ОСОБЕННОСТИ ИЗОБРАЖЕНИЯ ХАРАКТЕРА «БЕЗ ВЫРАЖЕННОЙ ДОМИНАНТЫ» В ДЕТСКИХ РАССКАЗАХ С.А. ПОПОВА – СЭМЭНА ТУМАТА

Федорова Туйара Афанасьевна

аспирант ИГИ и ПМНС СО РАН, г. Якутск

E-mail:

Герой с противоречивым характером без четко обозначенного сущностного, ведущего признака, достаточно широко представленный в русской детской прозе 1980-х годов, появляется в качестве центрального персонажа в якутском рассказе, обращенном к той группе читателей, которую определяют как «дети среднего и старшего школьного возраста», в начале 1990-х годов, в произведениях С.А. Попова – Сэмэна Тумата. Отметим, в период социально-исторического кризиса, в условиях начавшихся непростых процессов изменения социокультурной ситуации авторы, пишущие на якутском языке, адресующие свои произведения вступающему в жизнь поколению, стремятся создать обновленную художественную концепцию личности, в которой существенное место занимает обращенность к традиционным национальным представлениям об идеале человека, соотнесенном с общечеловеческим, гуманистическим началом. При этом получает свое дальнейшее развитие, усиливается тенденция, обозначившаяся в якутской детской прозе с 1960-1970-х годов и связанная с повышенным интересом к внутреннему миру ребенка, подростка, молодого человека, стремлением исследовать, раскрыть формирующийся характер, сложные процессы самопознания, прежде всего, в ситуации нравственного выбора. Проблематика якутского детского рассказа конца ХХ века, адресованного детям, подросткам, усложняется, «взрослеет»: авторы обращаются к проблемам противостояния жизненным явлениям и процессам, способствующим разрушению личности, обретения себя через возврат к традиционным нравственным истокам, взаимоотношений взрослых и детей, взаимоотношения человека и природы, трактуя их без категоричности и прямолинейности; конфликт все чаще приобретает внутренний характер, когда основной акцент ставится на психологическое начало. Изменяются типы героев, соотнесенные с ведущими проблемами якутского детского рассказа указанного периода и авторской концепцией мира и человека. Наряду с разнообразными типами («озорник», «созерцатель» и т. д.) в центре внимания оказывается герой с неоднозначным, «текучим» характером, в котором соединяются различные черты, разнонаправленные начала.

Появление живого, амбивалентного характера «без выраженной доминаты» в русской детской, подростковой и юношеской прозе М.И. Мещерякова связывает с направленностью творческого поиска в 1980-х годах, когда в условиях «меняющейся ситуации детства и юности» была поставлена художественная задача (по выражению писателя В. Маканина) уйти «из системы типажей к системе обыкновенного человека». Это позволило «детской, подростковой и юношеской прозе последних десятилетий отказаться от необходимости выводить именно положительный тип поведения: конечно, авторы по-прежнему хотят помочь своим читателям стать лучше, но при этом они не стремятся абсолютизировать добродетель и не «отсеивают» тех, кто со слабостями» [3, c. 143]. Важнейшим элементом данного характера называется способность к самооценке, самоанализу, что свойственно подростковому и юношескому возрасту. Отмечается, что стремление постичь сложный характер без выраженной доминанты в кризисной ситуации нравственного выбора привело к укрупнению и значительному усложнению характера, актуализации проблемы мотивации поведения героя, углублению психологизма (и в целом, по мнению исследовательницы, к психологизации и лиризации детской, подростковой и юношеской прозы) [3, с. 184].

Проявление подобных тенденций в рассказах якутского писателя С. Тумата имеет свою специфику. Рассмотрим особенности изображения характера «без выраженной доминанты», воссозданного в произведениях С. Тумата «Исполнение долга» («Иэс толонуутэ»), «Перечеркнутая судьба» («Толко тэбиллиитэ») и «Одна рюмка» («Биир урумкэ»), опубликованных в 1994 году, носящих черты лирико-психологической прозы.

Отметим, центральными в названных произведениях С. Тумата являются проблемы ответственности за свою судьбу и судьбы родных и близких людей, проступка и прощения, которые соотнесены автором с традиционными национальными нравственными установками – почитать родителей, сохранять неразрывность родственных связей, быть активным творцом собственной судьбы, быть милосердным, сострадательным. В рассказах отчетливо прослеживается оппозиция «нравственный закон – проступок», проявляющаяся в авторской оценке происходящего с точки нравственно-этических представлений народа. Так, например, в «Исполнении долга» и «Перечеркнутой судьбе» упомянуты рассказчики, от которых повествователь услышал предание, – умудренные жизнью охотник Дайдан и старик Конан, последний представлен как хранитель традиций народа. В указанных произведениях присутствуют короткие авторские обращения к читателю-ребенку, читателю-подростку, которые не только отражают отношение автора к происходящему, подводят «итоговую мораль», но и отсылают к нравственным императивам предков, в частности, разъясняя мотивы отдельных поступков персонажей («Перечеркнутая судьба»). Прямые авторские обращения («итоговая мораль»), восходящие к традиции нравоучительного рассказа, лишены нормативности: автор выбирает тон доверительной беседы, исключающий категоричность суждений, обозначая ориентиры при рассмотрении сложных, раздираемых противоречиями характеров. Для автора важны не только внутренние побудительные мотивы поведения персонажей, процесс переоценки личности, но, в первую очередь, результат, следствие поступков, отражающееся и в судьбе самих героев, и в судьбах родных, близких, окружающих их людей. Не случайно все герои – взрослые люди, жизненные пути которых олицетворяют своего рода итог нравственного выбора, поступков, совершенных ими в детстве, юности.

Поскольку эти «итоги» разные, рассмотрим характеры героев названных рассказов С. Тумата в плане направленности их дальнейшего развития, приводящей к тому или иному результату. Исследуя характер «героя на перепутье» в русской школьной повести 1980-х годов, М.И. Чинаева выделила три группы: «1) герои, логика нравственных поисков которых неизбежно приводит их в стан людей с активным, деятельным гуманистическим, человеческим началом (Толик Рыжий, «Чучело» В. Железникова); 2) герои, в чьем характере пассивность по отношению к обстоятельствам и нежелание брать на себя бремя нравственного выбора так и остаются ведущими началами (Мила, «Осень» М. Прилежаевой); 3) герои, которые в сложной ситуации, требующей от них мобилизации всех душевных сил, могут предать и предают, совершают подлость (Дима Сомов, «Чучело» В. Железникова)» [5, с. 117]. В указанных рассказах С. Тумата смоделированы все три разнонаправленных вектора развития характеров героев.

Герой, дальнейшая эволюция характера которого в конце концов получает позитивную направленность, выведен в рассказе «Исполнение долга», написанном по мотивам народного предания, имеющего много общего с библейской притчей о блудном сыне. Бетёккя – юноша, ведущий разгульный образ жизни, не приемлющий вразумлений, наставлений отца и проматывающий после его смерти богатое наследство. В начале рассказа образ скорее схематичен, характер статичен, указаны только отрицательные черты: пристрастие к пагубным привычкам, ложь, хвастовство. Основное действие произведения развертывается в разоренном родительском доме, куда герой возвращается, обнищавший, больной и никому не нужный. Бетёккя-нищий – терзаемый чувством вины перед отцом, муками совести человек, которого сломили страдания. Он находится в столь сильном душевном напряжении, что галлюцинирует: слышит голос родителя, приказывающий выполнить его последний наказ. Перед смертью отец, предвидя, к чему может привести поведение сына, наказал ему вернуться домой, когда он дойдет до крайней степени нищеты: «…Чем мучиться, лучше покончи свою жизнь здесь, повесившись на этом деревянном крюке» [4, с. 14] (перевод с якутского языка на русский здесь и далее наш – Т.Ф.). Сын решается свести счеты с жизнью, но попытка самоубийства не удается, деревянный крюк срывается, обнаруживая клад, оставленный отцом. Осознание героем того, что отец подарил ему возможность начать новую жизнь, запоздалое раскаяние способствуют пониманию им истинной ценности жизни – целая гамма чувств, переживаний и мыслей выражена автором с помощью психологических деталей («невербальное обозначение чувств»): «Не ожидавший такого поворота событий, он долго стоял, как оглушенный. Наконец, осознав, что спасен, все более и более виня себя, сел на рассохшийся холодный пол и заплакал, по-детски, навзрыд» [4, с. 19]. В финале рассказа Бетёккя – удачливый торговец, умеющий вести дело. Раз в год он созывает друзей за богато накрытым столом, не объясняя им настоящей причины праздника: «В душе он радовался, что со временем все глубже и глубже осознавал истинное значение и смысл прошедшего события, которое спасло его и открыло ему дорогу в жизнь» [4, с. 20]. Бетёккя-торговец – это обыкновенный, «просто хороший» человек, в характере которого подчеркнуты новые качества: уважительное отношение к людям, доброжелательность, сдержанность в проявлении чувств. Для автора, прежде всего, важна мысль о силе всепрощающей родительской любви, выраженная в прямом обращении к читателю, потому характер героя в заключительной части рассказа обрисован менее выпукло, при этом точно определен вектор его развития, который связывается с активным, созидательным началом. Эволюция героя, трансформация инфантильности в ответственное отношение к жизни обусловлены пробудившейся в нем совестью (одним «из важнейших стимулов рефлексии литературных персонажей» [6, 216]), благодаря которой герой находит в себе силы признать собственные ошибки, преодолеть прежние заблуждения и стать творцом собственной судьбы.

Противоположную направленность демонстрирует развитие характера Маппыя («Перечеркнутая судьба»). Уличенный в краже нескольких ячменных колосьев с колхозного поля, во время допроса активистом, он смалодушничал, сказав, что пойти на «преступление» его заставила мать. И хотя чудом никто не подвергся репрессиям, это приводит к трагическим последствиям. Семью, в которой и так недоедают, лишают пайка, положенного родным фронтовика (отец погибает на войне), умирают от голода и болезней трехлетний братишка и мать. Маппый не прощает обидных слов старшему брату Киргилу, в пылу ссоры обвинившего его в предательстве. Братья становятся чужими друг другу на долгие годы, разъезжаются. По прошествии времени их дети, не зная близкого родства отцов, решают соединить свои судьбы, тогда как по якутской традиции, о чем сообщает повествователь, такого рода браки невозможны. Ключевые моменты, определившие развитие характера Маппыя, реанимируются в ретроспекции, его воспоминаниях. В начале рассказа он изображен человеком со сложным характером, соединяющим разные черты: нежную любовь к дочери (боязнь нанести ей душевную рану), упрямство, жесткий отпор любым попыткам брата примириться. Таковы и качества Маппыя-ребенка, который любит своих родителей и маленького братишку, в то же время в нем присутствует малодушие, присущий его возрасту эгоцентризм. Авторская оценка поступков героя, выраженная в драматической, перерастающей в трагическую, тональности произведения, далека от категоричности, благодаря чему внутренний мир подростка отражен во всей многомерности и сложности. Так, во время допроса Маппый изображен голодным, испуганным ребенком, который в минуту слабости совершает роковую ошибку. Во время ссоры с Киргилом он глубоко потрясен «несправедливым» обвинением, считая себя незаслуженно оскорбленным и остро воспринимая свое внутреннее одиночество, отказывается от родства с единственным братом. После ссоры он упорно взращивает в себе злость на Киргила, которая затем переходит в ненависть, вражду, отчужденность, убеждает себя в правильности выбранного им одиночества и даже клянется в том именем матери. Запоздалое понимание истинного смысла совершенных в детстве поступков,  приводит героя к мысли о том, что ненависть и вражда способны отравлять жизнь не только самим братьям, но и сказаться на судьбах их детей. Подобная модель поведения (отрицание связей, скрепляющих родных людей, человека с его корнями) не ориентирована на будущность и носит негативную направленность: в финале в обеих семьях воцаряется смятение, вызванное сообщением о близком родстве Маппыя и Киргила, влюбленные разлучены, вражда между братьями отзывается в душах их родных острой болью.

Характер Кеши в рассказе «Одна рюмка», молодого человека, не способного и не желающего преодолеть свою страсть к спиртному, статичен. Он незлобив, по натуре мягок, безотказен. Выросший сиротой, Кеша знает ценность людской доброты, потому всегда готов помогать односельчанам: работая трактористом, не отказывал в помощи никому, как и не отказывался от благодарности – бутылки водки. В своей исповеди (составляющей основную часть композиции рассказа) на охотничьем привале, куда он случайно забрел, герой самокритичен, рассуждая о причинах, приведших его к беспробудному пьянству, хотя, безусловно, присутствие «ориентации на слушателя» очевидно. Его размышления о морально-этических, социальных проблемах, сопряженных с пьянством (сострадании и бездушности, стремлении к материальному благополучию; о пагубности пьянства для целых народов и т.д.) раскрывают его как думающего, тонко чувствующего человека, раздираемого внутренним противоречием, которое вызвано несоответствием декларируемых им мыслей (об искоренении этого социального бедствия) и поступков, ведущих к саморазрушению личности. Кеша изображен смирившимся с положением конченого пьяницы, по сути, утратившим смысл жизни. В рассказе отсутствует ситуация нравственного выбора, которая требует от героя «мобилизации всех душевных сил», перед читателем возникает только логическое следствие пассивности Кеши по отношению к жизненным обстоятельствам, поскольку автор ставит основной акцент на проблемах сострадания, человечности. В финале (который, заметим, остается открытым: о дальнейшей судьбе Кеши не сообщается) героя приглашают участвовать в охоте, по обычаю не обделяют при раздаче добычи – это отношение охотников к нему, горькому пьянице, как к равному, становится неожиданной радостью для него («…у него даже затряслись руки. Я увидел радость человека, который редко встречается с добрым отношением к себе» [4, с. 85]). В финале мотив трагизма судьбы героя («С того времени меня часто тревожит мысль, жив ли Кеша» [4, с. 85]) перекликается с надеждой, пусть и слабой, на позитивные перемены («Все же я надеюсь, что однажды в пору весенней охоты из леса снова навстречу мне выйдет Кеша» [4, с. 85]). Авторская оценка, отношение к герою («итоговая мораль» в рассказе отсутствует) переданы интонационной особенностью речи повествователя, а также посредством пейзажной детали (весенняя пробуждающаяся природа символизирует жизнеутверждающее начало).

Следует отметить, что рассмотренным рассказам С. Тумата свойственно  глубокое исследование противоречивого характера героя во время одного переломного, ключевого события, с которого ведет точку отсчета новая направленность развития личности. Детальное рассмотрение мыслей, чувств, переживаний героя вне этого события остается за рамками повествования, потому некоторые внутренние, глубинные мотивы поведения героев можно отнести к сфере подтекста. Выводя характер «крупным планом», автор использует различные формы и приемы психологического изображения: исповедь (внутренний монолог), галлюцинацию и особенно широко художественную деталь (собственно психологическую, включая «вербальное» и «невербальное обозначение чувства», пейзажную, портретную). Преобладает повествование «от третьего лица», которое, иногда сочетаясь с личной повествовательной формой, представляет собой органичное переплетение речи повествователя и речи героя. В результате образуется многоголосие, которое позволяет представить «объективную сущность» противоречивого, сложного характера героя.

Таким образом, векторы развития противоречивых, «без выраженной доминанты» характеров, определяющие следствие поступков, выбора героев соотнесены с будущностью, которая связывается, прежде всего, с созидательным, позитивным, активным началом (Бетёккя, «Исполнение долга»). В то же время позиция С. Тумата по отношению к герою, поступки и поведение которого ориентированы на отрицание нравственных, этических императивов («Маппый», «Перечеркнутая судьба»), или персонажу, одними из сущностных признаков характера которого являются пассивность, неспособность и нежелание преодолеть пагубные привычки, ведущие к саморазрушению личности (Кеша, «Одна рюмка»), далека от категоричности. Автор доносит мысль, что каждый достоин простого человеческого участия и доброго к себе отношения.

Список литературы:

1. Есин А.Б. Психологизм русской классической литературы / А.Б. Есин. –2-е изд., перераб. – М.: Флинта: Московский психолого-социальный институт, 2003. – 176 с.
2. Литература Якутии ХХ века: Историко-литературные очерки / Редкол.: В.Н. Иванов, П.В. Максимова, М.Н. Дьячковская, Л.Н. Романова; Акад. наук РС(Я). Ин-т гуманит. исслед. – Якутск, 2005. – 728 с.
3. Мещерякова М.И. Русская детская, подростковая и юношеская проза 2-й половины ХХ века: Проблемы поэтики: Монография. – М.: МегаТрон, 1997. – 380 с.
4. 4Тумат Сэмэн. Иэс толонуутэ. – Дьокуускай: Бичик, 1994. – 128 с.
5. Чинаева М.И. Тенденции развития повести о школе в советской детской и юношеской литературе 70-80-х гг. (проблематика, конфликт, характер). Диссерт… к.ф.н. –10.01.02. – М., 1989. – 213 с.
6. Хализев В.Е. Теория литературы: Учебник / В.Е. Хализев. – 3-е изд., испр. и доп. – М.: Высш. шк., 2002. – 437 с.