ОБЩИЕ ПРИНЦИПЫ МЕНТАЛЬНОГО МОДЕЛИРОВАНИЯ СФЕРЫ ВНУТРЕННЕЙ ТЕЛЕСНОСТИ

Нагорная Александра Викторовна

канд. филол. наук, доцент, Московский городской педагогический университет, г. Москва

E-mail: alnag@mail.ru

Исследование процессов вербализации внутрителесных (интероцептивных) ощущений в современном английском языке позволило нам установить наличие отчетливых корреляций между способом концептуализации ощущения и общими представлениями об устройстве внутреннего тела, сформированными в сознании экспериенцера. Мы полагаем, что наиболее эффективным методологическим инструментом описания этих представлений в рамках лингвистического исследования является концепция ментальной модели.

Следует оговориться, что, по признанию самих когнитологов, задача создания единой концепции ментальной модели до сих пор остается нерешенной. В связи с этим представляется необходимым остановиться на некоторых узловых моментах и пояснить, что именно понимается под ментальной моделью в нашей работе.

Несмотря на существующие терминологические разногласия и существенно разнящуюся степень детализации определений, отмечается общая тенденция к трактовке ментальной модели как способа организации знания [7, c. 3]. Это в первую очередь совокупность эмпирических знаний, которая формируется в сознании человека при взаимодействии с объектом. Примечательно, что во многих из предлагаемых определений особо подчеркивается, что ментальная модель является отражением свойств внешнего по отношению к человеку объекта, пространственной области или опыта [11, с. 9; 9]. Возможность конструирования ментальной модели некоторой внутренней по отношению к человеку области не рассматривалась. В то же время существуют и более широкие, универсальные определения, относящие термин «ментальная модель» к «гипотетическому конструкту, который может использоваться для объяснения и предсказания поведения системы посредством репрезентации ее релевантных компонентов и отношений между ними символическим способом» [12]. Совершенно очевидно, что к разряду этих систем относятся не только реально существующие внешние объекты, но и воображаемые ситуации, абстрактные построения, а также сфера внутреннего тела, служащая объектом нашего исследования. Независимо от природы отображаемой системы, ментальные модели позволяют описывать ее цели и архитектуру, объяснять ее текущее состояние и принципы функционирования, а также предсказывать ее будущие состояния [11, с. 10]. Тем самым ментальные модели играют центральную и объединяющую роль в репрезентации объектов, состояний вещей, последовательностей событий, устройства мира, а также общественных и психологических действий, производимых нами в повседневной жизни [9, c. 397].

Важным свойством ментальной модели признается ее динамический  характер [11, с. 9]. Модели конструируются опытом и могут изменяться под воздействием нового опыта [1, с. 39]. Их структура всегда соответствует структуре ситуации, которую они репрезентируют. Поскольку ситуации взаимодействия с объектами (в широком смысле) принципиально вариативны, один и тот же объект может репрезентироваться разными ментальными моделями, или, как пишет Ф.Н. Джонсон-Лэрд, «альтернативные возможности репрезентируются альтернативными моделями» [10, с. 1006].

Ментальная модель рассматривается как символическая репрезентация объектов или событий. Используемые в модели символы могут принадлежать генетически разным типам. Так, например, модель может состоять из элементов, репрезентирующих исключительно чувственно-воспринимаемые сущности, реализуясь тем самым как «квази-рисуночный» образ (quasi-pictorialimage). Она может включать и элементы, соответствующие абстрактным понятиям [Там же].

В контексте нашего исследования важным свойством ментальной модели является ее слабая формализуемость, отмечаемая Г. Рикхайтом и К. Хабелем [11]. Ментальная модель — это не четко структурированная и хорошо отрефлексированная схема, легко преобразуемая в линейное речевое высказывание. Модели имеют нелинейную структуру, страдают лакунарностью, часто формируются спонтанно и плохо сопрягаются с ранее сформировавшимися моделями, в массе своей носят непропозициональный характер, что ограничивает возможности их «вербальной экстериоризации».

Совершенно очевидно, то процесс формирования ментальной модели и задействованные в нем когнитивные процедуры во многом обусловливаются сущностными атрибутами самого моделируемого объекта. В связи с этим представляется необходимым обратиться к вопросу о специфике внутреннего тела как объекта моделирования.

Особенности локализации внутреннего тела лишают человека привычной возможности исходить из экстероцептивно воспринимаемых характеристик объекта, таких как форма, размер, цвет, текстура и т. п. Наличие специальных анатомических знаний и возможность пополнить их благодаря знакомству с медицинской литературой и разнообразными атласами, предоставляющими наглядное изображение органов внутреннего тела, не имеет сколь-нибудь существенного значения для ментального моделирования сферы внутренней телесности в силу целого ряда причин. Во-первых, такое знакомство происходит на сравнительно позднем этапе жизни человека, когда определенная модель внутреннего тела уже сформирована и может быть лишь несколько модифицирована. Во-вторых, полученные знания не переносятся непосредственно в личностную сферу и воспринимаются несколько дистантированно в силу отсутствия непосредственного подкрепления индивидуальным сенсорным опытом. В-третьих, линейный характер визуальной и вербальной репрезентации в определенной степени конфликтует с субъективно ощущаемой глобальностью, нерасчленимостью внутреннего тела и препятствует перенесению «объективных знаний» в ментальную сферу конкретного индивида. И, наконец, любой человек испытывает на себе диктат языка, навязывающего ему готовые шаблоны для описания внутрителесных феноменов, которые вызывают в сознании строго определенные образы, встраивающиеся в уже существующую ментальную модель внутреннего тела либо служащие ядром, вокруг которого эта модель формируется. Приведем лишь один пример, иллюстрирующий последнее положение. Усвоение таких речевых штампов, как“everything inside me turned hollow”, “my stomach sank”, “my heart ripped out of my chest”навязывает человеку представление о нестабильности структуры внутреннего тела и в той или иной степени влияет на формирование ментальной модели последнего.

Закономерным представляется вопрос о типологической принадлежности ментальной модели внутреннего тела. Нерефлексивный или ограниченно рефлексивный характер внутрителесного опыта практически сводит на нет вероятность того, что ментальная модель внутреннего тела может принадлежать к вербальному или пропозициональному типу [12] (хотя наличие таких компонентов не может быть полностью исключено). Напротив, есть все основания полагать, что внутреннее тело репрезентируется в сознании человека зрительными образами. Отсутствие непосредст­венной наблюдаемости внутреннего тела, субъективный характер телесного опыта и невозможность его верификации способствуют появлению множества альтернативных ментальных моделей, как в коллективном, так и в индивидуальном когнитивном пространстве. Эти модели могут существенно отличаются как структурно, так и содержательно. Общим базисом для формирования всех моделей служит устойчивое представление о внутреннем теле как о пространственной области, «вложенной» в тело внешнее. Это представление устойчиво манифестируется в языке и в культуре в целом, обыгрываясь, в частности, в названиях фильмов (“Innerspace” — JoeDante, 1987), художественных и научно-популярных произведений (InnerSpace:theWonderofYou — J.Geller, 1979). Пространственная интерпретация внутреннего тела предполагает построение его ментальной модели на основе опыта, аккумулируемого в результате рекурсивного взаимодействия с внешним пространством — средой обитания человека. Опыт проживания в мире подсказывает, что пространство неоднородно. Оно включает в себя отдельные объекты и комплексы объектов, разделенные между собой пустотами и занимающие определенное положение относительно друг друга. Одним из возможных результатов интериоризации внешнетелесного опыта является, как нам представляется, создание когнитивной карты внутреннего тела. Как известно, термином «когнитивная карта», который был введен в научный обиход Э. С. Толманом [13], обозначается одна из разновидностей ментальных моделей, базирующаяся на пространственных аспектах среды. В своем классическом варианте когнитивная карта представляет собой ментальную репрезентацию географической области и включает в себя «районы», которые репрезентируются собственными когнитивными картами, и «ориентиры» — объекты, относительно которых локализуются другие, вторичные или движущиеся объекты [11, c. 17].

В пользу такой «географической» репрезентации внутреннего тела свидетельствуют многочисленные языковые факты, анализ которых позволяет установить наличие двух основных «районов» внутреннего тела, соответствующих внешнему туловищу: груди и живота. Отмечено, что первым районом, включаемым в ментальную модель внутреннего тела, является живот. Данное обстоятельство объясняется тем, что именно в области живота локализуются качественно определенные ощущения голода и жажды и именно там возникают разнообразные болезненные ощущения, вызванные типичными для детского возраста диспепсическими расстройствами. Немаловажную роль играет и то внимание, которое уделяется в нашей культуре питанию ребенка [5, с. 72]. Вследствие взаимодействия этих факторов живот раньше других телесных областей попадает в поле сознания и служит ядром формирования когнитивной карты внутреннего тела. Неудивительно в этой связи, что «практически любые недомогания в детском возрасте связаны с жалобами “на живот”« [Там же].

Нам представляется вполне вероятным, что когнитивная карта внутреннего тела выстраивается вокруг вполне определенных «ориентиров», коими являются, в первую очередь, сердце и желудок. Выбор именно этих ориентиров вполне оправдан как физиологически, так и психологически. С одной стороны, сердце и желудок являются теми органами, деятельность которых наиболее явно и отчетливо манифестируется как перцептуально, так и аудиально: мы ощущаем биение сердца в ситуации сильного волнения и «посасывание» в желудке в состоянии голода, а также можем уловить характерные звуки (стук и «бурчание»). Принципиально важно то, что данные объекты распознаваемы даже в условиях затрудненной перцепции, в отличие, скажем, от почек, селезенки и других внутренних органов. С другой стороны, сердце и желудок обладают наибольшей психологической значимостью для человека, ассоциируясь с самой жизнью, чем объясняется особая настроенность на восприятие ощущений, поступающих из данных органов (см., например, [6, c. 155; 2, с. 54]). Неудивительно в этой связи, что внутрителесные ощущения могут описываться экспериенцером как локализованные «в сердце», «под сердцем», «в районе желудка», «справа от желудка» и т. п.:

It was like a small pang of hunger which wails like an ache under the heart<…> (Corpus of Contemporary American English, далее - COCA)?

He feels it still, somewhere within him, a point of pressure there above his stomach, a little insignificant weight (COCA).

Примечательно, что из всей совокупности внутренних органов именно сердце устойчиво и уверенно проецируется на «поверхность» тела, становясь тем самым определенным ориентиром для локализации объектов и феноменов, соотносящихся со сферой внешней телесности:

Perhaps it was her broach that caught my eye. A silver angel pinned above her heart<…> (COCA).

She pressed a spot on her pajamas above her heart, just to the right of her left breast (COCA).

Когнитивная карта внутреннего тела представляет собой лишь один, наиболее базовый, способ его ментальной репрезентации,  выполняющий лишь одну, вполне определенную функцию: функцию пространственной ориентации в сфере внутренней телесности. Несколько огрубляя, можно сказать, что когнитивная карта соотносима с тем феноменом, который обозначается в психологии термином «схема тела». Онтологически более сложный «образ тела» коррелирует с другими типами ментальных моделей внутрителесного пространства, обладающими многомерностью и полифункциональностью. Мы полагаем, что образ внутреннего тела конструируется как предельно обобщенная аналоговая модель некоторых объектов реального мира. Выбор объекта не может быть произвольным, поскольку он должен обладать рядом вполне определенных свойств, которые могут быть экстраполированы на область внутреннего тела. Совокупность этих свойств должна быть организована таким образом, чтобы она могла задать некоторую обобщенную схему для интерпретации как статических, так и динамических свойств внутреннего тела.

К этим свойствам в первую очередь относится способность объекта выступать в качестве вместилища или контейнера. Как справедливо замечает М. Джонсон, «мы обладаем интимным знанием о наших телах, ощущая и воспринимая их как трехмерные вместилища, в которые мы помещаем определенные вещи (еду, воду, воздух), и из которых появляются другие вещи (продукты переработки еды и воды, воздух, кровь и т. д.)» [8, p. 21] (Перевод наш — А.Н.). Это «интимное знание» требует объяснения устройства внутреннего тела посредством проведения аналогии с объектом, имеющим как «экстерьер», так и сложно организованный «интерьер».   

Кроме того, как показывает практика, возможность индивидуального выбора такого объекта весьма ограничена, и лингвокультурное сообщество навязывает индивиду уже сделанный выбор. Следует отметить, что значительное влияние на этот выбор оказывают не только бытующие в том или ином социуме фольклорные, наивные представления, но и актуальные в ту или иную эпоху и широко популяризуемые религиозные доктрины и научные взгляды. Таким образом, позволительно говорить о креационном характере религиозных и научных дискурсов по отношению к процессу когнитивного моделирования внутреннего тела.

Анализ современных англоязычных дискурсов о теле позволяет выявить вполне определенный набор объектов, по аналогии с которыми моделируетсяобраз внутреннего тела. Наиболее значимыми из них являются «дом» (частным случаем которого является «крепость») и «механизм». Релевантность этих объектов для репрезентации сферы внутреннего тела подтверждается многочисленными примерами архитектурных и механических метафор, используемых для вербализации внутрителесных состояний и ощущений (метафорические модели тела были подробно рассмотрены нами в [3], в связи с чем в данной статье мы приведем лишь отдельные, наиболее иллюстративные примеры). К архитектурной метафоре часто прибегает герой популярного сериала доктор Хаус, описывающий соматическую патологию как полное или частичное разрушение архитектурных узлов дома-тела. Так, в одном из эпизодов фильма он метафорически реферирует  голову к санузлу, а позвоночник — к канализационной трубе. Примеры такого рода в изобилии встречаются и в художественной литературе. Ограничимся лишь одним из них:

Just go on the way things were, gobbling Krispy Kreme donuts, paying no attention to the washouts when the culverts plugged up and overflowed? (S.King.Stationary Bike)

Популярность архитектурной метафоры обусловливается не только наглядностью, простотой и общедоступностью образа дома, но и влиянием религиозно-христианского дискурса, формирующего представление о теле как о временном пристанище, «доме» души.

Механическая метафора является наглядным примером влияния научного дискурса на ментальное моделирование сферы внутренней телесности. Зародившись как сугубо научное, философское построение, картезианское представление о теле как о машине прочно вошло в апперцепционную базу носителей европейских языкови сформировало общий «ремонтный» подход к представлению о лечении болезней [4]. В современном английском языке данная ментальная модель репрезентируется многочисленными метафорическими описаниями: сердце обозначается лексемами motor или ticker, соматическая патология концептуализируется как механическая неисправность (a machine with flaws inside — K. Kesey), лечение метафорически осмысляется как ремонт вышедшего из строя механизма («детали» которого могут быть fixed илиrepaired). 

Ментальная модель внутреннего тела может строиться и как структурный аналог некоторых феноменов социальной природы, которые, в отличие от ранее описанных объектов окружающей действительности, не имеют перцептуально воспринимаемых свойств. Так, например, тело в целом и внутреннее тело в частности может быть представлено в когнитивном пространстве аналоговой моделью государства. Такое представление сформировалось, по-видимому, в результате широкой популяризации научных взглядов Р. Вирхова (1821-1902), предложившего метафору либерального государства для объяснения принципов жизнедеятельности клетки организма. Реальность данной ментальной модели подтверждается наличием в современном английском языке небольшого числа политических метафор, используемых для описания телесных феноменов:

Her knees seemed to have gone on strike (COCA).

Подводя итог этого небольшого обзора, можно сделать ряд выводов относительно принципов и способов ментального моделирования внутрителесных феноменов. Совершенно очевидно, что внутреннее тело может быть представлено несколькими разнокачественными ментальными моделями, формирующимися в результате аккумулируемого человеком перцептуального, социального и вербально-коммуникативного опыта. Ментальная модель внутреннего тела динамична и может модифицироваться с течением времени. В когнитивном пространстве индивида может существовать несколько альтернативных ментальных моделей внутреннего тела, обладающих разными структурными и содержательными характеристиками. Ментальная модель внутреннего тела операциональна; ее основная функция заключается в создании общей интерпретативной рамки для объяснения явлений и процессов, происходящих в сфере внутреннего тела.

Список литературы:

1.        Гуревич Л.С. Когнитивное пространство метакоммуникации. — Иркутск: ИГЛУ, 2009. — 372 с.

2.        Ефремова О.В. Субъективная семантика интрацепции при ипохондрических синдромах // Психология субъективной семантики интрацепции. — Часть 1. — Москва: Институт молодежи. — 1997. — 229 с.

3.        Нагорная А.В. Метафоры тела и их роль в концептуализации болезни // Вестник ЧелГУ. Сер. Филология. Искусствоведение. Вып. 56 — № 20 (235), 2011. — С. 112‑117.

4.        Рождественский Д.С. HomoSomaticus. Человек соматический. — СПб: ИП Седова Е.Б., 2009. — 264 с.

5.        Тхостов А.Ш. Психология телесности. — М.: Смысл, 2002. — 287 с.

6.        Fisher S. Body Consciousness. London: Calder and Boyars, 1973. — 176 P.

7.        Halford G.S. Children’s Understanding. The Developmentof Mental Models.– New Jersey: Lawrence Erlbaum Associates, 1993. — 524 P.

8.        Johnson M. The Body in the Mind.The Bodily Basis of Meaning, Imagination, and Reasoning. — The University of Chicago, 1987. — 234 P.

9.        Johnson-Laird P.N. Mental Models. — USA, 1983. — 528 P.

10.     Johnson-Laird Ph.N. Mental Models, Deductive Reasoning, and the Brain //The Cognitive Neurosciences. Ed. by Michael S. Gazzaniga. — Massachussetts Institute of Technology, 1995. — P. 999‑1008.

11.     Mental Models in Discourse Processing and Reasoning. Ed. By GertRickheit and Christopher Habel. — Amsterdam, 1999. — 420 P.

12.     Rouse W.B. and Morris N.M. On looking into the black box: Prospects and limits in the search for mental models. Psychological Bulletin. 100. 349‑363

13.     Tolman E.C. Cognitive Maps in Rats and Men // The Psychological Review, 55(4). — P. 189‑208