ТВОРЧЕСТВО АЛЕКСАНДРА ШИРЯЕВЦА В АСПЕКТЕ ПОЭТИЧЕСКОГО МНОГОГОЛОСЬЯ

АННОТАЦИЯ

Изучено явление многоголосья в лирике Александра Ширяевца, определены особенности выстраивания «собственного монолога» автора, исследована система отношений между автором и героем.

Ключевые слова: лирика; многоголосье; А. Ширяевец

Явление «многоголосья» (включение «голосов» героев в авторский монолог, пересказ автором «чужой» речи, воплощение других точек зрения и т. п.) - исследованный прием в поэзии нового и новейшего времени. Как правило, «чужое» сознание вводится в таких текстах при помощи косвенной или несобственно-прямой речи, посредством «пересказа» точки зрения, реплики представляемого персонажа [2, с. 25]. Стихотворения, в которых выражаются переживания лица, заметно отличающегося от автора, называют ролевыми. Бывает, что субъект лирического высказывания разоблачается самим автором.

Таким образом, лирический поэт вполне может изменить свое лицо и воспроизвести переживание, принадлежащее кому-то другому. На наш взгляд, это интересное поле деятельности для филологического, литературоведческого исследования.

Лирика новокрестьянского поэта Александра Ширяевца наполнена голосами различных героев, что отражает народное многоголосье Волжского края. Творчество А. Ширяевца в аспекте поэтического многоголосья являет собою один из пластов исследования поэтического многоголосья в лирике на примере поэта Поволжья. В этом аспекте творчество А. Ширяевца не исследовалось.

В сознании современного читателя лирика А. Ширяевца восприни­мается однобоко, а в работах исследователей в основном рассматривается биография и личная переписка поэта. Своеобразие творчества поэта, воспевшего Волжский край, исследовано недостаточно. Практически нет научных литературоведческих работ, посвященных поэтике А. Ширяевца. Важно показать современному читателю уникальность творческого дара поэта, дать им возможность услышать «голоса прошлого», народное многоголосье Волжской земли. «Песня» А. Ширяевца, «сродника», его мировосприятие, отразились в много­голосье, имитирующем речи рассказчика – свидетеля смутного времени начала ХХ века, что важно для общего исследования культуры и языка народов Поволжья: стихотворения поэта отражают специфику народной речи, особенности русского национального характера.

Одна из сторон идиостиля А. Ширяевца – «поэтическое много­голосье» – незаметное окрашивание авторского монолога интонациями героев, что создает иллюзию близости читателя к множеству разно­родных персонажей. А. Ширяевец привносит свой вклад в разноголосицу посредством использования речевых масок или исторических персонажей и реалий в своих стихотворениях: по такому принципу и построены поэма «Мужикослов» (где фигурируют солнце, леший, домовой, Салтычиха, холопы, Аввакум, Арины Родионовны, Пушкины, Корсаковы, Гоголи и др.) и такие стихотворения как «Плыву, плыву! - Всё ближе жданный берег…» (Рерих, всенародный вопль), «За Русью -молодицей…» (Два паренька, Русь-молодица, Она), «Из песен о городе» (Крашеные девы, Я, Она), «Песня о Руси», «Кабацкая» (Бездольный пьяница), «Полям» (Я, Рожь, голос), «Клад» (более дюжины персонажей), «Рыбацкая» (ватага рыбаков), «В душном городе нищ я и жалок…» (Леший, русалки), «Святки» (молодежь), «Илья Муромец» (калики, Илья, мать, народ), «Клич» (Стенька, Волга, голь), «Миссис Бром» (Миссис, Бром,), «Не надо мной летят стальные птицы…» (Садко и неизвестные говорящие), «Палач» (Пятый молодец, палач, сброд, дьяк, бабы, знать).

Несмотря на разноречивый социальный контекст, соответствия, которые исходят из каждого поэтического слова А. Ширяевца, тяготеют к одному языку, одному кругозору, – видению мира новокрестьянского поэта, чье лицо проявляется в поэтическом ритме, ставящем социально-речевым мирам границы и стягивающим единство и замкнутость плоскости поэтического стиля, создавая напряженное единство языка. Лирически изображенные переживания свойственны и самому поэту, и иным, отличным от него лицам. В центре находится не «передача» чужого слова, а построение собственного монолога из материалов сторонних мнений, высказываний, мировоззрений, перестающих в данном случае быть «чужими» и становятся мнением единственного субъекта). В лирике поэта А. Ширяевца отчетливо выделяется ряд текстов, в которых используются множественные «чужие» сознания, благодаря чему подтверждаются сложившиеся представления о природе и способах олицетворения «многоголосия». Гетероглоссия в творчестве А. Ширяевца присутствует не только на уровне столкновения высказываний разных исторических персон, но и на уровне мельчайший деталей, где внутреннее многоголосие приобретает окрас единения, рассеивания субъекта высказывания и его полного слияния с народным голосом. В художественном произведении «поэтическое многоголосье» – это незаметное окраши­вание авторского монолога интонациями героев, что создает иллюзию близости читателя к множеству разнородных персонажей. В произ­ведениях преобладает слово первичного субъекта, «поглощающего» в себя слово другого, включающего в себя контекст голосов иных персонажей. Содержательный принцип целого – «грамматически недопустимая» передача «чужой речи» [5, с. 331].

Как правило, «речевые партии» персонажей возникают при помощи своеобразного смешения прямой, косвенной и несобственно-прямой речи, т. е. это «гибридные конструкции» [1, с. 45] и «свободная косвенная речь» [3, с. 58].

В монологах А. Ширяевца формы свободной косвенной речи появляются как продукт стремления автора по «усмирению» и примирению различных сознаний и взглядов. Слушая каждого, автор трансформирует эту разноголосую действительность в свою «истину», выстраивая собственную, уникальную картину мира – концентрированно-национальную, единую во времени.

Текст составлен таким образом, что часто неясно, кто именно произнес ту или иную фразу (первичный субъект или вторичный) и вообще - произнес или подумал, почувствовал:

                         Плыву, плыву! — Всё ближе жданный берег:

                         Я пьян от сил, а был убог и нищ!..

                         – Не тот ли, на который вышел Рерих,

                         Где встал Курган славянских Городищ?

                         Взъярились волны в пляске хороводной!

                         Сейчас, сейчас мой Рай! — заветный край!..

                         – Истошный вопль, разливный, всенародный,

                         Такой родимый: «Боже, выдыбай!..» [6, с. 199]

Здесь проявляется своего рода «субъектный (и речевой) синкретизм», где очевидна лишь словесная рефлексия первичного субъекта по поводу «чужих» высказываний, действий или намерений. Таким образом, не просто оставляется неразрывный «стилистический центр» представленного читателю текста, но изменяется природа и положение реализуемого высказывания [7, с. 65].

В стихах поэта можно услышать песни, заговоры, сказы, кличи атамана, женский плач, призывы, приветствия, думы. Например, мотивы плача слышны в стихотворении «После побоища. Васнецовское». В целом, поэтические тексты А. Ширяевца часто предстают перед нами как «речевые партии» других персонажей, а само включение «чужого слова» и способ взаимодействия сознаний первичных субъектов и действующих лиц помогают поэту выразить не только индиви­дуальную авторскую точку зрения, но и отразить речевой образ мира, воплощенный в народных песнях, плачах, частушках, кличах, сказах, призывах [7, с. 66].

Все это отразилось и в поэме «Мужикослов», которую необходимо рассматривать как совокупность голосов, сознаний, присутствующих в произведении, исследуя каждую главу по отдельности, исходя из вышеуказанных позиций, чему посвящен последний параграф нашей работы. Данная поэма - памятник литературы новокрестьянских поэтов: веяния демократизма, образность крестьянского быта, песенно–народный лад стихотворений выделяются на фоне произведений того периода. Концепция революции представляется с крестьянским уклоном. Все это явственно прослеживается и в поэме А. Ширяевца. Для автора нет границ во времени, а сознание героя единится с сознаниями предков, тем самым отрицает их исчезновение.

В поэме А. Ширяевца сложная система отношений между автором и героем, "я" и "другим", а также неизменно присутствует хоровое начало. Целостно воспринимая лирическое произведение «Мужикослов», читатель соединяется с сознанием десятков тысяч крестьян, образы и голоса которых мастерски удалось объединить в своем произведении А. Ширяевцу. В «Мужикослове», обращаясь к предкам, будто они стоят совсем рядом, лирический герой одновременно расширяет пространство, рушит границы времени. Он кричит не в прошлое, не в пустоту. Предки – не где-то далеко, они – здесь, вокруг героя. Это одновременно и сон, и явь, поэтому его «собеседники» - и «деды», и «лапотники», и трудолюбивые «пахотники», и сочувствующие «печальники», и порабощающие «кабальники», а также «безвестники» и «смерды». Герой восклицает четыре раза: «Вы!» - он призывает к справедливому возмездию народа за мученическое прошлое. Но один ли герой кричит «Вы»? Местоимение «вы» – это и крик героя, и эхо из прошлого. Если вслушаться в полифонию этих строк, то можно увидеть искажение пространства и времени, где голоса сливаются воедино, не позволяя увидеть конкретного носителя речи, который обнаруживается, по Б.О. Корману [4, с. 194], как раз через физическую точку зрения и положение во времени. Сердце героя мечется, он смотрит в окно, но видит не луну, а все тех же «собеседников» - крестьян, он соединен с ними на духовном уровне, и его внутреннее единение с предками настолько велико, что ощущается даже боль физическая, подобная той, что испытывали крестьяне: «Салтычиха / Мне бросает петлю на шею». Мы видим вновь деформированные время и пространство: героя душит не столько какая-то конкретная Салтычиха, жестокая истязательница и убийца крепостных крестьян, сколько на него переносится боль всех крепостных, измученных и убитыми такими же Салтычихами. Интересно отметить, что Салтычиха, как реальный исторический персонаж, живший в 18 веке, согласно исследованиям историков, вела вполне набожный образ жизни – ходила на церковные службы, делала пожертвования. Спорность истинности и ложности церковных догматов прослеживается уже здесь посредством этого образа. Говоря о субъекте речи, отметим, что он, находясь во времени далеко от объекта речи, как бы сливается воедино с ним – в этом мы видим феномен лирики А. Ширяевца.

Герой А.Ширяевца задается вопросом: «Али Спас никогда не поможет?», и «поет» разбойничью песню: «На коня! Где булатный ножик?», желая ускакать к «донским ковылям», «зеленым кочевникам», то есть в русские степи. В стихотворении И. Бунина «Ковыль», ковыль – это образ степи, вырастающий до символов постоянного, вечного, как земля: времена идут, сменяются поколения, а жизнь не прекращается, потому что существует неизменный всемирный порядок, космос. Герой «Мужикослова» стремится все к той же вечной гармонии, к которой приходит и герой И. Бунина. У.С. Есенина ковыль предстает и как символом русского пейзажа и как символ тоски, и наш герой, растворяясь в желании «ускакать к донским ковылям», также обращается к природе: «Снеговые пусть плачут хлопья / Над костями, под вьюжный пляс». «Глубже Волги тоска холопья…» – кричит герой, желая «рассчитаться за отцов».

Носитель речи в произведениях А. Ширяевца не удален от изобра­жаемого, но вначале мы видим, как бы общий план, впоследствии резко приближающийся к объективу. У каждого плана – своя функция, но такие резкие изменения углов зрения – это важное средство художественной изобразительности, благодаря которому мы можем проследить за изменением субъектов речи не только во времени, но и в пространстве. Но сама мысль о трагедии героев, наоборот, раскрывается не в пространстве, а во времени. Способ освоения чужого слова прямо предполагает и провоцирует неразличение границ и собственно «статуса» речевых участков, так называемых зон героя. Авторская мысль стремится не к тому, чтобы противопоставить этому диалогическому разложению твердые определения людей, идей и вещей, а к тому, чтобы обострять столкнувшиеся голоса, чтобы усугубить их перебой до мельчайших деталей, до микроскопической структуры явлений.

Для автора все едины в хоре, но поют, порою, разными голосами. Автор объединяет всех – холопов, поэтов, бурлаков и др., поэтому в художественном пространстве текстов А. Ширяевца осуществляется реализация принципа текстопорождения, заключающегося в формуле «говорить – значит жить» [4, с. 468], т. е. посредством единения с народным сознанием А. Ширяевец оставляет крестьянский народ жить в веках.

В произведениях А. Ширяевца чувствуются слезы, пролитые предками и за предков – в этом обнаруживается идея автора о нераздельности человеческих судеб. В большинстве стихотворений поэта можно увидеть призыв к «душегубцам», «страстотерпцам», мученикам во имя Иисуса, взглянуть на «холопский рассвет», найти друг в друге нечто общее, почувствовать биение сердца ближнего, освободить свое сознание, слившись в единый русский народ.

В творчестве А. Ширяевца включение «голосов» героев в авторский монолог дает современному человеку возможность на духовном уровне осмыслить народное единение.

Не всегда возможно в лирике поэта определить носителя речи, потому как сам автор обладает определенным взглядом на действи­тельность, выражением которой является все его творчество. Но также автор предстает в произведениях как особая форма выражения народного сознания, отличающаяся от мировосприятия лирического героя. Повсеместно используя имитацию «живого разговора», «беседуя» с каждым представителем русского народа, автор трансформирует разноголосую действительность в собственную «истину», изображая концентрированно-национальную, единую во времени уникальную картину мира.

Список литературы:

1. Арапова Г.Ю. Язык вражды в СМИ. Правовые и этические стандарты / Г,Ю. Арапова, С.И. Кузеванова. – Воронеж: Элист, 2011. – 128 с.
2. Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества / М.М. Бахтин. – Изд-е 2-е. – М.: Искусство, 1986. – 444 с.
3. Бройтман С.Н. Лирика / С.Н. Бройтман. – Теория литературы: Учебное пособие для студентов филол. фак. высш. учебн. заведений. В 2 т. М., 2004. Т. 1. С. 334.
4. Б.О. Корман. Избранные труды по теории и истории литературы / Предисл. и составл. В.И. Чулкова. Ижевск: изд-во Удм. ун-та, 1992. 236 с.
5. Фрейденберг О.М. Поэтика сюжета и жанра / О.М.Фрейденберг. – М.: Лабиринт, 1997. – 445 с.
6. Хализев В.Е. Теория литературы / В.Е. Хализев: учеб. для студентов вузов. – Изд. 4-е, испр. и доп. – М.: Высшая школа, 2007. – 554 с.
7. Ширяевец А. Стихотворения и поэмы / Сост., автор биогр. очерка А.И. Михайлов. – Ставрополь: Кн. изд-во, 1992. – 222 с.
8. Шмид В. Нарратология / В. Шмид. – М. : 2003. – 312с.