ОСОБЕННОСТИ  ПОВЕСТВОВАТЕЛЬНОЙ  СТРУКТУРЫ  В  РАССКАЗАХ  К.  КАРНЫШЕВА

Колмакова  Оксана  Анатольевна

канд.  филол.  наук,  доцент  Бурятского  государственного  университета,  РФ,  г.  Улан-Удэ

E-mail:  post-oxygen@mail.ru

FEATURES  OF  THE  NARRATIVE  STRUCTURE  OF  K.  KARNYSHEV’S  STORIES

Oksana  Kolmakova

candidate  of  Philological  Science,  assistant  professor  of  Buryat  State  University,  Russia  Ulan-Ude

АННОТАЦИЯ

В  статье  исследуется  специфика  функционирования  персональной  повествовательной  ситуации  в  рассказах  современного  русскоязычного  писателя  Бурятии  К.  Карнышева.

ABSTRACT

The  article  analyses  the  features  of  the  functioning  of  personal  narrative  situation  in  the  stories  of  K.  Karnyshev,  the  modern  Russian-language  writer  of  Buryatia.

Ключевые  слова:  повествование;  повествователь;  персонаж;  персональная  повествовательная  ситуация.

Keywords:  narrative;  narrator;  character;  personal  narrative  situation.

Творчество  К.Г.  Карнышева,  возможно,  одно  из  наиболее  исследованных  в  бурятском  литературоведении.  Однако  с  точки  зрения  повествовательной  организации  его  рассказы  и  повести  остаются  малоизученными.  В  ряде  своих  рассказов  К.  Карнышев  обращается  к  особому  типу  повествования,  в  котором  ведущая  роль  принадлежит  сознанию  персонажа.  Литературоведы  и  лингвисты  подходят  к  этому  явлению  с  разных  точек  зрения,  предлагая  соответственно  свою  типологию  и  терминологию.  Так,  Е.В.  Падучева  говорит  о  «свободном  косвенном  дискурсе»  [4,  с.  206],  Н.А.  Кожевникова  —  о  «несобственно-авторском  повествовании»  [2,  с.  206],  Ю.В.  Манн  —  о  «персональной  повествовательной  ситуации»  [3,  с.  47].  Такое  повествование  становится  цепью  перцептивных,  ментальных  и  эмоциональных  ощущений  персонажа,  его  впечатлений  и  новых  открытий,  ошибок  и  их  исправлений,  восторгов  и  разочарований.  Автор  обобщает  конкретные  подробности  жизни  и  быта  своего  героя,  сосредотачивая  мир  в  его  воспринимающем  сознании.  В  русской  литературе  подобная  стилистика  является  достаточно  продуктивной.  Однако  ее  применение  К.  Карнышевым  выявляет  скрытые  возможности  этой  повествовательной  формы.  В  данной  статье  рассмотрено  функционирование  персональной  повествовательной  ситуации  в  рассказах  К.  Карнышева  «Вельможная  рыбалка»  и  «Рыдалка  и  ее  женихи». 

Сюжет  «Вельможной  рыбалки»  предельно  прост.  К  Африкану  Андреевичу  приезжает  его  зять  Яков  якобы  порыбачить.  На  самом  же  деле  Якова  волнуют  сбережения  тестя  «на  черный  день».  Улучив  момент,  он  совершает  бессовестное  воровство,  оставив  пожилого  человека  умирать  в  одиночестве.

Уже  первый  абзац  рассказа  показывает,  что  в  повествовательной  организации  текста  автор  отдает  приоритет  слову  и  сознанию  персонажа:  «С  ледоставом  <…>  нагрянул  к  Африкану  Андреевичу  зять  Яков  <…>  Мужа  старшей  дочери  Анны  известно,  какие  заботы  приманивали  в  эту  пору  в  Приютино  —  долгожданная  осенняя  рыбалка  открывается.  Навечно  заболеет  душа,  хоть  раз  отведавшая  ее.  Никого  не  пугает,  что  чуть  помористее,  в  поле  зрения  человеческого  глаза,  чернеет  полая  вода,  которая  даже  при  небольшом  ветре  может  погнать  зыбь.  А  та  раз  за  разом  начнет  раскачивать  ледяные  закраины,  крошить,  пускать  трещины  по  всей  забереге»  [1,  с.  181].  Выделенные  фрагменты  текста  указывают  на  то,  что  воспринимающим  в  данном  эпизоде  является  сознание  героя,  Африкана  Андреевича. 

Во  втором  абзаце  рассказа  помимо  просторечных  и  диалектных  слов  из  лексикона  героя  («кучились»,  «лебезная»,  «шоркается»,  «ошалелость»,  «раззявленный»)  мы  встречаем  уже  иные  «сигналы».  Во-первых,  это  поэтизмы:  «светозарное  царство»,  «небесные  иглы»,  «предсмертный  танец»);  во-вторых,  медицинский  термин  —  «агонизирующие  позы».  Становится  очевидным,  что  повествование  в  рассказе  построено  как  конкуренция  двух  дискурсов  —  героя  и  повествователя,  причем  приоритет  отдается  герою:  «Да  только  не  у  всякого  человека  бывает  добычливой  рука.  Какой  уже  год  Яков  трясет  удочку  над  лункой,  а  обходят  его  цветастую  наживу  лукавые  рыбины:  не  дадимся  мы  тебе.  Почему?  Сам  догадайся.  На  лед  без  угодливой  няньки  не  выйдет.  Сопровождай  его,  нагинайся  в  три  погибели,  тяни  санки  с  поклажей  кто-нибудь  другой.  Ему  же  это  никак  несподручно»  [1,  с.  182].  Первая  часть  рассказа  оканчивается  внедрением  в  дискурс  героя  слова  повествователя:  «Он  не  знал  еще,  что  и  в  самом  деле  это  был  последний  у  него  выход  на  лед»  [1,  с.  188].  Эта  фраза  повествователя  о  судьбе  героя  усилит  трагизм  финала  всего  рассказа.

Примечательно,  что  для  другого  своего  героя,  зятя  Африкана  Андреевича  Якова,  Карнышев  не  создает  персональной  повествовательной  ситуации.  Речевая  партия  Якова  все  время  оформлена  как  прямая  речь  в  диалогах  с  Африканом  Андреевичем.  Ни  разу  она  не  принимает  формы  несобственно-авторского  повествования.  Даже  когда  сознание  Африкана  Андреевича  затуманилось  —  ему  стало  плохо,  Карнышев  передает  картину  происходящего  глазами  Африкана  Андреевича,  а  не  Якова.  «Совсем  не  сон  захлестнул  его  на  ходу,  запеленал  сознание  <…>  Не  сон,  не  сон!  А  что?  Не  хотелось  отгадывать.  А  потом  страшная  тишина  так  же  резко  оборвалась,  хрипло  задышала  его  грудью,  вызналась  перепуганным  голосом  Якова»  [1,  с.  189].  На  первый  взгляд  кажется,  что  восклицание  «Не  сон,  не  сон…»  принадлежит  Якову.  Но  из  следующего  абзаца  становится  ясным,  что  это  сам  Африкан  Андреевич  пытается  понять,  что  с  ним  происходит:  «Может  быть,  течение  крови  в  нем  приостановилось  и  затвердели  от  озноба  руки  и  ноги?  Он  всем  телом  слышал  сейчас,  как  что-то  горячее  разливалось  по  нему,  заполняло  захолодавшие  пустоты»  [1,  с.  189].

В  последнем  диалоге  Африкан  Андреевич  и  Яков  взаимодействуют  как  равноправные  герои,  и  вся  сцена  кажется  изображенной  нейтральным  по  отношению  к  персонажам  повествователем.  Однако  эта  позиция  вступает  в  противоречие  с  финалом.  Ведь  из  диалога  героев  следует,  что  победа  оказывается  за  Африканом  Андреевичем:  он  не  позволит  Якову  обворовать  его.  Но  в  финале  рассказа  Африкан  Андреевич  оказывается  уже  обворованным:  Яков  совершил  кражу  до  их  с  тестем  последнего  разговора.  Это-то  событие  и  объясняет  возбужденность  Якова,  добравшегося-таки  до  заветной  полочки  на  божнице. 

Теперь  сцена  диалога  Африкана  Андреевича  и  Якова  предстает  в  ином  свете:  пусть  Африкан  Андреевич  повержен  «физически»,  но  моральная  победа  за  ним.  И  каким  теперь  неприглядным  выглядит  Яков,  который  добился  своего,  но  продолжает  оскорблять  тестя!  Вернемся  к  словам  повествователя  о  том,  что  рыбалка  Африкана  Андреевича  окажется  действительно  последней.  Становится  ясно,  что  подлое  воровство  Якова  окончательно  подкосило  здоровье  Африкана  Андреевича.  Повествователь  сожалеет,  что  такие  безнравственные  люди,  как  Яков,  торжествуют.  Итак,  организуя  повествование  в  рассказе  «Вельможная  рыбалка»  как  персональное,  Карнышев  «впускает»  в  «авторское  пространство»  Африкана  Андреевича,  а  Якову,  напротив,  не  дает  «права  голоса».  Благодаря  такой  повествовательной  структуре  автор  не  только  сам  отстраняется  от  своего  неприглядного  героя,  но  и  увеличивает  дистанцию  между  ним  и  читателем. 

В  художественном  мире  К.  Карнышева  ничтожному  в  морально-нравственном  отношении  человеку  (такому  как  Яков)  противостоит  Природа.  В  рассказе  «Рыдалка  и  ее  женихи»  природное  начало  персонифицировано  в  образе  сибирской  лайки  Рыдалки.  Этот  рассказ  мог  бы  считаться  традиционно-анималистическим,  если  бы  не  эпизод  смерти  человека. 

Точка  зрения  собаки  приоритетная  в  повествовании.  Собачьими  глазами  описывается  мотоцикл  хозяина  Сим  Симыча:  «Ух,  как  взвизгнула  и  зашеборчала  в  железной  середке  мотоцикла  молчаливая  долгое  время  жизнь!  Есть  еще  в  нем  сила.  Заиграла  она,  запела,  запоуркивала.  Грудь  колесом,  хвост  гоголем»  [1,  с.  271].  Нелепая  смерть  Сим  Симыча  также  передана  глазами  собаки:  «…Полушубок  Сим  Симыча  зацепился  ремнем  за  руль,  самого  его  ударило  головой  о  край  льдины.  Бежавшая  следом  Рыдалка  остановилась  возле  воды.  Она  еще  слышала  запах  хозяина.  Неподалеку  от  нее  полынья  бурлила  пузырями.  Положив  голову  на  лапы,  Рыдалка  внимательно  стала  следить  за  кипением  воды.  И  после  того,  как  верчение  ее  стихло,  поверхность  выровнялась,  собака  не  отнимала  глаз  от  полыньи.  Так  и  не  двигаясь,  подняв  торчком  уши,  она  просидела  очень  долго  на  одном  месте.  И  как  будто  очнувшись  от  ожидания,  не  видя  хозяина,  Рыдалка  пронзительно  залаяла…»  [1,  с.  275].  В  этом  приеме  «остранения»  человеческой  смерти,  отказа  от  осознания  ее  обыденности,  кроется  гуманистическая  карнышевская  идея  о  том,  что  смерть  любого  человека  —  это  трагедия  вселенского  масштаба.

Однако  жизнь  продолжается.  Во  фразе  повествователя  о  «существовании  Рыдалкиной  внутренней  жизни»  кроется  два  смысла.  Во-первых,  собака  ждет  щенков  и  потому  постоянно  «заглядывает  внутрь  себя».  Во-вторых,  смысл  фразы  можно  расценить  и  как  авторское  допущение  о  способности  к  рефлексии  у  любого  живого  существа,  в  том  числе  и  у  собаки.  Растворяя  дискурс  повествователя  в  «слове»  Рыдалки,  Карнышев  вновь  возвращает  Человека  в  мир  Природы. 

Таким  образом,  обращаясь  к  форме  персонального  повествования,  К.  Карнышев  решает  как  минимум  две  художественные  задачи.  Во-первых,  сосредотачивая  описываемый  мир  в  сознании  героя,  автор  маркирует  этого  героя  как  положительного.  Во-вторых,  посредством  несобственно-авторского  повествования  у  Карнышева  оформляется  лейтмотивная  для  его  творчества  тема  единства  человека  и  природы. 

Список  литературы:

1. Карнышев  К.Г.  Чудодей:  повести  и  рассказы.  Улан-Удэ:  Изд-во  ОАО  «Республиканская  типография»,  2002.  —  464  с.
2. Кожевникова  Н.А.  Типы  повествования  в  русской  литературе  XIX—ХХ  веков.  М.:  Институт  русского  языка  РАН,  1994.  —  336  с. 
3. Манн  Ю.  Об  эволюции  повествовательных  форм  (вторая  половина  Х1Х  века)  //  Изв.  Рос.  АН.  Сер.  лит-ры  и  языка.  —  1992.  —  №  1.  —  С.  40—50.
4. Падучева  Е.В.  Семантические  исследования  (Семантика  времени  и  вида  в  русском  языке;  Семантика  нарратива).  М.:  Школа  «Языки  русской  культуры»,  1996.  —  464  с.