ПРИМЕНЕНИЕ  ПОНЯТИЯ  «МЕТАТЕКСТ»  К  ПРОИЗВЕДЕНИЮ  СЛОВЕСНОГО  ИСКУССТВА

Бердник  Елена  Станиславовна

старший  научный  сотрудник,  канд.  филол..  наук,  ведущий  научный  сотрудник  кафедры  истории  украинской  литературы  и  фольклористики  Донецкого  национального  университета,  г.  Донецк

E-mail: 

APPLICATION  OF  NOTION  «METATEXT»  TO  A  WORK  OF  VERBAL  ART

Olena  Berdnyk

senior  Researcher,  Candidate  of  Philology  Degree,  Senior  Research  Fellow,  Department  of  History  of  the  Ukrainian  literature  and  folklore,  Donetsk  National  University,  Donetsk

АННОТАЦИЯ

Суть  проблемы  состоит  в  отсутствии  целостной,  четко  структурированной  концепции  применения  понятий  с  составляющей  «мета-»  относительно  словесного  художественного  текста.  Рассматривая  метатекст  как  объект  виртуальной  реальности,  который  возникает  в  момент  восприятия  реципиентом  авторского  художественного  словесного  текста,  автор  этой  статьи  предлагает  собственную  концепцию  метатекста  как  варианта  эстетического  объекта.  Предложенное  определение  понятия  «метатекст»  является  результатом  синтеза  трех  методологий:  рецептивной  эстетики,  структурализма  и  герменевтики.

ABSTRACT

The  essence  of  the  problem  lies  in  lack  of  integral  clearly  structured  concept  of  applying  notions  with  «meta»-component  towards  a  verbal  literary  text.  Viewing  the  text  as  an  object  of  virtual  reality  which  appears  at  the  moment  the  recipient  apprehends  the  original  verbal  literary  text,  the  author  of  this  article  suggests  her  own  concept  of  metatext  as  a  variant  of  aesthetic  object.  The  suggested  definition  of  «metatext»  notion  stems  from  the  synthesis  of  3  methodologies:  receptive  aesthetics,  structuralism  and  hermeneutics,  metalinguistics  being  a  part  of  the  latter.

Ключевые  слова:  метатекст;  эстетический  объект;  произведение;  художественный  текст;  интратекстуальность;  интертекстуальность;  смысл.

Keywords:  metatext;  aesthetic  object;  work  of  art;  literary  text;  intratextuality;  intertextuality,  meaning.

Интертекстуальные  и  коммуникативные  аспекты  художественного  текста  закономерно  взаимосвязаны,  поскольку  интерес  к  интертекстуальности  возникает  в  контексте  рассмотрения  художественного  текста  как  высказывания.  Коммуникативный  аспект  словесных  произведений  многогранен.  Речь  пойдет  о  триединстве,  своеобразном  трилоге,  между  автором,  реципиентом  и  эстетическим  объектом  во  время  дешифровки  реципиентом  знакового  материала,  манифестирующего  авторское  произведение.  В  такой  ситуации  реципиент  пытается  постичь  авторское  произведение  как  таковое,  а  не  узнать  что-либо  о  нем.  Именно  в  этот  момент  создается  определенный  над-текст,  или  метатекст.

Метатекст  осмысливается  как  филологическое  и  специальное  теоретико-литературное  понятие,  как  категория  металингвистики,  как  органическая  составляющая  теоретико-литературоведческого  анализа.  В  своей  концепции  в  основном  учитываем  достижения  литературоведения  ХХ  века.  Имеется  в  виду,  прежде  всего,  научное  наследие  М.М.  Бахтина  и  работы  ученых,  творчески  развивших  его  идеи:  работы  по  структурно-семиотической  эстетике  и  герменевтике.  В  ходе  определения  семантики  понятия  «метатекст»  использована  также  концепция  А.А.  Потебни  о  природе  поэтического  слова  и  произведения  словесного  искусства,  а  также  идея  В.И.  Тюпы  об  инфратексте.

Сочетание  разных  методологий  обусловлено  тем,  что  в  концепции  структуралистов,  в  частности  представителей  Пражского  лингвистического  кружка,  даже  «в  самой  постановке  вопросов  есть  немало  сродного  с  идеями  А.А.  Потебни»  [6,  с.  22].  Справедливым  считаем  высказывание  И.М.  Дзюбы,  что  система  взглядов  А.А.  Потебни  открыта  для  других  методов,  применяя  которые,  можно  продолжать  развитие  идеи  создания  новой  науки  о  художественной  литературе,  базирующейся  на  подобии  слова  и  словесного  художественного  произведения  [6,  с.  14].  К  тому  же,  мы  абсолютно  согласны  с  Н.Н.  Ильницким,  что  «положения  о  возможностях  и  границах  воспринимаемых  смыслов,  обусловленных  внутренней  формой  слова  (поэтического  произведения),  сформулированные  А.А.  Потебней,  имеют  определенные  точки  соприкосновения  с  подходом,  разрабатываемым  теорией  филологической  герменевтики…  в  ее  современной  разновидности,  которая  предусматривает  не  только  восстановление  смысла  изначального,  заложенного  автором,  но  также  принятие  во  внимание  новых  смысловых  наслоений»  [6,  с  15].  Как  известно,  Г.-Г.  Гадамер  определяет  такую  методологию  как  «реконструкцию»  и  «интеграцию»  [5,  с.  218].  Составляющей  современной  герменевтики  является  также  металингвистика  М.М.  Бахтина.  Рассмотрение  ним  словесного  художественного  текста  как  завершенного  высказывания,  на  наш  взгляд,  созвучно  исследованиям  текста  как  разновидности  сигнала  структуралистом  А.М.  Пятигорским.  Поэтому  синтез  нескольких  подходов  и  методологий  считаем  не  только  оправданным,  но  и  довольно-таки  перспективным.

Понятие  «метатекст»  невозможно,  на  наш  взгляд,  объяснить,  не  учитывая  природу  поэтического  слова,  а  также  природу  словесного  искусства.  Основой  современных  представлений  о  природе  поэтического  слова  является  концепция  В.  Гумбольдта  —  А.А.  Потебни.  Поэтическое  слово  у  А.А.  Потебни  —  слово,  которое  имеет  внутреннюю  форму,  в  котором  осознается  его  внутренняя  форма.  Благодаря  этому,  в  слове  происходит  как  бы  расширение  семантики  за  счет  ряда  смысловых  ассоциаций,  к  которым  мысленно  приобщается  воспринимающий.  Этот  ряд  задан  внутренней  формой,  но  не  обусловлен  ею  жестко.  «Внутренняя  форма  слова,  провозглашенная  говорящим,  дает  направление  мысли  [здесь  и  далее  подчеркнуто  нами.  —  Е.  Б.]  слушателя,  но  она  только  возбуждает  этого  последнего,  дает  только  способ  развития  в  нем  значений,  не  определяя  границ  его  понимания  слова»  [8,  с.  48].

В  концепции  А.А.  Потебни  слово  представлено  в  двух  его  возможных  состояниях:  как  слово  с  актуализированной  внутренней  формой  и  как  слово,  ее  утратившее,  когда  она  «забылась»,  как  «прозаическое»  слово,  которое  равнозначно  понятию.  В  то  же  время  ученый  обосновывает,  что  «в  языке  постоянно  происходит  мелкое,  но  в  результате  мощное  превращение  поэтических  форм  на  прозаические»  [10,  с.  103].

Особенно  ценны  для  понимания  понятия  «метатекст»,  на  наш  взгляд,  высказывания  А.А.  Потебни,  что  «искусство  является  языком  поэта,  и  как  при  помощи  слова  нельзя  передать  другому  своей  мысли,  а  можно  только  пробудить  в  нем  его  собственную,  так  нельзя  ее  сообщить  и  в  произведении  искусства;  смысл  этого  последнего  (когда  оно  закончено)  развивается  не  в  искусстве,  а  в  тех,  кто  понимает…  Этот  смысл,  который  проектируется  нами,  то  есть  вкладывается  в  само  произведение,  действительно  обусловлен  его  внутренней  формой…  заслуга  поэта  не  в  том  minimumе  смысла,  который  мыслился  ему  при  сотворении,  а  в  определенной  гибкости  образа,  в  силе  внутренней  формы  возбуждать  разнообразнейшие  смыслы…  Рассказы  живут  столетиями  не  ради  своего  буквального  смысла,  а  ради  того,  который  в  них  может  быть  вложен…  с  забвением  внутренней  формы  произведения  искусства  теряют  свою  ценность»  [8,  с.  49].  Эти  мысли  А.А.  Потебни  противоположны  убеждению  В.  Гумбольдта,  что  идея,  смысл  словесного  художественного  произведения  воплощается  в  определенном  образе  как  некая  данность,  готовая  к  потреблению,  то  есть,  что  художественное  произведение  выражает  готовую  мысль,  готовую  идею,  готовый  смысл.

Способность  внутренней  формы  слова  и  словесного  художественного  текста  возбуждать  в  реципиенте  (адресате)  развитие  его  собственной  мысли  приводит,  на  наш  взгляд,  к  созданию  воспринимающим  в  момент  рецепции  художественного  текста  своего  представления  о  смысле  этого  текста,  приводит  к  порождению  виртуального  текста,  метатекста  («виртуальный  [от  лат.  virtualis  —  сильный,  способный]  —  1)  Возможный,  который  может  или  должен  проявиться  при  определенных  условиях…  2)  Который  не  имеет  физического  воплощения  или  отличный  от  реального  воплощения…»  [12,  c.  109.]).  Во  время  этой  рецепции  происходит  акт  познания.  Из  аналогичности  акта  творения  и  акта  познания  следует,  что  реципиент  может  понимать  художественный  текст  настолько,  насколько  он  принимает  участие  в  его  творении.  Ведь  во  время  рецепции  реципиент  путем  претворения  смысла,  содержащегося  в  его  мысли,  путем  «расшифровки»  [9,  с.  258],  выстраивает  свою  версию,  так  сказать  свой  вариант  авторского  художественного  текста.

Свое  развитие  мысли  А.А.  Потебни  получили  в  работах  М.М.  Бахтина,  который  в  пределах  поэтического  слова  выделил  две  его  разновидности:  собственно  художественное  («поэтическое»)  и  художественно-прозаическое,  «романное»  слово.  Если  потенциальная  широта  художественно-поэтического  слова  реализуется  в  пределах  одного  и  единственного  сознания  и  языка,  то  широта  художественно-прозаического  слова,  по  мнению  М.М.  Бахтина,  достигается  через  «полноту  диалогических  откликов»  в  слове,  то  есть  множество  смыслов,  «населяющих»  слово,  осмысливаются  не  просто  как  однорядные,  а  как  потенциально  нескончаемый  мир  сознаний  и  языков,  диалогично  обращенных  друг  к  другу  [4,  с.  137—144].  «Поэтическое»  и  «романное»  слово  М.М.  Бахтин  трактует  в  пределах  поэтического  слова  А.А.  Потебни,  хотя  у  последнего  «полнота  диалогических  откликов»  (М.М.  Бахтин)  поэтического  слова  является  имманентным  (изначальным)  его  свойством.  Вообще,  на  наш  взгляд,  проблематично  определение  М.М.  Бахтиным  «поэтического  слова»  как  принадлежащего  одному  сознанию.  Ведь  любое  свое  произведение  автор  создает  с  целью  вызвать  определенную  ответную  реакцию  реципиента,  поскольку  любое  художественное  произведение  как  высказывание  обращено  если  не  к  конкретной,  то  к  потенциальной  аудитории.

Впервые  ученый  пишет  о  метафизическом  аспекте  изучения  речи  в  работе  «Проблема  текста  в  лингвистике,  филологии  и  других  гуманитарных  науках»  [3].  В  этом  труде  определяется  проблема  словесных  текстов  в  гуманитарных  науках  и  постулируется  взгляд  на  текст  как  на  высказывание.  М.М.  Бахтин  подчеркивает,  что  событие  жизни  текста,  то  есть  его  действительная  суть,  всегда  развивается  на  границе  двух  сознаний.  Даже  если  художественное  произведение  воспринимается  несколькими  реципиентами  одновременно,  в  любом  случае  происходит  диалог  между  автором  и  каждым  отдельно  взятым  реципиентом,  к  которому  очень  часто  присоединяется  тот  третий  или  группа  лиц,  который(-ые)  является(-ются)  исходной(-ыми)  точкой(-ами)  для  двуголосого  слова. 

Таким  образом,  ученый  утверждает,  что  действительное  событие  жизни  текста  развивается  на  границе  двух  сознаний,  двух  субъектов,  во  время  диалога  особенного  вида,  который  является  «сложным  взаимоотношением  текста  (предмета  изучения  и  обдумывания)  и  создаваемого  обрамляющего  контекста  (спрашивающего,  возражающего  и  т.  д.),  в  котором  реализуется  мысль  ученого,  познающая  и  оценивающая»  [3,  с.  229].  Исследователь  А.  Попович,  уделяя  в  своих  работах  внимание  языковедческим  вопросам,  такой  «обрамляющий  контекст»  называет  метатекстом  [17].  Мы  же  различаем  развитие  действительной  сути  художественного  текста  и  другого  особенного  диалога,  то  есть  обрамляющего  контекста,  который,  по  сути,  является  уже  анализом  воспринятого  со-творенного  художественного  текста  (метатекста).

В  целом  считаем  необходимым  продолжать  исследование  метафизической  проблематики,  начатое  А.А.  Потебней  и  развитое  М.М.  Бахтиным,  —  как  в  русле  ее  теоретического  осмысления,  в  частности  относительно  понятия  «метатекст»,  так  и  относительно  конкретных  проявлений  словесного  творчества.

Взгляду  М.М.  Бахтина  на  текст  как  на  высказывание,  по  нашему  мнению,  во  многом  созвучен  подход  к  тексту  как  разновидности  сигнала  А.М.  Пятигорского.  В  статье  «Некоторые  общие  замечания  относительно  текста  как  разновидности  сигнала»  [11]  исследователь  так  же  рассматривает  текст  не  как  предмет  лингвистики,  где  он  функционирует  как  сложное  целое,  а  в  контексте  теории  сигнализации,  где  текст  фигурирует  как  элементарное  понятие  [11,  с.  145].  Такой  ракурс  исследования  открывает  новые  возможности  для  понимания  соотнесенности  и  взаимоотношения  между  такими  понятиями,  как  текст  и  функция  текста.

В  пределах  этого  подхода  художественным  является  текст,  который  создается  для  неопределенного  объекта,  следовательно  —  неопределенных  пространства  и  времени.  То  есть  функция  художественного  текста  —  это  связь  между  субъектом  и  неопределенными  объектом,  временем  и  пространством  [11,  с.  152].  Эта  связь  является  временной,  метамнемонической,  поскольку  объект  неопределенный,  а  поэтому  и  функция  —  метамнемоническая  [11,  с.  149,  151].  В  случае  определенности  объекта,  например,  когда  делается  календарная  заметка  в  записной  книжке  или  заметка  с  адресом  или  телефоном,  такой  текст  выполняет  мнемоническую  функцию  и  именно  поэтому  не  может  быть  «литературным»  (А.М.  Пятигорский),  художественным.  Таким  образом,  в  субъективную  ситуацию  создания  текста  входит  метамнемоническая  функция,  которая  предусматривает  запоминание  информации  (знания),  заложенной  в  художественном  тексте  и  созданной  ним  самим  как,  пользуясь  терминологией  Ю.М.  Лотмана,  «смыслопорождающим  семиотическим  механизмом»  [7,  с.  144].

В  то  же  время,  автор,  создавая  текст,  сам  конструирует  воспринимающий  объект,  то  есть,  создавая  текст,  он  выстраивает  модель  этого  объекта,  и  этот  физически  несуществующий  объект  принимает  участие  в  субъективной  ситуации  [11,  с.  150].  Вероятность  восприятия  текста  является  вероятностью  того,  что  идеальному  объекту  будет  соответствовать  объект  реальный.  Поскольку  текст  должен  вызывать  ответное  действие  объекта,  которое  проявится  или  в  изменении  поведения  объекта,  или  в  сигнале  с  его  стороны,  или  в  текстовом  сообщении,  все  эти  действия  также  идеально  конструируются  автором  текста.  А.  М.  Пятигорский  отмечает,  что  любая  связь,  неопределенная  относительно  объекта,  будет  связью  идеальной  [11,  с.  150].  Поэтому  текст  любого  литературного  произведения  является  разновидностью  текста  с  функцией  идеальной  связи.

Принимая  во  внимание  положения  А.М.  Пятигорского  о  создании  текста  как  разновидности  сигнала,  нельзя  не  заметить,  что  они  близки  взглядам  М.М.  Бахтина  на  текст  как  высказывание,  действительное  событие  жизни  которого,  его  действительная  суть,  всегда  развивается  на  границе  двух  сознаний,  автора  и  реципиента,  общение  между  которыми  происходит  посредством  этого  словесного  художественного  текста.  Ведь  «высказывание  изначально  выстраивается  с  учетом  возможных  ответных  реакций,  ради  которых  оно,  собственно,  и  создается.  Роль  других,  ради  которых  строится  высказывание  <…>  является  в  высшей  степени  выдающейся  <…>  эти  другие,  для  которых  моя  мысль  впервые  становится  действительно  мыслью  (и  только  в  таком  случае  и  для  меня  самого)  не  пассивные  слушатели,  а  активные  участники  речевого  общения.  Говорящий  с  самого  начала  ожидает  от  них  ответа,  активного  соответствующего  понимания»  [2,  с.  275].  Такое  сопоставление  наглядно  подтверждает  возможность  синтезировать,  казалось  бы,  абсолютно  далекие  концепции.

Слово  «метатекст»  состоит  из  двух  частей.  Современный  словарь  иностранных  слов  так  поясняет  значение  составляющей  «мета-»:  «первая  составная  часть  сложных  слов:  1)  которая  означает  последовательность  за  чем-то,  переход  к  чему-то  иному,  изменение  состояния,  превращение,  напр.:  метагенез,  метафаза;  2)  в  современной  логической  терминологии  используется  для  обозначения  таких  систем,  которые,  в  свою  очередь,  служат  для  исследования  или  описания  других  систем,  напр.:  метатеория,  метаязык»  [13,  с.  373].  Поскольку  имеем  дело  с  художественным  текстом,  то  считаем  приемлемым  в  качестве  основного  взять  первое  значение,  то  есть  семантика  понятия  «метатекст»  ясно  указывает,  что  оно  означает  измененный,  превращенный  текст.  Сразу  возникает  ряд  вопросов,  по  меньшей  мере  такие:  какой  именно  текст  подлежит  превращению,  кто  является  творцом  превращений  и  каким  образом  они  происходят?

По  логике  вещей,  превращению  подлежит  авторский  вариант  инфратекста  [14,  с.  14—15]  (эстетического  объекта),  манифестированный  ним  в  виде  объективного  знакового  материала  или  художественного  текста.  Преобразователем  (творящим  изменения,  превращения)  будет  выступать  реципиент  (адресат).  Создавая  свою  версию  «эйдоса  смыслового  целого»,  пережитого  в  состоянии  вдохновения,  автор  пребывает  в  некоей  ситуации  связи  с  другими  лицами  (независимо  от  того,  существуют  ли  они  на  самом  деле  или  нет)  либо  с  самим  собой,  ведь  «создание  каждого  текста  предполагает  возможность  такой  связи»  [11,  с.  146].  Более  того,  мы  рассматриваем  художественный  словесный  текст  как  высказывание,  а  «высказывание  изначально  выстраивается  с  учетом  возможных  ответных  реакций,  ради  которых  оно,  собственно,  и  создается.  Роль  других,  ради  которых  строится  высказывание  <…>  является  в  высшей  степени  выдающейся  <…>  эти  другие,  для  которых  моя  мысль  впервые  становится  действительно  мыслью  (и  только  в  таком  случае  и  для  меня  самого)  не  пассивные  слушатели,  а  активные  участники  речевого  общения.  Говорящий  с  самого  начала  ожидает  от  них  ответа,  активного  соответствующего  понимания»  [2,  с.  275].

Но  ведь  при  помощи  слова  невозможно  передать  другому  свою  мысль,  поскольку  внутренняя  форма  слова  пробуждает  в  реципиенте  развитие  его  собственной  мысли:  «Внутренняя  форма  слова,  провозглашенная  говорящим,  дает  направление  мысли  слушателя,  но  она  только  возбуждает  этого  последнего,  дает  только  способ  развития  в  нем  значений,  не  определяя  границ  его  понимания  слова»  [8,  с.  48].  То  есть  понимание  происходит  не  путем  усвоения  предложенной  мысли,  а  путем  порождения  реципиентом  (адресатом)  своей  собственной  мысли,  в  определенной  степени  детерменированной  внутренней  формой  слова.  Нам  также  импонирует  убеждение  А.А.  Потебни,  что  «искусство  является  языком  поэта,  и  как  при  помощи  слова  нельзя  передать  другому  своей  мысли,  а  можно  только  пробудить  в  нем  его  собственную,  так  нельзя  ее  сообщить  и  в  произведении  искусства;  смысл  этого  последнего  (когда  оно  закончено)  развивается  не  в  искусстве,  а  в  тех,  кто  понимает…»  [8,  с.  49].  Это  высказывание  является  основанием  считать  креативную  деятельность  реципиента  в  момент  восприятия  художественного  текста  равноценной  творчеству  автора  в  момент  творения  художественного  произведения.

Поскольку  «язык  во  всем  своем  объеме  и  каждое  отдельно  взятое  слово  соответствует  искусству,  притом  не  только  по  своим  стихиям,  а  и  способом  их  соединения»  [8,  с.  48],  то  «то,  что  смысл  слова  способен  возрастать»  [8,  с.  48],  является  свидетельством  способности  к  возрастанию  и  смысла  художественного  текста.  Эту  его  особенность  подчеркивает  также  Ю.М.  Лотман,  называя  ее  «смыслопорождающим  механизмом»  [7,  с.  144].  Сам  по  себе  художественный  текст,  конечно,  ничего  породить  не  способен.  Порождение  смысла  происходит  во  время  диалога  между  текстом  и  реципиентом  (близким  или  удаленным  во  времени  и  пространстве  адресатом  (М.М.  Бахтин)).

По  аналогии  можем  утверждать,  что  смысл,  порождаемый  реципиентом  во  время  восприятия  художественного  текста  (авторской  манифестации  инфратекста),  обусловлен  внутренней  формой  инфратекста,  который  является  инвариантом  и  авторской  версии,  и  версии  реципиента.

Суть  заявленной  концепции  состоит  в  том,  что  метатекст  понимается  как  вариант  эстетического  объекта,  который  так  же,  как  и  в  исследованиях  В.И.  Тюпы,  отождествлен  с  инфратекстом  или  эйдосом  смыслового  целого  [14,  с.  15].  Эстетичесий  объект,  на  наш  взгляд,  является  инвариантом  и  для  авторского  произведения,  манифестированного  в  знаковом  материале  художественного  словесного  текста,  и  для  произведения  реципиента  (метатекста),  порождаемого  в  ситуации  диалога  реципиента  с  автором  в  момент  декодирования  (дешифровки)  авторского  текста.  Собственно  этот  диалог  является  возможным,  благодаря  существованию  эстетического  объекта,  первичного  для  всех  эвентуальных  версий,  каждая  из  которых  высвечивает  какую-то  новую  грань  эстетического  объекта,  что  и  обеспечивает  «живучесть»  (А.А.  Потебня)  художественных  текстов  в  веках.  Акцентируем,  что  эстетический  объект  «вырастает  на  границах  произведения  путем  преодоления  его  материально-вещной  определенности»  [1,  с.  280]  только  при  условии  создания  реципиентом  собственной  версии  авторского  произведения  в  ситуации  восприятия  художественного  текста.  Такое  восприятие  является  действительной  формой  существования  этого  произведения.  Иначе  говоря,  авторское  произведение,  которое  является  вариантом  эстетического  объекта,  аутентично  присутствует  во  время  прочтения  (восприятия),  поскольку  манифестирующий  его  художественный  текст  прочитывается  не  с  целью  узнать  что-либо  о  произведении,  а  с  целью  узнать,  каким  оно  есть  как  таковое,  что  является  «фактом  онтологического  значения»  [16].  В  ситуации,  когда  реципиент  не  принимает  участия  в  создании  метатекста,  не  происходит  диалога,  и,  следовательно,  не  постигается  эйдос  смыслового  целого,  то  есть  не  возникает  условий  для  «вырастания»  эстетического  объекта.  Таким  образом,  реципиент  обречен  на  создание  метатекста  во  время  общения  с  автором  посредством  художественного  текста,  поскольку  «искусство  является  языком  поэта,  и  как  при  помощи  слова  нельзя  передать  другому  своей  мысли,  а  можно  только  пробудить  в  нем  его  собственную,  так  нельзя  ее  сообщить  и  в  произведении  искусства;  смысл  этого  последнего  (когда  оно  закончено)  развивается  не  в  искусстве,  а  в  тех,  кто  понимает…»  [8,  с.  49].

Теоретиками  интертекстуальности,  в  частности  Н.А.  Фатеевой  [15,  с.  20],  последовательно  доказывается  тот  факт,  что  механизмом  метаязыковой  рефлексии  является  интертекстуальность.  По  аналогии  к  этому  утверждаем,  что  механизмом  рецепции  художественного  текста  также  является  интертекстуальностью  поскольку  автора  и  реципиента  можно  рассматривать  как  отдельные  тексты,  поэтому  диалог,  который  происходит  между  ними  в  ситуации  восприятия  реципиентом  художественного  текста,  является  диалогом  интертекстуальным.  Такой  подход  к  автору  и  реципиенту  обусловливается  также  отношением  к  словесному  художественному  тексту  как  высказыванию,  которое  предполагает  отзыв  на  него,  ответную  реакцию  со  стороны  адресата  в  ситуации  диалога  между  ними.  Между  подструктурами  художественного  текста  также  происходит  своеобразный  «диалог»,  поэтому  можем  утверждать,  что  кроме  интертекстуальности  механизмом  рецепции  художественного  текста  является  также  интратекстуальность.

Таким  образом,  метатекст  —  это  виртуальный  текст,  создаваемый  реципиентом  во  время  диалога-сотворчества  с  автором  посредством  словесного  художественного  текста,  являющегося  целым  завершенным  высказыванием,  содержащим  авторскую  систему  видения  и  оценивания  мира  познания  и  поступка.  В  процессе  творения  этого  виртуального  текста  происходит  порождение  новых  смыслов  посредством  интер-  и  интратекстуальности  как  механизмов  рецепции,  а  также  за  счет  налагающего  свой  отпечаток  опыта  реципиента.  Таким  образом  происходит  приращение  смысла  текста,  создаваемого  во  время  рецепции,  следовательно,  он  будет  большим  чем  просто  сумма  смыслов  составляющих  частей  художественного  текста,  являющегося  авторской  манифестацией  эстетического  объекта.

Список  литературы:

1.Бахтин  М.М.  К  эстетике  слова  //  Контекст:  Литературно-теоретические  исследования.  М.:  Наука,  1974.  —  С.  258—280.

2.Бахтин  М.М.  Проблема  речевых  жанров  //  Бахтин  М.М.  Эстетика  словесного  творчества.  М.:  Искусство,  1977.  —  С.  237—280.

3.Бахтин  М.М.  Проблема  текста  в  лингвистике,  филологии  и  других  гуманитарных  науках.  Опыт  философского  анализа  //  Русская  словесность:  От  теории  словесности  к  структуре  текста:  Антология.  М.:  Academia,  1997.  —  С.  227—244.

4.Бахтин  М.М.  Слово  в  романе  //  Бахтин  М.М.  Вопросы  литературы  и  эстетики.  М.:  Худож.  лит.,  1975.  —  С.  72—233.

5.Гадамер  Г.-Г.  Актуальность  прекрасного.  М.:  Искусство,  1991.  —  367  с.

6.Ільницький  М.М.  Леонід  Білецький  —  історик  українського  літературо­знавства  //  Білецький  Л.  Основи  української  літературно-наукової  крити­ки.  К.:  Либідь,  1998.  —С.  7—26.

7.Лотман  Ю.М.  Текст  и  полиглотизм  культуры  //  Лотман  Ю.М.  Избранные  статьи:  В  3-х  томах.  Таллинн:  Александра.  Т.  1:  Статьи  посемиотике  и  типологии  культуры.  —  С.  142—147.

8.Потебня  О.О.  Думка  й  мова  //  Потебня  О.О.  Естетика  і  поетика  слова:  Збірник.  Пер.  з  рос.  /  Упоряд.,  вступ.  ст.,  приміт.  І.В.  Іваньо,  А.І.  Колодної.    К.:  Мистецтво,  1985.  —  С.  32—72.

9.Потебня  О.О.  З  лекцій  з  теорії  словесності  //  Потебня  О.  О.  Естетика  і  поетика  слова:  Збірник.  Пер.  з  рос.  /  Упоряд.,  вступ.  ст.,  приміт.  І.В.  Іваньо,  А.І.  Колодної.  К.:  Мистецтво,  1985.  —  С.  245—264.

10.Потебня  О.О.  Із  записок  з  теорії  словесності  //  Потебня  О.О.  Естетика  і  поетика  слова:  Збірник.  Пер.  з  рос.  /  Упоряд.,  вступ.  ст.,  приміт.  І.В.  Іваньо,  А.І.  Колодної.  К.:  Мистецтво,  1985.  —  С.  103—140.

11.Пятигорский  А.М.  Некоторые  общие  замечания  относительно  текста  как  разновидности  сигнала  //  Структурно-типологические  исследования:  Сб.  статей.  М.:  Изд-во  АН  СССР,  1962.  —  C.  144—154.

12.Словник  іншомовних  слів  /  Уклад.:  С.М.  Морозов,  Л.М.  Шкарапута.  К.:  Наук.  думка,  2000.  —  680  c.

13.Современный  словарь  иностранных  слов:  Ок.  20000  слов.  СПб:  Дуэт,  1994.  —  752  с.

14.Тюпа  В.И.  Литературное  произведение:  между  текстом  и  смыслом  //  Тюпа  В.И.,  Фуксон  Л.Ю.,  Дарвин  М.Н.  Литературное  произведение:  проблемы  теории  и  анализа.  Выпуск  1.  Кемерово:  Кузбассвузиздат,  1997.  —  С.  3—78.

15.Фатеева  Н.А.  Интертекстуальность  и  ее  функции  в  художественном  дискурсе  //  Известия  АН.  Серия  литературы  и  языка.  —  1997.  —  Т.  56.  —  С.  12—21.

16.Miko  F.  Aspekty  literarneho  textu.  Nitra,  1989.  —  P.  34.

17.Popovič  A.  Problemy  literárnej  metakomunikacie.  Teória  metatextu.  Nitra,  1975.  —  293  s.