РИТУАЛЬНЫЙ КОНТЕКСТ В ПОЭТИКЕ СНОВИДЕНИЙ КИРГИЗСКОГО ГЕРОИЧЕСКОГО ЭПОСА «МАНАС»

Бекмухамедова Неля Хамитовна

канд. филол. наук, зав. кафедрой методики преподавания русского языка и литературы, доц. Ошского государственного университета,

Кыргызская Республика, г. Ош

E-mail: nelyabek@mail.ru

THE RITUAL CONTEXT IN THE POETICS OF DREAMS OF THE KIYRGHIZ HEROIC EPOS “MANAS”

NelyaБekmuhamedova

candidate of science, head of methodology of Russian and literature teaching department, assistant professor, Osh State University,

Kyrgyzstan, Osh

АННОТАЦИЯ

В данной статье рассматривается одна из проблем онейротопики киргизского героического эпоса «Манас». В ней мы попытались определить семантические истоки символических образов. В качестве истоков символического пространства сновиденческого мотива может выступать ритуальный контекст, попавший в художественную ткань эпоса через древние обрядовые плачи.

ABSTRACT

This article describes one of the problems of poetics of dreams in the heroic epic “Manas”, which is the definition of semantic origins of symbolic images. A ritual context, caught in the artistic plot of the epos through ancient ritual laments, may serve as the origins of symbolic space of motives of dream.

Ключевые слова: поэтика героического эпоса; мотив; поэтика сновидений; эпический символ; миф; ритуал; художественная эпическая традиция; семантика.

Keywords: poetics of the heroic epic; motif; poetics of dreams; epic symbol; myth; ritual; artistic epic tradition; semantics.

В основе настоящей работы лежит учение теоретиков фольклора о том, что сюжет героического эпоса строится сцеплением элементарных повествовательных единиц, получивших название мотива, которые при формировании эпического текста образуют своего рода историко-биографическую последовательность [2, с. 137–204]. Одним из традиционных эпических мотивов устного и письменного эпоса является мотив сновидения, который может выполнять различные художественные функции и иметь свою специфическую (национальную) семантическую структуру. Сновиденческий мотив (или онейромотив) в киргизском героическом памятнике-трилогии «Манас» – традиционный мотив, помогавший творцам-манасчи художественно изобразить правдивую историю жизни любимых героев, заострить внимание слушателей на самых ключевых вехах их судьбы. И мы можем определенно сказать, что, создавая символическое содержание снов своих героев, манасчи использовали не только образы древних мифов – мифов, в основе своей общих для современных тюркоязычных народов, населяющих сегодня Среднюю и Центральную Азию. Они использовали также весь комплекс переживаний того или иного обряда или ритуала. Антрополог В. Тэрнер считал, что «ритуал – это стереотипная последовательность действий, которые охватывают жесты, слова и объекты, исполняются на специально подготовленном месте и предназначаются для воздействия на сверхъестественные силы или существа в интересах и целях исполнителей» [5, с. 32].

Тематика, выбранная для данной статьи, заставляет нас подробнейшим образом взглянуть на семантические истоки одного из важнейших элементов поэтики эпоса – онейромотивов, создающих самый трагический момент в повествовании судьбы героя, предопределяя его гибель незадолго или накануне данного события. В онейромотивах встречаются не только символы смерти-гибели, навеянные древней мифологией, но и предметы и детали обряда, связанные с похоронами, которые имели место в далекие времена древней и средневековой культуры народа, зафиксированные в исторической этнографии как обряд по типу трупосожжения [4, с. 176.].

Аллегорическая символика смерти, связанная с данным обрядом, наиболее отчетливо присутствует в содержании сна героини Айчурек, жены богатыря Семетея, во второй части трилогии «Манас» варианта С. Каралаева [3, с. 288–289]. В ее сновидении о гибели Семетея изображаются семнадцать символических микросюжетов, синонимичных по своей семантике, но не тождественных по истокам своего происхождения. После микросюжетов с ключевыми звериными и орнитоморфными символами, проявляющими свою амбивалентность, начиная с восьмого по ходу изложения микросюжета сна, появляются символы эпического вооружения богатыря, которые открываются образом меча Зулпукор. Далее следует боевая секира Ай-балта, ружье Ак-кельте, подзорная труба Чөң дүрбү, боевое копье Сыр-найза, боевой шлем Туулга и шуба-панцирь Аколпок. Все эти семь важнейших предметов вооружения воспевались уже в первой части трилогии в качестве личного вооружения богатыря Манаса, часто с мотивами их изготовления. Эти вещи унаследовал после смерти отца его сын Семетей. Боевой конь и вооружение – такие же неотъемлемые части образа эпического богатыря, с которыми он неразлучен до самой смерти.

Образ меча Зулпукор в качестве символа сновидения фигурирует в онейромотивах, предвещающих рождение необычного героя – успешного богатыря и вождя, а также предсказывающих обретение богатыря-побратима. При этом образ-символ в таких снах описывается детально, как превосходное оружие, «разрубающее горы и скалы, словно мягкое масло». Во сне героини Айчурек, предвещающей гибель мужу, меч изображается в своем амбивалентном значении как символический знак уже совершившейся смерти героя. Таково символическое значение «сломанного меча Зулпукор»:

Если с криком вынуть из ножен –

Лезвие, краснея, вспыхивало огнем.

Кто попадался, тот погибал.

Зулпукор, оставшийся от отца,

Треснув, посередине сломался.

Карающий бог наказал.

Такие бедовые дива творились,

Радуясь, враги подкрадывались.

Что бы это значило?

Амбивалентность символа «меч Зулпукор», его противоположное смысловое значение в сновиденческом пространстве эпоса связывается с описанием ущербности, непригодности меча, невозможностью пользоваться им из-за повреждения, не подлежащего восстановлению.

Сломанным снится и ружье Ак-кельте, также означая «гибель вещи», а значит, соответственно, и гибель ее хозяина:

О мой тулпар, твое Ак-келте

Посередине сломалось.

Приклад его согнулся совсем.

Что бы это значило?

Растолкуй мой сон!

Следующие атрибуты вооружения во сне Айчурек – это боевая секира Ай-балта воина и подзорная труба, которые также оказываются поврежденными, сломанными на куски.

Для обнаружения семантических и типологических истоков символики «сломанного вооружения» в микросюжетах рассматриваемого сновидения Айчурек, предвещающих смерть богатырю Семетею, очень интересны оказались для нас исторические материалы, восстанавливающие погребальные церемонии древних тюрков, описанные казахским ученым А. Бисенбаевым [1, с. 107]. Он отмечает, что при захоронении останков умершего в могилу опускали вместе с пеплом (при «трупосожжении») все несгоревшие предметы – оружие, стремена, монеты, посуду, одежду. В позднейших погребальных обрядах, когда тело покойного, не придавая огню, опускали в могилу, также клали личные предметы вооружения и утвари покойного. При этом в обоих случаях наблюдалось особое ритуальное действо, которое совершалось с саблей или клинком. Как пишет исследователь, «клинок покойного, после того как он раскалился на огне, ломали, так как он тоже должен был «умереть» и последовать за покойным в иной мир» [1, с. 108]. Все это говорит о том, что сказители, создавая символику смерти в вещем сновидении, опирались на бытовавшие верования и ритуалы, которые совершались над воинским оружием уже после факта смерти человека, в течение длительной церемонии оплакивания (несколько дней), во время захоронения тела покойного в могилу. Раскрывая детали погребального обряда, бытовавшие у древних тюрков, связанные с другим боевым оружием – пикой (найза), историк А. Бисенбаев далее пишет, что существовали различные варианты совершения обряда «преломления пики» [1, с. 110]. Если ее клали вместе с другим оружием на погребальный костер, то древко пики обычно сгорало, а наконечник плавился. Наш микросюжет сновидения с образом-символом Сыр-найзой ближе всего к погребальному обряду с сожжением на огне останков воина, так как пика выглядит оплавившейся:

У пики Сыр-найза, что в руках,

Сталь потекла оплавившись.

Наконечник остался в твоих руках.

Не наладить к пике его наконечник.

Когда стоял ты раздумывая,

С криками множество врагов

Окружило тебя.

Как правило, после окончания сражения с поля битвы подбирали оружие противника в качестве трофея и вещественного подтверждения своей героической славы. С другой стороны, воин при жизни не имел морального права терять свое ружье, лишь смерть снимала с него ответственность. Поэтому в сновидении присутствует образ шлема, доставшегося врагу, что также означает гибель воина:

Из синего железа твой шлем,

Если поджечь - не сгорает он,

Выстрелишь - пули не берут его.

Чрезмерно разозленным врагам

стал он военным трофеем.

Чтобы это значило?

Завершая описание погребального обряда древних тюрков, исследователь А. Бисенбаев касается и особого отношения к одежде воина: «Одежду умершего выворачивали наизнанку, все вещи намеренно портили, так как они должны были «умереть», чтобы последовать за своим господином в иной мир» [1, с. 111].

Сновидение Айчурек также замыкает образ-символ верхней одежды богатыря – «шубы-панциря Аколпок». Ее амбивалентность как испорченной одежды по описанию напоминает утварь из погребальной обрядности. Однако оно подверглось модернизации со стороны сказителей: замене «вывернутой одежды» на «надевание ее героем-побратимом Канчоро», чтобы связать его образ с причиной предстоящей смерти хозяина вещи Семетея, то есть с предательством своего побратима (Канчоро).

Онейромотивы, предвещающие гибель любимого героя, лишены эпического толкования, что связано с бытовавшим поверьем: «как растолкуешь, так и сбудется», но и неверно толковать вслух также было запрещено. Подобный вещий сон о смерти мужа Манаса Каныкей (первая часть трилогии) только пересказывает старцу Бакаю или же строит свои толкования символов в своем одиноком размышлении в виде предположения, в вопросительной форме. Сновидение Айчурек также не толкуется, но нанизанные семнадцать символических картин, по ассоциации тесно связанные с символами древней мифологии и мифоритуальным погребальным комплексом по типу трупосожжения, также, благодаря единому семантическому смыслу, о предстоящей гибели героя. Сновидцы-жёны только выражают запрет на имеющиеся планы героев. Айчурек просит не выезжать на могилу отца для совершения поминального обряда.

Таким образом, в сновидениях эпоса на тему гибели героя используется богатейшая символика, включающая предметы обрядового комплекса. Символы-атрибуты воинского вооружения широко встречались ранее в обрядовой похоронной поэзии – плачах и причитаниях, но со временем, в связи со сменой способа захоронения, забылись. Истоки образов-символов сломанного меча, испорченной подзорной трубы, затупившейся секиры, оплавившегося наконечника пики, сожженной одежды, шлема в руках врага уходят своими корнями в глубь древних раннетюркских похоронных ритуалов и церемоний, как эмоциональное переживание, запечатлевшееся сначала в образной структуре обрядовых плачей и причитаний, а затем творчески обработанное и закрепленное сказителями в сновидениях эпоса, предвещающих гибель героя.

Список литературы:

1. Бисенбаев А. Мифология древних тюрков. – Алматы: Ан-Арыс, 2008. – 120 с.
2. Путилов Б.Н. Героический эпос и действительность. – Л., 1988. – 223 с.
3. Семетей: Эпос / Саякбай Каралаевдин варианты боюнча. – Ф.: Адабият, 2 книга, 1989. – 344 с.
4. Серегин Н.Н. Погребальный ритуал кочевников тюркской культуры Саяно-Алтая // Вестник НГУ. Серия: История, филология. – 2010. – Т. 9, вып. 5. – С. 171–180 / – [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://www.nsu.ru/jspui/handle/nsu/6809 (Дата обращения: 19.01.2016).
5. Тэрнер В. Символ и ритуал. – М.: Главная редакция восточной литературы издательства «Наука», 1983. – 277 с.