АРХЕТИП «ДОМ» В ПЬЕСЕ «ТРИ ДЕВУШКИ В ГОЛУБОМ» Л.С. ПЕТРУШЕВСКОЙ

Вербицкая Галина Яковлевна

канд. искусствоведения, доц. кафедры истории и теории искусства, Уфимской государственной академии искусств им. З. Исмагилова,

РФ, г. Уфа

Францева Мария Вячеславовна

студент IV курса Уфимской государственной академии искусств им. З. Исмагилова,

РФ, г. Уфа

E-mail: 

ARCHETYPE “HOME” IN THE PLAY “THREE GIRLS IN BLUE” BY LIUDMILA PETRUSHEVSKAYA

Galina Verbitskaya

candidate of Art, assistant professor of history and theory department Zagir Ismagilov Ufa State Academy of Arts,

Russia, Ufa

Mariya Frantseva

4rd year student Zagir Ismagilov Ufa State Academy of Arts,

Russia, Ufa

АННОТАЦИЯ

Статья посвящена архетипической образности пьесы Л.С. Петрушевской «Три девушки в голубом» (1980). Автор рассматривает женские образы пьесы Л. Петрушевской согласно архетипу Великой Матери и архетипической категории «Дом».

ABSTRACT

This article is devoted to archetypical imagery in the play “Three girls in blue” (1980) by Liudmila Petrushevskaya. The author analyses female characters of this play according to archetype of Great mother and archetypical category “Home”.

Ключевые слова: Людмила Петрушевская; архетип; Великая Мать; «Дом»; архетипический образ.

Keywords: Liudmila Petrushevskaya; archetype; The Great Mother; “Home”; archetypical image.

Для каждого человека понятие «Дом» имеет сакральное значение. Дом – это место, где нас ждут. Кров, пища, уют, свой тихий уголок, где можно переждать стужу и укрыться от невзгод внешнего мира, – все это так или иначе объединяет в человеческом сознании понятие «Дом», выливаясь в выражения, с детства знакомые каждому: «мой дом – моя крепость», «дом – полная чаша», «в гостях хорошо, а дома лучше». Так, понятие «Дом» обретает свойства архетипа – «изначального образа», «первообраза» (по К.Г. Юнгу), объединяющего всечеловеческое коллективное бессознательное.

В своем автобиографическом эссе «Маленькая девочка из «Метрополя» Л. Петрушевская вспоминает детство, омраченное сталинскими репрессиями и войной: «Мы уже не дома. Это не наши две комнаты в «Метрополе». Мы у чужих. Нашу квартиру опечатали. Мы «скитаемся». Это слово из моей детской жизни» [5]. Отец ушел из семьи, мама была вынуждена уехать в Москву, чтобы продолжить образование, – маленькая девочка-сиротка осталась с тетей Вавой и бабушкой Валей в эвакуации в Куйбышеве. Война лишила семью Петрушевской опоры – ощущения «Дома» – полной чаши: «Я была нищенкой, бродячей девочкой войны. Мы жили с бабушкой и теткой без света, питались из помойки. Я видела все» [5].

Маленькая девочка-скиталица, вечно голодная, как и другие дети войны, утрачивала ощущение дома: «Я все больше отбивалась от дома. В первый раз я убежала летом уже в более-менее сознательном возрасте, лет в семь». И однажды, когда бабушка Валя и тетя Вава решили запереть девочку в квартире, она выбежала на балкон и спустилась по пожарной лестнице: «Я сбежала, как выяснилось, навсегда. В следующий раз я их увидела только через девять лет, и они меня не узнали. Мне уже было восемнадцать» [5].

Л. Петрушевская, пережившая войну, голодное детство и многие жизненные трудности, сама воспитала троих детей. Быть может, потому центральными фигурами художественного мира писательницы являются образы женщины-матери и ее ребенка. Литературовед Т. Прохорова отмечает, что «в творчестве Петрушевской выражен не просто женский взгляд на мир, но – материнский взгляд» [7] – искренний, наполненный любовью и состраданием. Память о прошлом с его трудностями и невзгодами стала основой личностного материнского взгляда Петрушевской на жизнь и творчество. Писательница закладывает в свою героиню божественную потенцию – женщина у Л. Петрушевской – Богиня-мать. И ее философия заключена в сокровенной фразе: «Меня никогда не пугали обстоятельства. Детки под боком, и уголок найдется. Вечная и главная игра жизни, свой дом» [5]. Для матери, у которой «детки под боком», жизненные трудности в одночасье становятся не страшны, как для Великой Матери, сотворяющей мироздание, нет никаких преград. «Образ женщины-матери является прототипом всех великих и малых богинь, матери-земли, родины-матери, всего того, что обладает чертами материнства, и в целом – Великой Матери. Великая Мать, рождающая и вскармливающая, порождает их всех, она есть тот первообраз, пронизывающий собой всю человеческую жизнь» [2, с. 33].

Архетип «Дом» как пространство, находящееся во власти архетипа Великой Матери, приобретает всечеловеческое экзистенциальное значение. Дом есть основа бытия каждого отдельного человека. Свой «уголок» как микромир в огромном пространстве макромира. Известный писатель, доктор филологических наук и один из крупнейших исследователей-пушкинистов В.С. Непомнящий рассматривает категорию «Дом» так: «Дом – жилище, убежище, область покоя и воли, независимость, неприкосновенность. Дом – очаг, семья, женщина, любовь, продолжение рода, постоянство и ритм упорядоченной жизни, «медленные труды». Дом – традиция, преемственность, отечество, нация, народ, история. Дом, «родное пепелище» – основа «самостоянья», человечности человека, «залог величия его», осмысленности и неодиночества существования. Понятие сакральное, онтологическое, величественное и спокойное; символ единого, целостного большого бытия» [3, с. 198]. Так большое бытие отражается в малом – частной человеческой жизни, и наоборот.

Однако наряду с целостным образом «Дома» как символа упорядоченности и защищенности выступает другая категория, категория «Бездомности» – лишенный своего места в мире человек обречен на скитания, на поиски своего «уголка». «Бездомье» понимается апофатически как лишенность дома, то есть места, где человек живет (с др. гр. безместность). «Бездомье» включает два измерения бытия: социальное [курсив мой – М.В.] как выражение безродности человека в отечестве и неукорененности в социальном мире и духовно-культурное» [10, с. 85].

Героини «Трех девушек в голубом» мечтают обрести свой «Дом» как в социальном, так и в духовном его понимании. В художественном мире Петрушевской «Дом» – это спасительный приют для ищущих и обездоленных, скитающихся и бесприютных душ. Троюродные сестры Светлана, Татьяна и Ирина встречаются вместе на старой подмосковной даче, где каждая надеется обрести спокойствие и свое место для мирной жизни. Но это пространство слишком мало, что становится причиной вспыхивающих ссор, антипатии и постоянных попыток поделить «Дом» на части.

Ирина: «Я говорю: ребята, бегайте на своей половине! Они говорят: это не ваш дом, и все <…> Почему это: не ваш дом? А чей же? Ихний, что ли, дом? Заняли и живут, я же должна снимать! А я такой же наследник, как они буду. Тоже право имею на ту половину!» [6] – так в пьесе возникает идея разрозненного шаткого «Дома», в котором нет уюта и равновесия.

В «Трех девушках в голубом» пространство «Дома» представляется в двух видах: это московская квартира Марии Филипповны, мамы Ирины, и подмосковная дача тетки Федоровны. В покоях «страшной» матери Ирина не находит себе места, она сбегает от нее с маленьким сыном на ветхую дачу. Для нее все же легче перенести трудности сельской жизни, чем оставаться под одной крышей с язвительной мамой. Ирина-скиталица с 15 лет: парадоксально, имея дом в социальном смысле (квартира матери), она бездомна духовно. Духовная бесприютность толкает ее на поиски «Дома» души.

Николай Иванович: «Слушай, Ира, это у тебя собственный дом?»

Ирина (зло): «Да! Собственный! Бабушкиной тетки».

Светлана: «Пх! Ее дом. Ну вы подумайте! Танька оборжется! Ее дом!» [6].

Сестры злословят, делят дом на территории, изводят и жалят друг друга обвинениями: они такие разные, но все же объединяет их одно – желание обрести духовное и душевное убежище от жесткого внешнего мира.

Чужие сестры пытаются вспомнить общую родню, но удается сделать это только хозяйке дачи, старухе Федоровне: «Я Федоровна. Это мой муж был Пантелеймонович. Их двенадцать было человек: Владимир, это мой, Анна, Дмитрий, Иван, Надежда, Вера, Любовь и мать их Софья, остальное не знаю … А, вы их какие-то внуки» [6]. В повествование Петрушевская вплетает христианский мотив трех сестер Веры, Надежды и Любви, рожденных от матери Софии – богини мудрости. Архетип Великой Матери неизменно скрепляет союз трех сестер, пусть разных, почти чужих, но все же сестер. Женщины не могут вспомнить прошлое, потому что родовая связь давно утеряна, как утеряно и понимание «Дома» – полной чаши. Их дом давно обветшал. Старая крыша дала трещину.

Светлана: «Моя Леокадия села и сидит. Опасается дождя, видно. Что она лежа захлебнется».

Татьяна: «Вообще в крыше столько дыр! Вообще кошмар, за одну зиму осталось одно решето» [6].

«Дом» без хозяина-хранителя утрачивает целостность, это уже не уберегающий от невзгод домашний очаг, а старое прогнившее корыто. Лето обещает быть дождливым и «немая» старуха Леокадия пытается спастись от надвигающегося бедствия. Светлана с тревогой замечает: «Леокадия моя сидит с зонтиком, всю скрючило. Знает, потопа ждет» [6]. Дождь и ожидание потопа восходит к архетипическому символу, связанному с таким апокалиптическим мифологическим представлением о конце света, как Всемирный Потоп. В христианской традиции, наиболее близкой Л. Петрушевской, эта идея воплощается в библейской истории о Ноевом ковчеге, укрывающем всех живых тварей от смертельного бедствия.

Старая дача с вечно текущей крышей в пьесе «Три девушки в голубом» обретает значение «Дома-ковчега». Сестры с сыновьями со страхом ждут «конца света», но Ирина, вытесненная ими на крытую веранду, как носительница божественного имени богини мира и покоя, спасает всех от Потопа. В конце 1-ой картины Петрушевская в ремарке торжественно описывает спасенную родню, шествующую величавой процессией – авторская ремарка: «Впереди Федоровна, все с тем же корытом над головой, дальше идет, подняв воротник пиджака, Валерий с двумя раскладушками, с рюкзаком. За ним Татьяна ведет, укрыв полами своего плаща, Антона и Максима. У мальчиков в руках чайник и кастрюля. Замыкает шествие Светлана, ведущая под руку Леокадию, старуху под зонтиком. В руках у Светланы чемодан» [6].

Сила Великой Матери амбивалентна: она может быть разрушительной подобно стихиям природы, но она же и созидательна в роли подательницы жизни (Мать-Земля). Так и в женском, материнском мире Петрушевской переходы от вражды к миру у сестер происходят мгновенно. Женщина у Петрушевской становится подобна богине, которой дано через быт восстанавливать гармонию и целостность мира. В «Карамзиндеревенском дневнике» строки о животворящей функции женщины звучат у писательницы подобно молитве: «…они/ творят ежеминутно/ еду/ мир/ чистоту/ сытых/ здоровых/ спящих/ чистых/ детей/ мужей/ стариков/ во веки веков» [4, с. 324]. Женщина у Л. Петрушевской способна из хаоса сотворить космос – так поступит и Ирина, имя которой содержит созидательную потенцию «богини мирной жизни» [9, с. 122].

Согласно символике архетипа Великой Матери, исследователи рассматривают категорию «Дом» как «вечнорождающее материнское лоно» [2, с. 34]. Подобно тому, как утроба Матери защищает младенца, пространство «Дома-ковчега» – маленькая веранда Ирины убережет матерей и детей, старух и мужчин от беды. Федоровна миролюбиво скажет: «Все поместимся, ничего, у меня комната шестнадцать квадратных метров, тепло, сухо» [6]. Так крошечное пространство становится средоточием тепла и уюта, спасающего все живое от неминуемой гибели.

В христианской традиции вера и любовь рассматриваются как фундамент духовного «Дома» каждого христианина. «Бог закладывает фундамент христианской церкви, объявляя Иисуса Христа сыном Божьим, а его апостолов – живыми камнями, один из которых получил имя Петр (греч. «камень»). Духовным цементом при построении христианского «Дома» выступает любовь. И Христос сравнивается в Новом Завете с женихом, Церковь – с невестой, что создает образ любящего супружеского дома» [10, с. 87].

Но женщины, матери-одиночки Петрушевской оставлены без мужской любви и поддержки. В женском мире героинь «Трех девушек в голубом» нет мужчин, способных принять на себя роль Спасителя-плотника. Никто из них, ни Валерик, ни Николай Иванович, не возьмут ответственности за спасение «Дома» от Потопа. Одинокие женщины вынуждены справляться со своими проблемами сами, без надежды на мужское плечо. Валера Козлосбродов, бывший муж Татьяны, со своей нелюбовью к физическому и интеллектуальному труду с презрением отвергнет эту просьбу, а Николай Иванович, любовник Ирины, и вовсе не собирается затрачиваться («Это не обещаю. (Весело.) Вот когда это будет твое! А общее я им буду покрывать?») [6]. Он из тех, кто берет, а не отдает. Госплановец хвастливо рассказывает Ирине историю о том, как отстроил для очередной любовницы «кооператив», но как только отношения закончились, он забрал свое: «Со временем там будет квартира дочери. Все пригодилось» [6].

Мужчина в матриархальном мире Петрушевской способен не на созидание «Дома», как социального и духовного бытия, а только лишь на строительство деревенского сортира. Саркастический тон драматурга подтверждается в 3-й картине, когда Татьяна иронически хихикает в ответ на восторженные восклицания Федоровны: «Какой он ей туалет построил! За одно это, можно положиться на человека. Вон какой домина стоит!» [6].

Такой мужчина – не-Ной и не-Христос, любящий и оберегающий Церковь – свою невесту. Его сила ограничивается «сотворением» туалета – починить крышу «Дома-ковчега» он не в состоянии. Вся мощь созидательной и спасительной силы принадлежит женщине-матери: Ирина – носительница чудотворной Любви способна остановить самолет и спасти свое дитя от смерти в финале пьесы. Она же способна восстановить мир и покой в «Доме». Ее радостный смех озаряет пространство «Дома» и примиряет враждующих сестер: «Хватит нам скитаться – Да господи, живите!» [6]. Где Женщина, там и мир, там и Спасение. Ирина не просто спасает «Дом-ковчег», она сама становится Ковчегом. Она надеялась, что обретет любовь с мужчиной, но он предал «птицу-бабочку», и тогда, простирая крылья над миром, она летит спасать своего ребенка – свою единственную радость, наполняющую жизнь смыслом. Она обретает покой рядом с тем, кто всегда будет ценить ее любовь и тепло. Ирина-скиталица обретает «Дом», не в стенах, нет, она находит его в собственной душе, наполненной любовью к ближнему, мудростью, чуткостью сердца и материнским состраданием – силами великой женской слабости.

«Ладно/ живи дом без крыши/ игра в счастье/ при хорошей погоде/ уют/ приют/ слабых/ старух и детей/ ты не для наших дождей» [4, с. 329] – эти строки из «Карамзиндеревенского дневника» содержат в себе квинтэссенцию смысла пьесы «Три девушки в голубом».

В художественном мире Петрушевской «Дом» – это спасительный приют для ищущих и обездоленных скитальцев. Но именно женщине с ее созидательной силой материнской любви дано спасти все живое от гибели. Любящая душа женщины-матери и есть спасительный Ковчег, уберегающий от бед и дающий приют всем отчаявшимся и страдающим. Ирина, как богиня мирной жизни, как Великая Мать всего сущего возвращает все на свои места: любовь к ближнему, смирение и приятие жизни восстанавливают космический порядок. В финале пьесы, таком волшебном и сказочном, вдруг обретает речь другая героиня – безмолвная старуха Леокадия, свекровь Светланы. Петрушевская дает ей имя, с греческого означающее «белая», «светлая». Совершенным чудом становится произнесенная ею фраза (неожиданно звучным, ясным голосом): «Там с потолка капает». Потрясенные сестры замирают в оцепенении.

«Финал пьесы «Три девушки в голубом» – один из самых ярких примеров «вознесения» сюжета, слияния быта и бытия, как в чеховских пьесах. По смыслу «Там с потолка капает» и Сонино «Мы увидим небо в алмазах» – это утешение всем страждущим, отчаявшимся и потерявшим надежду. Поэтому «вознесение сюжета» – как реанимация, как возвращение к жизни» [1, с. 60]. Спасающая, исцеляющая материнская любовь в художественном мире Петрушевской продуцирует чудо. Богиня-мать силой своей слабости созидает мир. Ирина торжествует – отныне конец скитаниям. Отныне каждый обретет свой «Дом».

Список литературы:

1. Вербицкая Г.Я. Отечественная драматургия 70-х – 90-х гг. XX века в контексте чеховской поэтики. Концепция Человека: монография. – Уфа: Вагант, 2008. – 140 с.
2. Леонова Л.Л. Культурные особенности архетипа Великой Матери в мифологии цивилизаций Древнего Востока // Вестник Пермского ун-та. – № 2. – 2011. – C. 32–35.
3. Непомнящий В.С. Поэзия и судьба. – М.: Сов. писатель, 1987. – 390 с.
4. Петрушевская Л.С. Детский праздник. – М.: Астрель, 2012. – 382 с.
5. Петрушевская Л.С. Маленькая девочка из «Метрополя» – [Электронный ресурс]. – URL: http://www.imwerden.info/belousenko/books/ Petrushevskaya / petrushevskaya _metropol.htm (Дата обращения: 09.12.2015).
6. Петрушевская Л.С. Три девушки в голубом. – М.: Искусство, 1989 – [Электронный ресурс]. – URL: http://lib-drama.narod.ru/petrushevskaya/girls.html (Дата обращения: 02.12.2015).
7. Прохорова Т. Расширение возможностей как авторская стратегия. Людмила Петрушевская // Вопросы литературы. – № 3. – 2009 – [Электронный ресурс]. – URL: http://magazines.russ.ru/voplit/2009/3/pro7.html (Дата обращения: 12.12.2015).
8. Рыбаков Б.А. Язычество древних славян. – М.: Наука, 1994. – 608 с.
9. Суперанская А.В. Словарь личных русских имён. – М.: Эксмо, 2005. – 448 с.
10. Шутова Е.В. Архетипы «Дом» И «Бездомье» и их объективация в духовной культуре: автореф. дис. … кандидата философских наук. – Омск, 2011. – С. 85–90.
11. Эстес К.П. Бегущая с волками: Женский архетип в мифах и сказаниях: пер. с англ. – М.: София, 2006. – 496 с.
12. Юнг К.Г. Душа и миф: шесть архетипов: пер. с англ. – К.: Гос. биб-ка Украины для юношества, 1996. – 384 с.