ОСОБЕННОСТИ ФУНКЦИОНИРОВАНИЯ МОТИВА СНА В СТИХОТВОРЕНИИ Я.П. ПОЛОНСКОГО «ГРУЗИНСКАЯ ПЕСНЯ»

Вьюшкова Ирина Геннадьевна

канд. филол. наук, ст. преподаватель Ишимского государственного педагогического института им. П.П. Ершова, г. Ишим

E-mail: wjuschkowa@rambler.ru

Я.П. Полонский (1819—1898) — один из интереснейших и значительных авторов в истории русской литературы XIXвека, оставивший богатое и до сих пор востребованное читателем художественное наследие (свыше 10-ти томов). В нем обнаруживается верность художника ряду мотивов, которые остаются значимы для него на протяжении всего творческого пути. В их числе — мотив сна. Уже в масштабах поэзии Я.П. Полонского, составившей пять томов (См.: «Полное собрание стихотворений в 5-ти тт.» [1]), нами обнаружено 178 стихотворений (из 394-х), в которых встречается мотив сна, что свидетельствует о высокой частотности данного мотива в поэзии Полонского. Такое целенаправленное исследование поэтического наследия художника в аспекте выявления особенностей функционирования мотива сна в нем на сегодняшний день является актуальным, так как необходимо для уточнения понимания особенностей мировидения и эстетики Я.П. Полонского.

Дифференцировав 178 художественных текстов по степени участия мотива сна в сюжетно-композиционном единстве отдельно взятого произведения, мы выделили две неравнозначные группы. В состав первой вошли 150 стихотворений, в которых сон включен как деталь; в состав второй — стихотворения, где мотив сна использован для организации сюжета в целом. Таких стихотворений мы насчитали 28. К примеру, обозначим лишь некоторые: «Весталка», «Качка в бурю», «Колокольчик», «Сны», «Наяды», «Мельник» и др. Особенно активно Полонский создавал подобного рода стихотворения в период Закавказья (с 1845 по 1850 гг.) — 17,9 % и в петербургский период (с 1875 по 1880 гг.) — 21,4 % (проценты высчитывались от общего количества стихотворений, вошедших в данную группу (28)). В целом же Полонский сохранил интерес к ним на протяжении всего творчества, что вполне объяснимо установкой писателя, согласно которой сон является способом познания действительности в ее неоднозначности, многомерности. При этом личностное рефлексивное его осмысление, как нам представ­ляется, увязывается с особенностями эстетической программы (изложенной Полонским в ряде его статей [3,4]), где сон представлен как важный путь формирования поля писательской фантазии — категории, которую художник считал необходимейшей принадлеж­ностью литературного таланта. Наиболее интересными в плане онейропоэтики, по нашему мнению, являются произведения второй группы, так как в них мотив сна организует либо часть сюжета, либо сюжет стихотворения полностью.

Проиллюстрируем особенности онейропоэтики Полонского на примере анализа стихотворения Полонского «Грузинская песня»(1848 г.), в котором отчетливо прослеживаются традиции любовной лирики, в ее элегически-романтическом развороте. Рассматриваемое стихотворение входит в цикл собрания «Закавказье» и уже благодаря названию настраивает читателя на стилизацию. Своеобразной экспозицией (зачином песни) является первая строфа:

Всякий раз как под буркой, порою ночной,

Беспробудно я сплю до звезды заревой…

Здесь важно, что текст и сюжет открываются обстоятельством «всякий раз». Значит, это — не разовый, а повторяющийся, возвращающийся сон, что способствует символизации самой ситуации сна. Эта установка реализуется далее в развитии сюжета. Выстраивая поэтику сюжета и опираясь при этом на целый ряд сложившихся литературных традиций, Полонский переосмысляет их, используя эффект обманутого ожидания.

Излюбленный романтиками образ «звезды заревой» присутствует уже в экспозиции произведения. Но если для романтиков звезда связана с неким недостижимым идеалом, с томлением по нему, то у Полонского «звезда заревая», напротив, прерывает «беспро­будный сон» (т. е. глубокий) героя, в котором он счастлив, потому что к нему слетают «три видения райских». Сон героя, основу которого составляет описание красавиц, занимает центральную часть произведения. Три — сакральное число, частое в фольклорных жанрах. Основной прием, используемый автором при создании образов красавиц — сравнение, восходящее к фольклорной поэтике:

Три видения райских слетают ко мне —

Три красавицы чудных я вижу во сне.

Как у первой красавицы очи блестят,

Так и звезды во мраке ночном не горят;

У второй, как поднимает ресницы свои,

Очи зорко глядят, как глаза у змеи.

Никогда не была ночь в горах так темна,

Как у третьей темна черных глаз глубина [2, с. 59].

В фольклорном тексте такого рода «триадность» персонажей обычно предполагает их типологизацию и выбор, который делает герой — что и определяет обычно развязку сюжета. Через такую деталь, как глаза, сравниваемые с горением звезд (1-я красавица), с глазами змеи (2-я красавица), с темнотой ночи (3-я красавица) поэт дает возможность такого рода персонажной типологизации. Блеск интерпретируется как красота, зоркость как мудрость, глубина глаз как — таинственность, значительность. Прием сравнения в описании красавиц создает особую атмосферу сна, выдержанную в русле восточной традиции. На нее указывает название произведения («Грузинская песня»), место действия — Кавказ, горы, этнографические приметы — бурка, черные глаза третьей красавицы. Традиция предполагает, что герой выберет одну наиболее понравившуюся красавицу. Но Полонский дважды нарушает это читательское ожидание. Во-первых, выясняется, что его герой хотел бы поселить в своем доме одновременно всех трех красавиц. Во-вторых, вместо мотивации, объяснения такого решения «изнутри» ситуации, поэт делает не заданный предшествующим развитием событий ход, заявляя, что его мечтам не суждено осуществиться. Неожиданно введенный мотив отсутствия денег («кабы деньги да деньги!»), нарушая сюжетное ожидание, вносит диссонанс в как будто определившуюся художественную реальность произве­дения, показывая, что существует непреодолимая граница между сном и явью. Желание построить дом, окружить его стеной, поселить в нем трех красавиц и всем трем петь песни так и остается не реализованной мечтой. Пробуждение возвращает героя в жизнь, сопряженную с бытовыми проблемами, лишениями, разочарованием (взгляд в «пустой небосклон»).

Начинается и завершается произведение мотивом песни, тем самым образуется сюжетно-композиционное кольцо, смысловым фокусом которого является сон лирического героя. Но «поверх» его фабулы формируется сложный лирический сюжет, в основе которого мечтания лирического героя. Это подчеркнуто обилием слов с сослагательным наклонением, наблюдаемое в части стихотворения, связанной с пробуждением и рефлексией лирического героя («кабы деньги да деньги», «построил бы», «окружил бы», «заключил бы», «песни пел бы», «в очи глядел бы»). Сослагательное наклонение в совокупности со словосочетанием в зачине «всякий раз» подчеркивают бесконечность возврата к сюжету о трех красавицах и еë осмысления. Тем самым линейное время Полонский переводит в циклическое. В данном случае перед нами не сон-аллегория, не стилизация. Сон здесь выступает полем переключения регистров двух разных художественных реальностей: реальности сна, связанной с мечтами лирического героя о любви, и реальности бытовой, когда лирический герой оказывается один на один с «пустым небосклоном», понимая, что мечта так и останется мечтой. Оригинальность разработки типовой и устойчивой для поэтики романтизма ситуации двоемирия, таким образом, здесь определяется эффектом обманутого ожидания, которое возникает на стыке этих миров. Главным звеном онейропоэтической организации сюжета выступает не сон, а его неожиданные интерпретации бодрствующим сознанием героя. Это драматизирует лирический сюжет уже не типовым, а индиви­дуальным путем.

Таким образом, важную проблему творческих устремлений Полонского составляли, как можно понять уже из анализа стихотворения «Грузинская песня», пути и механизмы сопряжения фантазии и аналитизма, а шире — эмоцио и рацио. И в этих поисках едва ли не самым продуктивным способом такого сопряжения в поэзии стало обращение Полонского к сновидческой образности, интерес к которой сохраняется у художника на протяжении всей жизни. Физиологически и психологически объяснимый феномен сна формировал поле авторской фантазии, контролируемой анализирую­щим взглядом; позволял органично представить неоднозначность и сложность складывающейся картины мира, представленной уже в стихотворении «Грузинская песня». Анализ мотива сна в функции организации сюжета помог прояснить нам эстетические пристрастия Я.П. Полонского, а также выявить наследование и индивидуально-творческое переосмысление фольклорной и литера­турной традиций в контексте только одного произведения известного художника.

Список литературы:

1. Полонский Я.П. Полное собрание стихотворений. В 5-ти тт. Изд. просмотр. автором. — СПб., 1896. Т. 1 — 480 с.; Т. 2 — 460 с.; Т. 3 — 484 с.; Т. 4 — 497 с.; 5 Т. — 495 с.
2. Полонский Я.П. Лирика. Проза. / [Сост., вст. ст. и ком. В.Г. Фридлянд]. — М., 1984. — 607 с.
3. Полонский Я.П. Прозаические цветы поэтических семян. Сочинения Д. Писарева. I, III и V части» // Отечественные записки. — 1867. — Т. 171. — Вып. 4 (апрель). — Кн. 2. — с. 714—749.
4. Полонский Я.П. О законах творчества. — Русский вестник. — СПб. — 1892. — Т. 220. — № 5 (май). — с. 33—49.