,  Украина,  г.  Донецк

E-mail: 

Изучение  роли  экстралингвистических  факторов  в  формировании  метафоры  является  ведущим  подходом  к  описанию  этого  сложного  и  многоаспектного  явления.  Физический,  физиологический  опыт  индивида,  культурная  среда,  опыт  языкового  коллектива,  определяемый  особенностями  его  исторического  развития  —  факторы,  лежащие  в  основе  ассоциаций,  которые,  в  свою  очередь,  считаются  одним  из  главных  условий  метафорического  перенесения  имени.

Именно  на  понятие  ассоциации  опирается  М.  Блэк,  объясняя  механизм  создания  метафоры,  который  состоит  в  том,  что  к  главному  субъекту  метафорического  суждения  прилагается  система  «ассоциируемых  импликаций»,  связанных  со  вспомогательным  субъектом.  Импликациями  могут  выступать  как  общепринятые  ассоциации,  связанные  в  сознании  со  вспомогательным  субъектом,  так  и  нестандартные  ассоциации,  установленные  автором.  Взаимодействующие  субъекты  привносят  с  собой  свои  «системы  ассоциированных  общих  мест»  [8,  с.  40].  В  рамках  метафоры  две  задаваемые  её  компонентами  системы  взаимодействуют  (отсюда  «интерактивность»  в  названии  теории)  и  образуют  новый  информативный  и  несводимый  к  простой  сумме  этих  компонентов  носитель  значения.

А.  Ричардс  также  трактует  метафору  как  результат  определенного  взаимодействия:  «Когда  мы  используем  метафору,  мы  основываемся  на  двух  мыслях  о  двух  различных  вещах.  Причем  эти  мысли,  возникая  одновременно,  выражаются  с  помощью  одного  слова  или  выражения,  значение  которого  есть  результат  их  взаимодействия»  [9,  с.  90].

Общие  для  носителей  разных  языков  психологические  закономерности,  общечеловеческий  характер  логико-мыслительных  операций  и  типовых  ассоциаций  объясняют  универсализм  основных  форм  семантических  преобразований  в  целом  и  появление  одинаковых  метафор  в  близкородственных  и  дальнеродственных  языков  в  частности. 

Наиболее  распространённым  типом  метафор,  которые  возникли  на  основе  ассоциаций,  связанных  с  физическим  опытом  человека,  являются  ориентационные  метафоры.  В  работах  по  психологии  говорится  об  осях,  “поддерживающих  различные  метафорические  модели:  «верх/низ»  (гравитационно-обусловленная  ось);  «перёд/зад»  (зооцентрическая,  обусловленная  самостоятельным  передвижением  живых  организмов);  «правый/левый»  (эгоцентрическая,  обусловленная  трудовой  деятельностью  человека)»  [3,  с.  121].

Так,  большинство  языков  ассоциируют  правую  сторону  с  чем-то,  заслуживающим  положительной  оценки,  а  левую  сторону  —  с  чем-то,  заслуживающим  оценки  отрицательной,  иными  словами,  концепт  правый  «хороший»,  а  концепт  левый  «плохой»  [6,  с.  169—170].

Негативные  коннотации  концепта  «левый»  отражены  в  устойчивых  сочетаниях  встать  с  левой  ноги  (быть  в  плохом  настроении,  быть  раздражительным),  левые  деньги,  левый  товар,  левая  работа  (о  чем-либо  незаконном,  побочном),  ходить  налево  (о  супружеской  неверности),  левак  (человек,  использующий  рабочее  время  и  средства  в  личных  корыстных  целях);  в  английском  языке:  left-handed  (неуклюжий,  лицемерный,  неискренний),  left-handed  compliment  (сомнительный  комплимент),  have  two  left  feet  (быть  чрезвычайно  неловким,  неуклюжим).  И  наоборот,  «все  европейские  языки  обнаруживают  завидное  единодушие  в  положительной  оценке  концепта  «правый»  и  в  самом  наборе  значений  этого  ставшего  многозначным  во  всех  языках  слова»  [4,  с.  250].

Ассоциации,  имеющие  под  собой  физическую  основу,  привели  к  образованию  многих  метафор,  представляющих  эмоции  человека.  Как  известно,  эмоции  недоступны  прямому  наблюдению,  они  практически  никогда  не  выражаются  прямо,  всегда  уподобляются  чему-то,  т.  е.  основным  источником  психологической  лексики  является  лексика  физическая,  используемая  во  вторичных  метафорических  смыслах.  Многие  метафорические  модели,  описывающие  эмоции,  поддерживаются  физиологическими  симптомами,  что  говорит  в  пользу  их  универсальности  [1,  с.  31].

Существует  множество  концептов,  коннотации  которых  могут  служить  примерами  достаточно  очевидной  экстралингвистической  мотивированности,  которая  совпадает  в  различных  языках.  В  связи  с  этим  С.  Ульманн  говорит  о  важности  составления  списка  параллельно  возникших  метафор  и  случаев  метонимии  (словаря  семантических  параллелей),  поскольку  «лежащие  в  их  основе  ассоциации,  по-видимому,  глубоко  коренятся  в  человеческом  опыте  и  в  значительной  степени  не  зависят  от  культуры  или  среды»  [7,  с.  276].

Что  касается  различий  во  вторичном  использовании  имени  в  разных  языках,  то  их  принято  объяснять  разным  объемом  знаний  и  представлений  об  окружающей  действительности.  Ассоциации,  основанные  на  психофизиологических  особенностях  человеческого  восприятия,  зачастую  взаимодействуют  с  национально-культурными  ассоциациями,  которые  являются  следствием  того,  что  ценности,  общие  для  всех  народов,  располагаются  в  разных  культурах  в  различном  соотношении.  Метафора  фиксирует  эталоны  и  стереотипы,  созданные  антропоцентрическим  сознанием  человека,  отражает  значимость  определенных  объектов  в  жизни  и  деятельности  данного  народа.  А  это  значит,  что  в  метафоре,  соотносимой  с  одним  и  тем  же  предметом,  представители  одной  культуры  могут  выдвигать  и  подчеркивать  одни  свойства,  а  представители  другой  —  другие. 

Экстралингвистические  факторы,  несомненно,  играют  большую  роль  в  понимании  логики  метафорического  перенесения  имени  в  разных  языках,  особенностей  мотивации  при  выборе  той  или  иной  звуковой  оболочки  для  метафорического  обозначения  объекта.  Однако  одних  только  культурологических  отсылок  бывает  недостаточно,  чтобы  понять,  почему  определенная  метафора  возможна  в  одном  языке  и  невозможна  в  другом. 

В  этой  связи  было  бы  интересно  проследить,  как  реализует  себя  одна  и  та  же  ассоциативная  цепь  на  грунте  разноструктурных  языков.  С  этой  целью  были  изучены  метафорические  возможности  лексических  единиц,  называющих  симптомы  болезней  в  английском,  русском  и  украинском  языках.  Материалом  исследования  послужили  обиходные  единицы,  называющие  наиболее  распространенные  отклонения  от  физиологической  нормы.  К  ним  относятся:  вздутие,  несварение,  икота,  отрыжка,  понос,  рвота,  повышенное  потоотделение,  кашель,  зуд,  сыпь,  опухоль,  припухлость,  сердцебиение,  изжога,  боль,  отек,  насморк,  температура,  дрожь,  озноб,  головокружение,  спазмы,  судороги  и  ряд  других.  В  рамках  данной  статьи  используются  примеры  из  толковых  словарей  английского  языка,  а  также  примеры,  взятые  из  периодических  изданий  на  английском  языке.

Данная  группа  лексики  интересна  тем,  что  охватывает  единицы,  которые  из-за  своих  референтов  не  принадлежат  к  наиболее  часто  используемому  фонду  языка.  Более  того,  эту  лексику  стараются  при  возможности  заменить  эвфемизмами  либо  употреблять  строго  в  определенной  коммуникативной  ситуации.  Это  дает  основания  для  предположения,  что  возможности  метафоризации  подобной  лексики  в  силу  ее  специфики  будут  ограниченны  в  любом  языке.  Однако  проведенный  анализ  показывает,  что  она  используется  в  качестве  основы  для  переосмысления  во  всех  трех  языках,  однако  активнее  всего  процессы  метафоризации  проходят  в  английском  языке,  в  котором  практически  отсутствуют  какие-либо  границы  (жанровые,  стилевые,  семантические)  ее  использования  в  переносном  смысле. 

Так,  28  из  30  единиц,  называющих  отклонения  от  физиологической  нормы,  развивают  дополнительные  метафорические  значения  в  английском  языке.  В  русском  и  украинском  —  по  12  таких  единиц,  что  более  чем  в  два  раза  меньше.  Кроме  того,  даже  в  случаях,  когда  отдельные  метафорические  значения  совпадают  в  трех  языках,  английский  язык  демонстрирует  явное  превосходство  в  количестве  словосочетаний,  в  которых  рассматриваемая  лексика  употребляется  метафорически. 

В  большинстве  случаев  переносное  использование  лексики,  которая  называет  неприятные  процессы,  происходящие  в  человеческом  организме,  не  мыслится  языковым  сознанием  русских  и  украинцев.  Нет  лингвистических  причин,  которые  бы  препятствовали  появлению  переносного  значения  у  большинства  этих  слов  в  русском  и  украинском  языках.  Однако  это  не  происходит  именно  в  силу  того,  что  в  сознании  носителей  существуют  некие  факторы  (в  том  числе  и  эстетического  характера),  допускающие  или  не  допускающие  появление  новых  метафор,  как  собственных,  так  и  заимствованных  семантических  калек.

Большая  популярность  метафор  в  английском  языке  является  логическим  следствием  самой  языковой  системы  языка  с  бедной  системой  аффиксального  словообразования.  Как  отмечает  Л.А.  Булаховский,  в  таких  языках  творческая  фантазия  направлена  преимущественно  на  поиск  новых  метафор,  метких  синекдох  и  прочих  комбинаций  слов.  Безграничное  поле  словесной  деятельности  в  достаточной  мере  компенсирует  «сухость  морфологической  системы»  [2,  с.  359].  Структура  языка,  метафора  как  ее  элемент  и  мышление  представляются  взаимозависимыми:  структурный  тип  языка  способствует  появлению  большого  количества  метафор,  а  те,  в  свою  очередь,  настраивают  мышление  на  «метафорический  лад».  Иными  словами,  «материальная  организация  системы  создает  и  духовную  привычку  к  тому  или  иному  способу  выражения»  [5,  с.  235].

Есть  все  основания  утверждать,  что  у  носителей  английского  языка  выработано  умение  «работать»  с  любой  лексикой  не  задумываясь  над  ее  содержательной  стороной  и  опираясь  исключительно  на  принципы  ассоциации  и  подобия.  На  этих  принципах  развилось  метафорическое  значение  таких  единиц,  как  hiccup  (икота)  —  временная,  незначительная  проблема,  недостаток;  в  финансовой  терминологии  —  незначительное  понижение  цены,  падение  прибыли;  nausea  (тошнота)  —  чувство  отвращения  и  негодования;  constipation  (запор)  —  явная  нехватка  легкости,  непринужденности;  regurgitation/regurgitate  (отрыжка)  —  бездумное  повторение  чужого  мнения,  идеи;  rash  (сыпь)  —  однотипные  предметы,  лишенные  эстетической  привлекательности;  incontinence  (недержание)  и  др.  Например,  largest  computer  producer  reported  earnings  hiccup;  just  a  little  hiccup  in  our  usual  wonderful  service,  the  stories  will  launch  a  wave  of  public  nausea  and  outrage;  literary  constipation;  he’s  simply  regurgitating  stuff  remembered  from  lectures;  a  rash  of  ugly  new  houses,  cure  for  governmental  incontinence. 

Дословный  перевод  данных  примеров  на  русский  и  украинский  языки  невозможен  в  силу  того,  что  используемые  в  них  метафоры  слишком  экспрессивны  для  сознания  носителей  и,  соответственно,  неуместны  ни  в  оном  из  стилей  языков:  икота  поступлений,  лишь  одна  маленькая  икота  в  остальном  безупречном  сервисе,  волна  общественной  тошноты,  литературный  запор,  он  просто  отрыгивает  то,  что  услышал  на  лекциях,  сыпь  уродливых  новостроек,  лекарство  от  недержания  для  правительства. 

Огромную  роль  в  развитии  метафоризации  в  английском  языке  играют  также  многозначность  и  конверсия,  которые  в  равной  степени  характеризуют  особенности  структуры  английского  языка  и  в  гораздо  меньшей  степени  выражены  в  русском  и  украинском.  Многозначность,  типичная  для  большинства  английских  слов,  предполагает  увеличение  числа  коннотаций.  Слово  начинает  ассоциироваться  в  сознании  носителей  языка  с  большим  кругом  объектов  и  явлений,  что  в  конечном  итоге  создает  идеальную  почву  для  метафоризации.  Конверсия  также  значительно  расширяет  метафорический  потенциал  языка,  поскольку  совмещение  в  одном  слове  форм  существительного,  глагола  и  прилагательного  способствует  еще  большей  диффузности  значения,  что,  в  свою  очередь,  создает  больше  ассоциаций  и  аналогий,  привязанных  к  одному  и  тому  же  слову.  Таким  образом,  ассоциации,  связанные  и  с  объектом  (процессом),  и  с  качеством,  и  с  действием,  привязаны  в  английском  языке  к  одному  слову.  В  русском  и  украинском  языках  это  не  только  три  разные  формы  слова  (глагольная,  атрибутивная  и  субстантивная),  но  и  в  ряде  случаев  использование  нескольких  слов  для  передачи  значения  действия.  Например,  значение  английского  глагола  to  bruise  передается  на  русский  и  украинский  языки  двумя  лексемами  «ставить  синяки,  покрываться  синяками». 

Метафорическое  перенесение  на  основе  глагола  to  bruise  идет  за  счет  расширения  области,  где  возможно  нанесение  повреждений  —  от  кожи  до  сферы  эмоций  и  переживаний  и  далее  на  любой  объект,  который  может  быть  поврежден  путем  нанесения  удара  либо  оказания  давления:  bruised  knee  —  bruised  pride  —  bruised  peaches  (досл.  покрытое  синяками  колено  —  покрытая  синяками  гордость  —  покрытые  синяками  персики). 

Лексема  cough  развивает  метафорическое  значение  на  языковом  материале  глагола.  Метафорический  перенос  построен  на  ассоциациях,  связывающих  кашель  с  процессом,  который,  с  одной  стороны,  сигнализирует  об  отклонениях  в  работе  системы,  а  с  другой  —  является  нежелательным.  Например,  The  engine  coughed  and  spluttered  into  life  (досл.  двигатель  покашлял  и  завелся);  the  company  coughed  up  &40m  in  settlement  of  the  legal  claims  (досл.  компания  выкашляла  40  миллионов  долларов,  чтобы  уладить  проблемы). 

Изучение  процессов  метафоризации  в  рамках  группы  лексических  единиц,  называющих  симптомы  болезней  в  английском,  русском  и  украинском  языках,  позволяет  сделать  вывод  о  том,  что  наличие  одинаковой  метафорической  модели,  базирующейся  на  понятных,  универсальных  ассоциациях  не  является  предпосылкой  для  образования  одинакового  количества  метафор  в  разных  языках. 

Изучение  механизмов  преобразования  чувственных  и  мыслительных  категорий  в  языковые  структуры  на  материале  разноструктурных  языков  позволяет  говорить  о  разных  метафорических  традициях  в  языках.  Метафорический  перенос  является  более  актуальным  способом  словообразования  и  материализации  понятий  в  английском  языке,  чем  в  русском  и  украинском.  Высокая  метафоричность  есть  следствие  «духовной  привычки»  [5,  с.  359]  работать  с  метафорическими  моделями,  которая  корнями  уходит  в  материальную  структурную  организацию  системы  английского  языка.

Список  литературы:

1.Апресян  В.Ю.,  Апресян  Ю.Д.  Метафора  в  представлении  эмоций  //  Вопросы  языкознания.  —  1993.  —  №  3.  —  С.  27—36. 

2.Булаховський  Л.А.  Загальне  мовознавство  //  Вибрані  праці  в  п’яти  томах.  —  1975.  —  Т.  1.  —  496  с.

3.Гарднер  М.  Этот  правый,  левый  мир.  Перевод  с  англ.  Ю.В.  Конобеева  и  др.  /  Под  ред.  И  с  послесл.  Я.А.  Смородинского.  М.:  Мир,  1967.  —  266  с.

4.Корнилов  О.А.  Языковые  картины  мира  как  производные  национальных  менталитетов.  М.:  ЧеРо,  2003.  —  349  с.

5.Степанов  Ю.С.  Французская  стилистика  (в  сравнении  с  русской).  М.:  Едиториал  УРСС,  2002.  —  360  с.

6.Толстой  Н.И.  О  природе  связей  бинарных  противопоставлений  типа  правый-левый,  мужской-женский  //  Языки  культуры  и  проблемы  переводимости.  М.:  Наука,  1987.  —  С.  169—183.

7.Ульман  С.  Семантические  универсалии  //  Новое  в  зарубежной  лингвистике.  —  1970.  —  Вып.  5.  —  С.  250—298. 

8.Black  M.  Models  and  metaphors  //  Studies  in  language  and  philosophy.  Ithaca.  N.Y.,  1965.  —  P.  39—41.

9.Richards  I.A.  The  philosophy  of  Rhetoric.  N.Y.,  1965.  —  284  p.