О  ГОТИЧЕСКОМ  ВЛИЯНИИ  НА  ПОВЕСТЬ  Ф.М.  ДОСТОЕВСКОГО  «ХОЗЯЙКА»

Шарапова  Дарима  Данзановна

аспирант, 
Московский  государственный  университет  им.  М.В.  Ломоносова, 
РФ,  г.  Москва

E-mail: 

ON  THE  GOTHIC  INFLUENCE  ON  THE  NOVELLA  BY  F.M.  DOSTOYEVSKY  “THE  LANDLADY”

Darima  Sharapova

post-graduate  student, 
Moscow  State  University  named  after  M.V.  Lomonosov, 
Russia,  Moscow

АННОТАЦИЯ

Готический  роман  повлиял  на  творчество  Ф.М.  Достоевского,  однако  ошибочно  считать,  что  влияние  это  выразилось  лишь  в  романах  Пятикнижия.  В  данной  статье  мы  рассматриваем  следы  влияния  готической  традиции  на  раннее  творчество  Достоевского,  а  именно  —  на  повесть  «Хозяйка»,  выделяя  такие  важные  для  готики  мотивы,  как  мотивы  замка  и  готического  злодея. 

ABSTRACT

A  gothic  novella  has  influenced  the  work  of  F.M.  Dostoyevsky;  however,  it  is  incorrect  to  think  that  this  influence  is  expressed  only  in  the  novels  of  the  Pentateuch.  We  consider  traces  of  Gothic  tradition  influence  of  the  early  work  of  Dostotyevsky,  namely,  on  the  novella  "The  Landlady"  emphasizing  such  important  Gothic  motives  as  the  castle  and  the  Gothic  villain.

Ключевые  слова:  готический  роман;  «Хозяйка»;  Достоевский;  готика;  готическая  традиция.

Keywords:  gothic  novella;  "The  Landlady";  Dostotyevsky;  gothic  style;  gothic  tradition. 

Пожалуй,  самым  мистичным  произведением  Достоевского  можно  смело  назвать  повесть  «Хозяйка».  В  этом  мистицизме  многое  идет  от  готики,  но  многое  объясняется  фольклорным  началом.  Исследователь  Марк  Симпсон  в  своей  книге  “The  Russian  Gothic  Novel  and  its  British  Antecedents”  называет  «Хозяйку»  усложненным  дополнением  к  пост-готической  школе. 

Как  и  в  готическом  романе,  действие  начинается  с  переезда  героя  в  место  его  будущих  злоключений;  но  если  персонажи  романов  Анны  Радклиф  или  других  классиков  готики  проделывают  долгий  путь,  уезжая  порой  в  иные  страны,  то  Ордынов  совершает  перемещение  в  пределах  одного  города,  и  город  этот  –  Петербург;  то  же  самое  мы  встречаем  и  в  готическом  романе  –  перемещением  героя  мир  повседневного  отъединяется  от  мира  готического,  пространство  открытое  меняется  на  пространство  ограниченное.  «Хозяйка»  формирует  петербургскую  готику  Достоевского  в  той  же  мере,  что  и  роман  «Преступление  и  наказание»  или  «Идиот». 

Одним  из  ключевых  мотивов  готического  романа  является  мотив  готического  замка,  иногда  принимающий  форму  готического  мрачного  пейзажа,  с  которым  теснейшим  образом  связан  мотив  готического  злодея;  в  связке  они  образуют  пару,  в  которой  каждый  элемент  –  и  замок,  и  злодей  –  зависит  от  другого.  Без  готического  злодея  замок  пуст  и  лишен  ауры  таинственного  и  зловещего  места,  которая  гораздо  важнее  собственно  самого  архитектурного  строения  и  реальных  фактов,  связанных  с  ним,  равно  как  и  без  замка  готический  злодей  теряет  часть  своего  темного  обаяния.  К  мотиву  готического  замка  отсылает  винтовая  лесенка,  ведущая  к  самой  двери  Мурина  («…по  скользкой,  винтообразной  лестнице  поднялся  в  верхний  этаж,  ощупал  в  темноте  толстую,  неуклюжую  дверь,  покрытую  рогожными  лохмотьями,  нашел  замок  и  приотворил  ее»  [2,  с.  272]),  несколько  странная  для  Петербурга  первой  половины  девятнадцатого  века;  связанным  же  с  этим  замком  злодеем,  как  нетрудно  догадаться,  является  Мурин.

Петербург  Ордынова  сер  и  бесприютен.  Достоевский  описывает  его  следующими  словами:  «За  ними  потянулись  длинные  желтые  и  серые  заборы,  стали  встречаться  совсем  ветхие  избенки  вместо  богатых  домов  и  вместе  с  тем  колоссальные  здания  под  фабриками,  уродливые,  почерневшие,  красные,  с  длинными  трубами.  Всюду  было  безлюдно  и  пусто;  всё  смотрело  как-то  угрюмо  и  неприязненно:  по  крайней  мере  так  казалось  Ордынову»  [2,  с.  267];  «Старик  и  молодая  женщина  вошли  в  большую,  широкую  улицу,  грязную,  полную  разного  промышленного  народа,  мучных  лабазов  и  постоялых  дворов,  которая  вела  прямо  к  заставе,  и  повернули  из  нее  в  узкий,  длинный  переулок  с  длинными  заборами  по  обеим  сторонам  его,  упиравшийся  в  огромную  почерневшую  стену  четырехэтажного  капитального  дома,  сквозными  воротами  которого  можно  было  выйти  на  другую,  тоже  большую  и  людную  улицу»  [2,  с.  278];  «…он  шел  по  гнилым,  трясучим  доскам,  лежавшим  в  луже,  к  единственному  выходу  на  этот  двор  из  флигеля  дома,  черному,  нечистому,  грязному,  казалось,  захлебнувшемуся  в  луже»  [2,  с.  272]

По  мнению  Константина  Баршта,  «Выбор  квартиры  для  героя  Достоевского  именно  поэтому  становится  важным  этапом  внутренней  жизни,  иногда  –  этапом  философских  исканий.  Герой  повести  Хозяйка,  философ  Ордынов  ищет  новую  квартиру  –  это  и  становится  моментом  образования  сюжета  повести.  Дом,  квартира,  город,  где  живет  человек,  по  Достоевскому,  является  непосредственной,  точной  моделью  его  внутреннего  мира,  часто  –  прямым  олицетворением  его  судьбы.  Идейные  поиски  героя  облекаются  писателем  в  «архитектурную»  форму»  [1,  с.  64].

Это  положение  подтверждается  отчасти  и  тем,  что  дом,  в  котором  снимают  квартиру  Ордынов  и  Мурин,  принадлежит  человеку  с  говорящей  фамилией  Кошмаров,  а  живет  Мурин  над  гробовщиком  и  его  мастерской  («Мурин,  Мурин;  да,  позвольте-с,  это  на  заднем  дворе,  над  гробовщиком?»  [2,  с.  285];  «Но  позвольте  узнать,  где  вы  теперь  изволили  поселиться?  –  Здесь,  недалеко,  в  доме  Кошмарова»  [2,  с.  285]).  О  хозяине  дома,  Кошмарове,  говорится  один  раз,  мельком,  без  заострения  на  этом  внимания,  о  гробовщике  –  трижды,  что  может  указывать  на  желание  отметить  этот  факт  («А  моя  что  сделала?  Виновата  твоя,  –  твоя  жильцов  пугала.  Внизу  гробовщик  жил:  он  глух,  а  всё  слышал,  и  баба  его  глухая,  и  та  слышала»  [2,  с.  281];  «В  нижнем  этаже  жил  бедный  гробовщик»  [2,  с.  272],  «Мурин,  Мурин;  да,  позвольте-с,  это  на  заднем  дворе,  над  гробовщиком?»  [2,  с.  285]). 

Можно  рассматривать  это  так  же,  как  и  предостережения  в  готических  романах,  касающиеся  замков  или  прочих  построек  –  некая  деталь  привлекает  внимание  читателя  и  становится  символом,  предвестником  развития  дальнейших  событий  (трещина  в  стене  дома  Ашеров;  стены,  башни,  бойницы  Удольфо,  наводящие  на  Эмилию  тоску  и  вызывающие  мысли  исключительно  о  тюрьме).  Эта  деталь-предостережение  –  нечто  большее,  нежели  просто  угнетающая  обстановка  при  первом  знакомстве  с  замком  (практически  все  герои  готических  романов  оказываются  подавлены  или  испуганы  зданием);  безусловно,  первое  впечатление  также  предрекает  нечто  неприятное  и  тяжелое  в  стенах  здания,  однако  деталь-предостережение  –  это  именно  конкретный  предмет,  символизирующий  то,  что  ожидает  героя  в  дальнейшем  –  дом  Ашеров  треснет  и  рухнет  именно  по  этой  трещине,  а  для  Эмилии  Удольфо  станет  настоящей,  безо  всяких  преувеличений,  тюрьмой;  так,  для  Ордынова  дом  Кошмарова  станет  местом  именно  кошмара,  а  смертельный  исход  будет  грозить  всем  жителям  квартиры  над  гробовщиком  в  разные  моменты  повести. 

Облик  одного  из  главных  героев,  старика  Мурина,  может  ставниваться  с  обликом  готического  злодея.  Типичные  черты  –  бледность,  мрачность,  очень  выразительный  и  таинственный  взгляд,  богатство  (хотя  бы  и  в  прошлом)  –  присутствуют,  но  гораздо  интереснее  то,  как  он  воспринимается  окружающими. 

Пожалуй,  это  тот  самый  случай,  когда  все  зависит  от  восприятия  окружающими  и  читателем.  Принцип  готики  в  том,  чтобы  пугать  вещами,  которые  вовсе  не  обязательно  должны  быть  страшными  на  самом  деле;  достаточно  того,  что  герои  считают  замок  местом  таинственного  убийства,  а  человека  –  кровожадным  убийцей  –  даже  если  ни  первое,  ни  второе  утверждения  не  являются  правдой,  но  в  них  свято  верят  персонажи,  атмосфера  таинственного  и  зловещего  места  с  опасным  и  коварным  врагом  все  равно  сохраняется.  Даже  если  привидение,  мелькающее  в  окне  замка  –  это  вполне  живой  и  безобидный  человек,  до  разоблачения  видящие  его  герои  имеют  полное  право  бояться  его  как  настоящего  посланника  загробного  мира.  Так  и  Мурин  –  окружающие  воспринимают  его  как  страшного  и  таинственного  человека,  а  кто  он  на  самом  деле  –  совсем  другое.  Между  образами  Мурина  и  колдуна,  готического  злодея,  как  и  в  случае  с  образами  Ставрогина  и  Мельмота,  Достоевский  оставляет  большой  зазор;  в  случае  же  с  «Хозяйкой»  зазор  тем  более  велик,  поскольку  автор  не  дает  ясного  ответа  на  то,  где  же  здесь  игра  воображения,  где  действительность,  а  где  бред  –  Катерины  ли,  самого  ли  Ордынова. 

Именно  неоднозначность  восприятия  и  позиции  рассказчика  делает  повесть  настолько  сложной,  что  ее,  как  и  другую  мистическую  вещь  Достоевского,  «Двойник»,  критика  поначалу  восприняла  враждебно.  Слишком  противоречивы  образы  и  Мурина,  и  Катерины;  с  одной  стороны,  Мурина  называют  погубителем  (Катерина),  колдуном  и  предсказателем  (Ярослав  Ильич;  впрочем,  колдуном  сам  себя  называет  и  Мурин),  разбойником  и  душегубцем  (Алеша),  с  другой  –  странным  и  богомольным  (Ярослав  Ильич),  мужиком  (в  противопоставление  «барину»  Ордынову).  Сложность  заключается  как  раз  в  том,  как  трактовать  образ  Мурина  и  принимать  ли  взгляд  Ордынова  на  происходящее  как  действительность  или  же  взять  точку  зрения  исследователя  Sonia  Ketcian  [3,  с.  283–284],  которая  склонна  считать  происходящее  с  персонажами  результатом  злоупотребления  психотропными  веществами  и  гипнозом.  В  настоящей  работе  мы  предпочитаем  считать,  что  истина  где-то  посередине,  иначе  ни  о  каком  влиянии  готики  говорить  будет  нельзя  –  либо  все  списывается  на  гипноз  и  наркотики,  либо  «Хозяйка»  превращается  в  сказку-страшилку,  и  уместнее  становится  говорить  о  влиянии  фольклорном  и  только  о  нем.

Отдельного  пристального  внимания  заслуживает  взгляд  Мурина.  Практически  все  готические  злодеи  обладают  выразительным  взглядом  (пронзительный,  холодный,  огненный,  пристальный  и  т.  д.),  но  взгляд  Мурина  имеет  свойство  сообщаться  Катерине.  Так,  если  в  начале  повести  эпитетом  «огневой»  описывается  его  собственный  взгляд  («Длинная,  тонкая,  полуседая  борода  падала  ему  на  грудь,  и  из-под  нависших,  хмурых  бровей  сверкал  взгляд  огневой,  лихорадочно  воспаленный,  надменный  и  долгий»)  [2,  с.  267–268],  то  в  конце  этим  же  самым  словом  будет  означен  взгляд  Катерины  («Она  припала  к  груди  спящего  старика,  обвила  своей  белой  рукой  его  шею  и  пристально,  словно  приковалась  к  нему,  смотрела  на  него  огневым,  воспаленным  взглядом»  [2,  с.  310]).  Между  этими  точками  огонь  Мурина  передается  Катерине  (последовательно:  «Тут  Катерина  остановилась  перевести  дух;  она  то  вздрагивала,  как  лист,  и  бледнела,  то  кровь  всходила  ей  в  голову,  и  теперь,  когда  она  остановилась,  щеки  ее  пылали  огнем,  глаза  блистали  сквозь  слезы,  и  тяжелое,  прерывистое  дыхание  колебало  грудь  ее»  [2,  с.  297];  «Она  была  вся  словно  в  огне,  и  чудно  делалось  это»  [2,  с.  307]  и  т.  п.).  Это  подтверждает  его,  Мурина,  власть  над  Катериной  и  колдовскую  силу  либо  умение  внушить  (или  внушаемость)  самой  Катерины,  что,  безусловно,  является  одной  из  черт  демонического  готического  героя,  в  т.  ч.  и  вампира. 

Катерина  утверждает,  что  продала  Мурину  душу  и  что  именно  он  заставил  ее  убить  мать;  это  позволяет  ассоциировать  Мурина  с  чертом  или  дьяволом  (один  раз  смех  Мурина  называется  дьявольским:  «дьявольский,  убивающий,  леденящий  хохот  раздался  наконец  по  комнате»  [2,  с.  310]).  Эпилепсия  же  делает  его  самого  как  бы  жертвой  злых  сил  или  бесов,  поскольку  в  таком  состоянии  он  теряет  сознание  и  контроль  над  самим  собой,  словно  бесы  в  него  вселяются. 

Свойственный  готике  («Монах»,  «Замок  Отранто»)  инцест  намеками  и  предположениями  введен  в  канву  повести.  Неясным  остается  истинное  положение  Катерины  относительно  Мурина;  так,  дворник  только  напускает  туману,  Ярослав  Ильич  сначала  говорит,  что  Катерина  –  дочь,  а  затем  –  что  жена  Мурина,  сама  героиня  –  что  он  не  приходится  ей  родственником  и  является  ее  мужем,  а  Мурин  вначале,  во  время  застолья,  именует  ее  дочкой,  а  в  самом  конце  –  женой,  причем  из  родни  («<...>  ведь  она,  сударь,  мне-то  почти  из  родни,  то  есть  из  дальней,  примером,  как  говорится,  седьмая  вода»  [2,  с.  313]). 

Последнее  и  самое  интересное,  на  наш  взгляд,  –  это  образ  Катерины.  Марк  Симпсон  предлагает  оригинальную  точку  зрения,  при  которой  готическим  злодеем  является  именно  Катерина,  а  Ордынов  замещает  собой  пустующее  место  готической  героини:  «С  одной  стороны,  готическим  злодеем  повести  является  старик,  Мурин,  который  держит  Катерину  в  чувственном  плену.  Он  намного  сильнее  Ордынова,  намного  умнее,  и  силой  воли  его  велика.  Тем  не  менее,  если  сфокусировать  внимание  на  отношениях  Катерины  и  Ордынова,  то  готическим  злодеем  неожиданно  оказывается  женщина,  Катерина.  Из  них  двоих  она  больше  подходит  на  роль  злодея,  а  Ордынов,  насколько  это  возможно,  вписывается  в  роль  готической  героини.  Из-за  греховной  страсти  к  старому  демону  Катерина  продала  ему  свою  душу  и  позволила  убить  ее  родителей  и  предыдущего  возлюбленного.  <...>  Даже  с  натяжкой  нельзя  назвать  Катерину  положительным  персонажем,  хотя  иногда  она  вызывает  у  нас  сочувствие.  В  основном  же  она  лицемерна,  лжива  и  греховна.  Она  подобна  женской  версии  Мельмота.  Читатель  призван  чувствовать  и  отвращение,  и  сострадание  к  ней.  Свобода  –  явная  навязчивая  идея  Катерины,  как  и  в  случае  с  Мельмотом;  ее  постоянная  цель.  <...>  В  соответствии  с  готической  традицией  «Хозяйка»  использует  готическую  атмосферу  для  достижения  психологизма.  Это  ясно  показывает  силу  физического  и  чувственного  доминирования  над  девушкой-крестьянкой  и  ужасное  влияние  на  неё  чувствительного,  мечтательного  и,  в  целом,  беззащитного  неудачника.  Кажется  очевидным,  что  Достоевский  знал  готику  и  обращался  к  ней,  когда  писал  «Хозяйку»»  [4,  с.  85]  (перевод  мой  –  Д.Ш.). 

Действительно,  эта  точка  зрения  оправдана  хотя  бы  тем,  что  линия  «готический  злодей  –  героиня»,  в  романах  основная,  превращается  здесь,  если  брать  как  героиню  Катерину,  а  злодея  –  Мурина,  в  несколько  нелогичную,  поскольку  эти  отношения  находятся  на  периферии.  Если  же  рассматривать  как  злодея  Катю,  а  как  героиню  –  Ордынова,  то  линия  становится  как  минимум  логичной  относительно  своего  места  среди  других  сюжетных  линий,  не  говоря  уже  о  демоничности  Катерины.

С  другой  стороны,  возможно  ли  быть  Катерине  something  like  a  female  Melmoth,  если  сама  она  ведома  Муриным  и  собственной  воли  не  то  что  не  имеет,  а  словно  находится  в  некотором  помешательстве  и  плену?  Готический  злодей,  каким  бы  он  ни  был,  всегда  независим,  одинок  и  относительно  свободен  в  своих  действиях  (здесь  можно  вспомнить,  конечно,  Амброзио  из  «Монаха»,  которого  во  многом  направляла  Матильда,  однако  Амброзио  не  был  настолько  ведомым,  насколько  Катерина  лишена  инициативы);  в  случае  же  с  Катериной  нельзя  сказать,  что  у  нее  есть  какая-либо  своя  воля  и  свой  план  действий  –  действует  она  исключительно  по  наитию  и  словно  в  бреду,  то  есть  ни  о  какой  самостоятельности  действий  речи  идти  не  может.  В  этом  и  заключается  ее  ключевое  отличие  от  готического  злодея  –  стоит  вспомнить  уже  упоминавшуюся  Матильду  из  «Монаха»  или  Кармиллу  из  одноименного  рассказа  Шеридана  Ле  Фаню,  чтобы  понять,  что  пол  готического  злодея  ни  в  коем  случае  не  влияет  на  самостоятельность  и  активность. 

Безумие,  а  не  пол,  мешает  считать  Катерину  готическим  злодеем,  и,  несмотря  на  то,  что  «Даже  с  натяжкой  нельзя  назвать  Катерину  положительным  персонажем,  хотя  иногда  она  вызывает  у  нас  сочувствие.  В  основном  же  она  лицемерна,  лжива  и  греховна»  [4,  с.  85],  в  системе  готического  романа  ей  больше  подходит  роль  именно  готической  героини,  спасаемой  девушки,  Антонии  из  «Монаха»  или  Эмилии  из  «Удольфских  тайн»,  ввиду  ее  беспомощности  и  сумасшествия,  не  говоря  уже  о  ее  странном  положении  при  Мурине.  Несмотря  на  всю  пассивность  Ордынова,  ему  уготована  роль  помощника  главной  героини,  ее  спасителя  (Лоренцо  в  «Монахе»,  Теодор  в  «Романе  в  лесу»  Радклиф),  роль,  которая  имеется  отнюдь  не  во  всех  готических  произведениях,  однако  достаточно  часто  встречается  у  Радклиф  и  некоторых  других  писателей.  Таким  образом,  придется  вернуться  к  исходной  точке  наших  рассуждений  (как  бы  ни  была  заманчива  идея  считать  Катерину  готическим  злодеем):  в  системе  готического  романа  Мурин  –  готический  злодей,  Катерина  –  готическая  героиня,  а  Ордынов  –  спаситель  главной  героини.  Несмотря  на  некоторую  двойственность  и  непонятность  Катерины  как  персонажа,  она  не  настолько  инфернальна,  насколько  видит  ее  Симпсон,  и  именно  отсюда,  на  наш  взгляд,  и  возникает  ошибочное  мнение,  что  Катерина  –  готический  злодей. 

Повесть  Ф.М.  Достоевского  «Хозяйка»  была  одним  из  первых  произведений  писателя,  в  которых  настолько  явно  прослеживается  влияние  готической  традиции.  В  дальнейшем  творчестве  следы  влияния  готики  станут  заметны  еще  больше,  причем  относиться  это  будет  в  первую  очередь  к  романному  творчеству  писателя.  Очевидно  одно:  уже  раннее  творчество  Достоевского  было  связано  с  готической  традицией,  причем  даже  само  построение  сюжета  повести  будет  напоминать  готический  роман,  где  все  начинается  с  въезда  героя  на  новое  место  и  встречи  с  готическим  злодеем,  а  заканчивается  побегом  из  него.  Основные  готические  мотивы,  такие  как  готический  замок  и  злодей,  без  которых  невозможно  существование  самого  жанра  готического  романа,  находят  свое  отражение  в  произведении,  причем  если  мотив  замка,  трансформированный  отчасти  и  в  мрачный  готический  пейзаж,  играет  роль  второстепенную,  то  мотив  готического  злодея  воплощен  сразу  в  двух  персонажах,  старике  Мурине  и  Катерине.  Впрочем,  несмотря  на  то,  что  мотив  замка  выражен  гораздо  скромнее,  нежели  в  собственно  готическом  романе,  он  по-прежнему  неотделим  от  готического  злодея  Мурина,  оттеняя  его  демоничность  и  таинственность,  то  есть  выполняет  функцию,  идентичную  функции  мотива  замка  в  готике,  что  роднит  повесть  Достоевского  «Хозяйка»  с  произведениями  классиков  мрачного  жанра. 

Список  литературы: 

1. Баршт  К.А.,  Петербургская  готика  Достоевского  //  Europa  Orientalis.  Vol.  XV.  Numero  1.  Roma:  Università  di  Salerno,  Dipartimento  di  Studi  Umanistici,  1996.  –  с.  51–76. 
2. Достоевский  Ф.М.  Полное  собрание  сочинений  в  30  тт.  –  Л.:  Наука,  –  1972.  –  Т.  1.  –  517  с.
3. Ketcian  S.,  The  Psychological  Undertow  in  Dostoevsky's  Xozjajka  //  Die  Welt  der  Slaven,  №  25,  München:Verlag  Otto  Sagner,  1980.  –  с.  280–292.
4. Simpson  M.S.,  The  Russian  Gothic  Novel  and  its  British  antecedents,  Columbus:  Slavica,  1986.  –  110  c.