ОСОБЕННОСТИ МЕЖКУЛЬТУРНОЙ РЕФЛЕКСИИ В РОМАНЕ В. БУШЕРА «ПЕШЕЕ ПУТЕШЕСТВИЕ: БЕРЛИН ― МОСКВА»

Русяева Мария Михайловна

канд. филос. наук, доцент МГУ им. Н.П. Огарёва,

 г. Саранск

E-mail: marijaru@mail.ru

В современном обществе возрастает интерес к проблемам межкультурной коммуникации. Важную роль в осуществлении межкультурной коммуникации играет процесс рефлексии. Термин «рефлексия» пришел в филологию из социальной психологии, где он обозначал процесс зеркального взаимоотражения субъектами друг друга и самих себя в пространстве коммуникации и социального взаимодействия (интерактивные концепции) [3]. Применительно к лингвистике рефлексия может рассматриваться как фундаментальная структура языкового сознания, в самой природе которого заложено субъективное «прочтение» объективного мира [5, с. 199]. Рефлексия художественного текста подразумевает, что осваиваемый образ представленной в тексте ситуации получает некоторые признаки уже освоенных субъектом ситуаций. При этом изменяется отношение субъекта к уже наличному опыту, к образам представленных в нем ситуаций [2]. Иными словами, согласно учению Г.И. Богина, рефлексия определяется как связка между опытом мыследействования реципиента (опыт мысли, опыт знаний, опыт мышления, опыт коммуникации, опыт практической деятельности, сложившийся к моменту обращения реципиента к тексту) и осваиваемыми текстовыми ситуациями [1, с. 17]. При чтении художественного текста, сопровождаемом рефлексией, происходит активизация всех возможных уровней восприятия человека и психических механизмов, их обслуживающих [4, с. 442]. Кроме того, выход на рефлексию позволяет охватить и эмоционально-оценочное отношение личности к миру, так как процесс рефлексии связан с осознанием и оценкой собственных эмоциональных реакций и состояний, указывающих на индивидуальное отношение к происходящему [6, с. 13]. Как извест­но, в любом тексте (как в художественном произведении, так и в обыч­ном речевом высказывании) можно обнаружить языковые следы присутствия говорящего [8, с. 164]. Писатель экстраполирует в художественном тексте себя: свою авторскую позицию, ощущение времени и места, свое видение «другого», т. е. читателя. Таким образом, можно говорить о двусторонней рефлексии, поскольку в художественном тексте представлена и ситуация продуцента, диктующая оптимум средств пробуждения рефлексии, и субъективный характер порождения текста автором с учетом его представления о будущем читателе (реципиенте), здесь же имеет место и рефлексия субъекта над опытом смысло- и текстопостроения [9, с. 329].

При этом рефлексия может использоваться как стратегия сознательного освоения знаний о культуре инофона, отраженных в текстах этой культуры. С другой стороны существует обратный процесс, когда автор описывает чуждую для него культуру, включая в текст своё знание об «инофоне». Автор, продуцируя текст, будет отражать в нём своё видение чуждой для него культуры через призму индивидуального восприятия данной культуры, основываясь на своих знаниях. При этом характеристики даваемые автором чуждым культурным элементам зависят не только от объективных сведений и культурных реалий, но и от субъективных эмоциональных оценок, указывающих на индивидуальное отношение к ней, что в свою очередь, отражается на текстопостроительных моделях, используемых автором. Интерес представляет и сам механизм появления и функционирования в тексте элементов «инофона». Понятие инофон включает в себя носителя иностранного языка и соответствующую языковую картину мира [7, с. 63]. Другими словами, если мы говорим о инофоне в тексте художественного произведения, то подразумеваем всякое упоминание иностранцев, а также иностранных реалий в нём.

В рамках данной статьи проанализирован роман Вольфганга Бушера «Пешее путешествие Берлин ― Москва». Данный роман выбран для исследования не случайно. По жанровым характеристикам он представляет собой путевые заметки немецкого автора, совершившего пешее путешествие из Берлина в Москву. Исходя из высказывания о том, что «во всей неразберихе внешнего мира мы выхватываем то, что навязывает нам наша культура, и мы имеем очевидную тенденцию воспринимать эту информацию в форме стереотипов» [10, с. 81], можно предположить, что автор, описывая чуждую для него действительность исходил из своего мировоспри­ятия, руководствовался стереотипными представлениями о России, которые были запечатлены в тексте и, несомненно, повлияли на текстопостроение. Таким образом, можно проследить, каким образом в тексте осуществляется межкультурная рефлексия.

Как видно уже из названия романа, речь в нём идёт о России. Текст изобилует стереотипными для иностранцев русскими реалиями, такими как: пельмени, золотые купола, колхоз, степь: Oksana schlug vor, Pelmeni zu kochen. Aus der Ebene tauchten auf einer Anhöhe die goldenen Kuppeln von Wjasma auf, und wenn sienicht mehr golden waren, so waren sie es gewiss einmal gewesen. Schwarze Wolken rasten heran und rissen die Schleusen wieder auf, nach einer Stunde Regen und Sturm erreichte ich den Kolchos Kirow. Dann lief ich durch Steppenland, alle halbe Stunde hatte irgendwer irgendwo ein schmales Kartoffelfeld herausgeschnitten, die krummen Furchen im Gras sahen aus wie Spuren allererster Besiedlung.

Автор часто упоминает революцию и советское прошлое. Слово «революция» в тексте романа упоминается 14 раз, что свидетельствует об устоявшемся у автора стереотипе о России, как стране с коммунистическим прошлым, и революции, как о ключевом событии в её истории. В одном из монологов он представляет революцию следующим образом: Ich bin die Revolution. Ich habe die harmlosen alten Dekogötter gestürzt und sie durch lebende Götter mit Fausten und Karabinern ersetzt, Arbeiter und Soldaten, die lächerlichen Heroen des altsprachlichen Gymnasiums habe ich aus der Stadt gejagt und an ihre Stelle den Heroismus des Sowjetalltags gestellt, ich habe die babyspeckigen Putten, sind sie nicht drollig, auf den Müllhaufen der Geschichte geworfen und weizenblonde Garbenträgerinnen geschaffen, weizenblond wie das Land, und positiv denkende Kolchosmilchmädchen, und in meine Parks und auf meine Plätze habe ich kolossale

Dichter gestellt. В данном примере автор использует приём противопоставлений: alte Dekogötter-Lebende Götter mit Fausten und Karabinern, Arbeiter und Soldaten ― weizenblonde Garbenträgerin und Kolchosmädchen. Если в первом случае автор акцентирует внимание на насильственном характере революции и подмене ценностей, то другое противопоставление необычно для русского читателя, поскольку рабочий, колхозница, доярка и солдат ―образы одного порядка и не могут быть противопоставлены, тем более, в контексте советского прошлого. Образ России как пшенично-белой страны ―довольно характерная ассоциация для русской поэзии. Присутствие её в тексте немецкоязычного автора говорит о знании им русской художественной литературы.

В тексте романа много размышлений автора о России. Но все они несут в себе мрачную, негативную окраску. Одно из самых ярких таких умозаключений иллюстрирует следующий пример: Den ganzen Tag hatte ich einen einzigen Gedanken gehabt: bodenlos, alles bodenlos. Völlige Abwesenheit von Form und Schönheit. Und dass es unendlich viel mehr Kraft kostete als daheim, sich nicht gehen zu lassen. Nicht zu verkommen. Dass die Kräfte der Auflösung und des Verfalls ungeheuer stark seien. Ich liebe Russland. Ich hatte das gesagt, um etwas zu sagen, was dem Mädchen in dieser sterbenden Stadt gefiel, in der nachts Männer auf engen Balkonen standen, mit dem Rücken zu ihren Frauen, allein, rauchend, und in die Nacht hinaus sahen, ihren wirren Gedanken nach hingen. Es schnitt mir ins Herz, sie taten mir Leid, mir schien, eine einzige Umarmung hatte die Macht, sie zu erlösen. Ja ljublju Rossiju. Создают ощущение безысходности прилагательные bodenlos, unendlich, ungeheuer. Существительные Auflösung (разложение) und Verfall (распад) усиливают негативную смысловую нагрузку. Странно для русского читателя и то, что обыденная для России ситуация, когда мужчина выходит на балкон покурить, автором рассматривается в контексте безысходности и даже какого-то неуважения к своим жёнам. Это свидетельствует о наличии в тексте смысловых лакун межкультурного характера, которые можно было бы преодолеть, опираясь на межкультурную рефлексию.

Еще один яркий образ, передающий отношение Бюшера к России запечатлен в следующем примере: Der Krieg, der Krieg, der verdammte Krieg. Er war in Wjasma gewesen, er war noch da, und es war nicht der Krieg der Deutschen, der war lange her, mein Großvater war lange tot, es war der Krieg der Russen gegen sich selbst, und die Wut war eine tiefe, protestantische Wut, und ein gutes, starkes Wort tauchte auf: Schrott. Ungeheure Mengen Schrott hatte das Kriegsregime hinterlassen. Hausschrott. Staatsschrott. Essundtrinkschrott. Autoschrott. Atomschrott. Stadtlandflussschrott. Benimmschrott. Kirchenschrott. Seelenschrott. Неоднократное употребление слова Krieg свидетельствует об устоявшейся у автора ассоциации России с войной, которую он хочет донести до читателя, используя приём повтора. Многочис­ленное использование «хорошего, старого» слова Schrott―отходы позволяет усилить и конкретизировать рамки разрухи, которую оставила после себя война: отходы в домах, в государстве, в питании, в автомобилях, атомные отходы, отходы на полях и в реках, отходы в поведении, в разрушенных церквах и в душах людей….

Мне кажется, что в таком негативном восприятии России, отражённом в тексте, виноваты не только неприглядные российские реалии, но и неспособность автора погрузиться в культурное пространство России. И причина этому наличие стереотипов в создаваемых им образах. Из вышесказанного следует, что недоста­точность знания об инофоне ведёт к заблуждениям и стереотипности, отражающейся в тексте в виде использования типичных ассоциаций и появлении смысловых лакун для читателей, принадлежащих к отличной от автора культуре. Преодолеть недопонимание, вызванное межкультурными отличиями, может помочь разносторонняя рефлексия, когда автор не только описывает элементы чуждой для него культуры, исходя из своего опыта и мировосприятия, адресуя свой текст потенциальному читателю, но и включает в это описание концепты самих элементов, уже запечатленных в данной культуре. При этом реципиент должен обладать способностью найти такого рода концепты и правильно их интерпретировать. Только в этом случае процесс межкультурной рефлексии может считаться успешным.

Список литературы:

1. Богин Г.И. Герменевтический круг как техника понимания текста // Текст: структура и анализ: Сб. науч. тр. ― М.: Наука, 1989. ― С. 18―30.
2. Богин Г.И. Обретение способности понимать: Введение в фило­логическую герменевтику. ― М.: Психология и Бизнес ОнЛайн, 2001. ― 516 c. // [Электронный ресурс] ― Режим доступа. ― URL: http://sbiblio.com/biblio/archive/bogin_obretenie.
3. Жеребило Т.В. Словарь лингвистических терминов. ― Изд. 5-е, испр. И доп. ―Назрань: Пилигрим, 2010 // [Электронный ресурс] ― Режим доступа: URL: http://lingvistics_dictionary.academic.ru/3367/рефлексия.
4. Зырянова Т.В. Культура прочтения художественного текста: деятельность понимания. // Вестник ННГУ. ― 2004. ― № 1 (3) ― С. 439―445 // [Электронный ресурс] ― Режим доступа: URL: http://www.unn.ru/ pages/issues/vestnik/51.pdf.
5. Лютикова В.Д. Языковая личность: Идиолект и диалект: Дис. ... докт. фил. Наук. ― Екатеринбург, 2000. ― 316 с. // [Электронный ресурс] ― Режим доступа: URL: http://www.dissercat.com/content/yazykovaya-lichnost-idiolekt-i-dialekt.
6. Малькова Е.В. Формирование межкультурной компетенции в процессе работы над текстами для чтения: Автореф. дис. ... канд. пед. наук. ― М., 2000. ― 22 с.
7. Нелюбин Л.Л. Толковый переводоведческий словарь. ― 3-е изд., перераб. ― М.: Флинта: Наука, 2003. ― 320 с.
8. Падучева Е.В. Говорящий как субъект речи и субъект сознания // Логический анализ языка. Культурные концепты. ― М.: Наука, 1991. ― С. 164―180.
9. Шульженко М.Ю. Концепция риторики художественного текста // Известия российского педагогического университета им. А.И. Герцена. ― 2008. ― № 69. ― С. 327―329 // [Электронный ресурс] ― Режим доступа: URL: http://cyberleninka.ru/article/n/kontseptsiya-ritoriki-hudozhestvennogo-teksta.
10. Lippman W. Public Opinion ― N.Y.: The Free Press, 1922. ― 422 p.
11. Источник примеров: Büscher W. Berlin-Moskau. Eine Reise zu Fuss. 9. Auflage ― Hamburg: Rowohlt, 2003. ― 293 S.