ПРОБЛЕМА  ДУХОВНОГО  ОТКРОВЕНИЯ  В  УЧЕНИИ  Н.А.  БЕРДЯЕВА

Назарова  Людмила  Ивановна

студент  4  курса  з/о,  факультет  гуманитарных  наук,  НГПУ  им.  К.  Минина,  РФ,  Н.  Новгород

E-mail:  ladmira@yandex.ru

Трынкин  Вадим  Владимирович

научный  руководитель,  доцент,  канд.  филос.  наук,  кафедра  философии  и  теологии,  НГПУ,  РФ,  г.  Н.  Новгород

Философское  творчество  Бердяева  часто  характеризуют  как  многоуровневое  и  противоречивое,  но  его  стержнем,  несомненно,  является  человек.  Николай  Александрович  много  и  подробно  пишет  о  человеке  внешнем,  и  еще  более  подробно  и  проникновенно  о  человеке  внутреннем.  Второе  направление  более  ценно  тем  и  оттого,  что  здесь  просвечивает  личность  философа  и  его  неповторимый  жизненный  опыт.  Бердяев,  движется  во  времени  своей  необычной  стезей,  духовно-революционным  путем.  Творчество  Бердяева  окрашено  пророческим  светом  и  потому  переменчиво,  и  наполнено  множеством  явных  и  скрытых  смыслов.  Сам  Бердяев  высказывает  о  себе  и  собственном  мышлении  мнение,  как  о  глубоко  интуитивном  и  уверенность  в  отсутствии  всякой  системности.  Возрождение  христианской  веры,  рождение  Христа  в  настоящем  отрезке  времени,  ставит  новые  вопросы.  Вопрошание  имеет  отношение,  прежде  всего  к  явившим  свою  веру  словом.  Бердяев  интересен  тем,  что  в  своей  философии  пытается  показать  во  всей  полноте  перспективу  развития  человеческого  сознания.  Он  не  только  говорит  о  трудностях  в  попытках  найти  человеком  Бога,  но  и  противопоставляет  единичную,  отдельно  взятую  личность  всему  историческому  и  временному  миру  в  совокупности.  Бердяев  по  примеру  Достоевского,  берет  человека  и  ставит  перед  всем  земным  шаром,  складывает  к  его  ногам  весь  исторический  багаж  знаний:  философских,  религиозных  и  культурных.  Одна  личность  -  в  противовес  всему,  в  поисках  высшего  Смысла  жизни,  в  попытке  найти  формулу  для  оправдания  самого  процесса  жизни  вообще.  Его  человек  пытается  отыскать,  в  чем  же  заключается  цель  пребывания  человеческой  души  во  времени.  Нужно  сказать,  что  Бердяев  ищет  Бога  с  помощью  Бога.  Он  идет  по  стопам  бл.  Августина:  «  Ты  создал  нас  для  Себя,  и  не  знает  покоя  сердце  наше,  пока  не  успокоится  в  Тебе»  [1,  с.  27].  Бердяев  говорит  о  богосозданости  человеческой  души,  этим  он  объясняет  развертывание  человеческого  опыта  судьбы  в  богоискательстве,  алкание  взаимных  отношений  и  душевную  тревогу  о  высшем  начале  в  человеке.  Сознание  отдельного  индивида  теряется  в  насыщенном  гносеологизме  нашего  времени,  оно  утрачивает  свою  априорную  внутреннюю  бесконечность  и  беспредельно  перескакивает  от  одной  объективности  к  другой,  с  желанием  отыскать  глубинную  истину  во  всем.  Человек  погребает  свое  истинное  «Я»  под  несущественными  отрывками  объективности  в  своем  сознании.  Он  закрывается  сам  от  себя.  Здесь  возникает  противоречие  между  богосозданным  миром  и  богосозданным  человеком,  которого  при  не  глубинном  рассмотрении  быть  не  должно,  потому  что  Источник  жизни  един.  «Что  эмпирическая  жизнь  мира  бессмысленна,  это  принадлежит  к  ее  существу,  это  так  же  бесспорно  и  естественно,  как  то,  что  выдранные  из  книги  клочки  страниц  бессвязны,  или  то,  что  в  темноте  нельзя  ничего  увидеть»  [13,  c.  262].  Чем  дальше  углубляется  личность  в  поисках  смысла  во  всем  внешнем,  тем  тяжелее  его  безнадежность.  Человек  окутан  и  опутан  миром,  но  человек  замкнут  сам  в  себе,  в  нем  укоренилась  всеохватывающая  боязнь  предстояния  этому  миру.  «Боимся  быть  ослепленными  и  оглушенными  и  защищаемся  ограниченностью  сознания,  затверделостью  его  и  неподвижностью»  [4,  c.  78].  Здесь  ему  вторит  Виктор  Франкл,  он  пишет  о  том,  что  человек  теряет  смысловую  наполненность  своей  жизни,  но  смысл  должен  быть  найден,  ибо  он  никак  не  может  быть  сотворен.  «Этот  парадокс  подчеркивает  диалектическое  свойство  человека:  в  присущей  ему  извечной  незавершенности  и  свободе  выбора  заключено  то,  что  его  реальность  —  это  потенциальная  возможность.  Он  не  является  еще  таким,  каков  он  есть,  таким  он  должен  стать»  [12,  c.  204].  Человеческая  индивидуальность,  как  дуализм  материального  и  духовного,  открывает  безбрежные  просторы  для  возрастания  и  совершенствования  себя,  если  духовное  содержание  в  себе  сама  личность  не  отрицает.  Нигилизм  духовности  —  это  улыбка  отчаяния.  «Стало  быть,  он  отчаивается,  и  его  отчаяние  состоит  в  том,  что  он  не  хочет  быть  собою»  [8,  c.  73].  Бердяев  произносит  в  своей  философии  имя  Льва  Толстого,  как  пример  религиозного  сознания  человека,  который  преткнулся  о  несовпадение  цели  жизни  и  самой  жизни,  как  пример  высшего  накала  в  поисках  Бога  личностью,  которая  не  соглашается  на  определенном  этапе  своей  жизни  с  присутствием  в  жизни.  Толстой,  и  схожие  с  ним  по  внутренней  наполненности  личности  полны  решимости  скорее,  отказаться  быть,  чем  бытийствовать  в  неопределенности.  Возникает  проблема  жизни  человека  и  человеческого  страдания.  Страдание  в  человеке  непреодолимо,  даже  в  прикосновении  ко  Христу,  душа  не  избавляется  от  болезнования.  Возможно,  ли  причислить  страдание  к  опыту  познания  Бога?  Страдание  в  Боге  не  снимает  боли  души,  но  укрепляет  ее  высшим  смыслом  переживаемого  опыта.  Ум,  привыкший  к  логичному  рассуждению,  по  любому  поводу  ищет  логического  обоснования  и  для  бытия  самого  себя.  Бердяевский  человек  не  идет  на  соглашение  с  окружающим,  объективным  миром.  Он  противится  ему  в  установлении  направленности  его  сознания,  и  в  учреждении  правил  о  духовности  жизни.  Он  исследует  жизнь  путем  осмысленного  отрицания,  путем  отсекания  лишнего  в  своем  сознании.  Осознанная  бессмысленность  жизни  детерминирует  личность  и  неизбежно  приводит  ее  к  Богу.  Практическое  познание  жизненного  процесса  рождают  человека  в  человеке.  Бердяев  говорит:  «  Можно  преодолеть  то,  что  пережито  в  опыте  жизни,  но  самый  пережитый  опыт  навеки  остается  достоянием  человека,  расширенной  реальностью  его  духовной  жизни.  <…>  Опыт  жизни,  борения  духа  созидают  образ  человека.  Человек  не  есть  окончательно  готовое  и  законченное  существо,  он  образуется  и  творится  в  опыте  жизни,  в  испытаниях  своей  судьбы.  Человек  есть  лишь  Божий  замысел»  [4,  c.  14].  Обретение  человеческой  душой  Бога,  шаг  совсем  не  простой  и  очень  болезненный.  Бердяев  не  жалеет  человека,  он  со  всей  откровенностью  изобличает  болезненность  человеческой  жизни,  объективную  привязанность,  косность  и  нерешительность,  инфантильность  и  леность,  потому  «…  нужно,  чтобы  огонь  сошел  с  неба,  чтобы  расплавить  затверделость  нашего  обыденного  сознания»  [4,  c.  78].  Бердяев  рассматривает  человека  во  всей  многогранности  его  души,  во  всей  полноте  и  по  аналогии  с  бл.  Августином  он  говорит  о  внешних  объективных  трудностях,  о  мире,  о  влиянии  социума  до  момента  обретения  человеком  Христа.  Прозаичность  сознания  для  Бердяева  заключается  в  его  закрытости,  которое  он  определяет  по  аналогии  с  монадой  Лейбница  и  противопоставляет  ей  развернутость  христианского  сознания.  «Возможно  изменение  сознания  индивидуально  замкнутого  и  возникновение  сознания  космического  и  сверхсознания»  [4,  c.  77].  Человек,  содержащий  Жизнь  в  себе,  открывает  новую  реальность  для  жизненного  процесса  и  новые  цели.  Бердяев  исследует  не  только  сознание,  как  данность  собственного  опыта,  он  идет  дальше  Достоевского  и  пророчески  рассуждает  о  возможностях  изменения  для  каждой  отдельной  индивидуальности  в  созидании  нового  с  Богом,  и  в  начале  он  выражает  мысль  о  диалоге,  о  взаимоотношениях  двух  личностей.  Кажущееся  одиночество  человека  в  истинной  реальности  наполнено  Другим,  сознание  человека  не  единично,  оно  не  обладает  достаточной  полнотой  без  Бога,  но  божественное  не  принуждает.  «Откровение  предполагает  веру  в  человека,  в  его  высокую  природу,  которая  и  делает  возможным  религиозное  потрясение  откровения,  рождение  Бога  в  человеке,  встречу  человека  с  Богом»  [4,  c.  74].  И  здесь  образуется  категория  свободы  человека,  которая  неотделима  от  Бога.  Без  Бога  свобода  человеческого  «Я»  утрачивает  свой  глобальный  смысл.  Бердяев  говорит,  что  нет  и  человека,  так  как  весь  жизненный  путь  есть  медленное  умирание  или  угасание,  обманывающее  само  себя  иллюзией  жизни.  «Если  Христос  не  воскрес,  то  нет  и  у  меня  надежды  на  победу  над  смертью  и  на  вечную  жизнь»  [4,  c.  64].  Процесом,  преобразующим  и  оживотворяющим,  будет  для  человека  откровение.  Бл.  Августин  пишет:  «Мы  знаем,  Господи,  знаем,  что  не  быть  тем,  чем  был,  и  стать  тем,  чем  не  был  —  это  своего  рода  смерть  и  рождение»  [1,  c.  321].  Обещая  перерождение,  он  подразумевает  здесь  иную  направленность  сознания  человека  со  всецелым  надеянием  на  участие  божественное.  «Феномен  откровения  имеет  обратной  своей  стороной  феномен  веры»  [4,  c.  79].  И  возможно  все,  что  окружает  нас  не  полезно  для  человека,  тогда  нужно  найти  подсказку  для  ищущего  значение  жизни.  Движение  свободной  веры  и  является  такой  божественной  помощью.  Во  взаимных  отношениях  рождается  всецелое,  полное  доверие  человека  к  Богу.  Ни  свободная  направленность  воли,  ни  вера  не  могут  быть  обоснованы  никакими  логическими  доводами  и  разумом.  У  Канта  читаем:  «Поэтому  я  вынужден  был  ограничить  разум,  чтобы  дать  место  вере...»  [2,  c.  76].  Действительно,  логика  и  вера  часто  стоят  в  противоречии.  Логика  бессильна  доказать  веру,  отметая  логику  ума,  человек  приобретает  мудрость  —  ум,  просвещенный  Богом.  Бердяев  полагает  в  основы  веры  априорную  волевую  богонаправленость,  отметающую  все  обманчивое.  «Человек  прошел  через  Гамлета  и  Фауста,  через  Ницше  и  Достоевского,  через  гуманизм,  романтизм  и  революционизм,  через  философию  и  науку  нового  времени,  и  зачеркнуть  пережитого  нельзя.  Когда  пережитый  опыт  преодолевается  более  высоким  состоянием,  то  он  входит  в  это  состояние»  [4,  c.  156].  Бердяев  рассматривает  человека  своей  эпохи,  он  принимает  в  качественности  его  сознания,  глубокую,  осмысленную  свободную  веру.  Вера  требует  от  человека  мужества  вместе  с  Христом  не  поклоняться  внешнему  миру  и  его  многоликим  миражам.  Как  писал  А.  Августин:  «И  хотя  никто  не  мог  бы  верить  в  Бога,  если  бы  ничего  не  понимал,  однако  сама  вера,  при  помощи  которой  верят,  исцеляет,  чтобы  мы  понимали  {еще}  большее»  [11,  c.  643].  Бердяев  говорит,  что  вера  —  это  проявление  свободной  воли  духа,  акт  свободной  любви.  Встречающееся  упоминание  о  драме  Ибсена  «Женщина  с  моря»,  является  символическим  выражением  стремления  человека  к  Бесконечному.  Ибсен  обостряет  проблему  творчества  и  свободной  духовности,  в  вечном  стремлении  человека  ввысь.  Христом  возрождается  же  человек  и  только  во  Христе.  «От  Христа  идет  новый  род  человеческий,  Христов  род,  духовный  род,  в  духе  рожденный  и  возрожденный.  Христос  в  человеке  и  человек  во  Христе»  [4,  с.  135].  Христос  явил  могущество  Духа,  творящего  плоть,  непостигаемую  мудрость  для  человеческого  ума.  Сама  духовность  становиться  движущей,  направляющей  силой  человека.  Божественное  в  человеке  раскрывается  по  всей  жизненной  длине.  Детерминантом  преображения  служит  решимость,  взращенная  верой  и  окрыленная  свободой.  Вот  как  Бердяев  размышляет  о  новой  жизни:  «Человек  жаждет  новой,  высшей,  вечной  по  своему  достоинству  жизни,  жаждет  жизни  в  Боге,  а  не  урегулирования  внешних  отношений  и  счетов  с  Богом.  Это  и  есть  стадия  новозаветного  откровения.  Центральна  в  христианстве  не  идея  оправдания,  а  идея  преображения»  [4,  c.  64].  Душа,  поглощенная  созерцанием  Бога,  сама  становиться  верным  образом  Бога.  Сопричастность  дает  силу  и  порождает  взаимопроникновение  в  свободном  единении  двух  личностей,  хотя  и  несоизмеримых.  Высшая  идея  бытия  обозначает  себя  в  охристовленной  человечности.  Возвращением  сверхъестественной  Жизни  обогащается  человеческая  душа.  Невозможность  доказуемости  иной,  духовной  жизни  в  человеческом  естестве,  еще  не  доводод  к  ее  отсутствию.  Духовно,  внутренне  изменяясь,  человек  прорастает,  входит  в  истинную  жизнь,  в  подлинное  бытие.  Истинность  бытийствовавания,  а  значит,  и  разумность  человеческого  сознания  постоянно  требует  утверждения,  познавания  себя  в  истинности,  убежденности  в  обладании  Истиной.  «В  духовной  жизни,  в  духовном  опыте  дано  внутреннее  единство  моей  судьбы,  судьбы  мира,  судьбы  Бога  [4,  c.  31].  Откровение  божественного  в  человеке  не  умаляет  человека,  а  возвышает  и  освещает  его.  Человеку  же,  свойственна  неуверенность  в  духовности.  Патристика,  в  лице  св.  Г.  Нисского  говорит,  о  том,  что  «…  если  мы  создадим  полную,  цельную  картину  всего,  что  узнали  о  Боге  из  Священного  Писания,  из  Божественного  Откровения,  из  опыта  святых,  и  вообразим,  что  эта  картина  дает  нам  представление  о  Боге,  —  мы  создали  идола  и  уже  не  способны  дознаться  до  настоящего,  Живого  Бога,  который  весь  —  динамика  и  жизнь»  [9,  c.  36].  Подлинная  жизнь  есть  непрерывное  духовное  рождение  человека,  не  ограниченное  временем.  Поиск  человеком  Бога  рождает  поиск  себя,  своей  духовной  человечности.  Бог  находит  человеческое  сердце.  «И  рождение  Бога  в  человеческой  душе  есть  подлинное  рождение  человека.  Рождение  Бога  в  человеческой  душе  есть  движение  от  Бога  к  человеку,  Бог  нисходит  в  душу  человеческую.  И  это  есть  ответ  на  тоску  человека  по  Богу»  [4,  c.  133].  Бердяев  углубляется  в  мистический  опыт  человечества,  вникает  в  философию  мистиков,  пытается  погрузиться  в  нее,  преодолевая  религиозные  различия,  и  он  находит,  то  Единое,  что  всех  объединяет.  Об  этом  хорошо  сказал  Е.  Трубецкой,  что  все  то,  всеединое,  что  соединяет  все  религии  и  философские  учения,  искателей  правды  всех  эпох  —  это  и  есть  Предмет  их  исканий.  Соловьев  много  говорит  о  Богочеловеке  и  акцентирует  высшую  силу  любви,  божественный  эрос  в  платоновском  смысле  и  защищает  мистический  рационализм.  Но  Бердяев  больше  склоняется  к  Николаю  Кузанскому,  который  писал:  «Но  последняя  точность  сочетаний  в  телесных  вещах  и  однозначное  приведение  неизвестного  к  известному  настолько  выше  человеческого  разума,  что  Сократ  убедился,  что  он  знает  только  о  своем  незнании;  премудрый  Соломон  утверждал,  что  все  вещи  сложны  и  неизъяснимы  в  словах;  а  еще  один  муж  божественного  духа  сказал,  что  мудрость  и  место  разума  таятся  от  всего  живущего»  [6,  c.  51].  Бердяевское  христианское  сознание  апофатично,  ученое  незнание  детерминирует  единичного  индивида  сделать  скачок  в  духовности.  Как  мыслит  датский  философ:  «  духовность  вообще  начинается  только  тогда,  когда  «  не  ищут  закон  своих  действий  в  другом  человеке,  или  предпосылки  своих  действий  —  вне  самих  себя»  [8,  c.  15].  Сам  Предмет  познания,  сама  сущность  Его  имени,  рождают  мысли  о  бессилии  человеческого  ума.  «Все,  что  мы  говорим  о  недоступности  Божества  понятию,  о  невозможности  рационального  познания  Божественной  жизни,  есть  также  познание,  есть  также  религиозная  философия»  [4,  c.  63].  В  постановке  единого  индивида  и  Бога,  возникает  трагичный  парадокс  разумного  познания,  невозможность  постижения  умом  рождает  познание  в  любви.  Не  случайно  Бердяев  упоминает  Соловьева,  который  писал  в  мистическом  духе  о  любовном  эросе  Бога  и  человеческой  души.  Любовь  Божия  в  том,  что  Он  разделяет  мученические  земные  страдания  человека,  злоупотребившего  своей  свободой.  И  первым  шагом  откровения  является  изменение  сознания  до  принятия  иной  реальности.  «Сознание,  обращенное  к  миру  божественному,  повсюду  открывает  смысл,  связь  и  значение,  ему  даны  знаки  иного  мира»  [4,  c.  51].  Новое  сознание,  сознание  свободное  и  оно,  наполняет  смыслом  видимую  бессмыслицу  натуралистического  мира.  И  в  иной  качественной  наполненности,  личность  в  объективной  реальности  видит  свет  божественный  и  неотмирный.  Бердяев  противопоставляет  миропонимание  до  Христа  и  христианское  мировосприятие  личности,  где  внутренний  светлый,  божественный  Смысл  жизни  окрашивает  смыслом  и  внешнее.  Мир  разворачивается  из  человеческого  сознания.  Бердяев  допускает  изменение  меры  и  наполненности  квалиа,  расширение  границ,  осмысление  принятия  или  не  принятия  внутренней  качественности.  «Но  духовная  жизнь  раскрывается  по  ступеням  и  разнокачественно.  В  нее  входит  вся  познавательная,  нравственная,  художественная  жизнь  человечества,  входит  общение  в  любви»  [4,  c.  48].  Бердяев  также  пишет  о  том,  что  и  в  язычестве  были  просветы  духовного  мира.  Он  не  отнимает  у  Бога  возможности  открываться  и  в  языческих  религиях.  Его  вера  настолько  высока,  что  он  не  пытается  своим  умом  ограничить  Бога.  Мера  духовности,  идеальности  человеческой  души  понятие  дифференцированное,  полнота  духовная  понятие  парадоксальное  —  т.  е.  недостижимое.  Человеческая  душа  —  бесконечно  потенциальна,  ее  глубина  идет  вверх,  начиная  от  индивидуума  и  простираясь  в  вечности  к  Богу.  Однако  божественное  откровение  привходит  в  посюсторонний  мир  символически,  Бог  скрывает  себя.  «Божество  постижимо  лишь  символически,  лишь  через  символ  можно  проникнуть  в  его  тайну»  [4,  c.  57].  Откровение  же  содержит  не  одно  только  доверие  человеку,  но  и  знание  человека,  высшую  тайну  о  нем.  Откровение  невидимо  соединено  с  самым  потаенным  в  человеке,  актуализирует  в  нем  апперцепцию  сознания.  Неявное  божественное  пронизано  сокровенностью  Голгофы,  мистерией  духовного.  Голгофским  крестом  прорезалось  бытие.  Мучение  и  терзания  есть  внутренний  миг  духовного  естества  жизни,  бессмертного  пути.  «В  глубине  духа  рождается  Христос,  проходит  свой  жизненный  путь,  умирает  на  кресте  за  грехи  мира  и  воскресает.  Это  и  есть  внутренняя  мистерия  духа»  [4,  c.  40].  О  мистериозности  сердечной  жизни,  как  о  бытии  Бердяев  говорит,  что  она  проявляется  в  духовном  опыте,  и  ее  знает  каждый  духовный  человек,  о  ней  пишут  мистики,  указывая  путь  к  внутренней  жизни.  Когда  Бердяев  рассуждает  о  мистической  жизни  человеческой  души,  он  приходит  через  Христа  к  сверхчеловеку  Ницше.  У  Ницше  и  Достоевского,  как  пишет  Бердяев,  есть  гениальность  брани  христианства  и  гуманизма.  Свехчеловек  возможен  только  в  христианстве,  это  не  земной  человек,  но  человек  освященный  Христом  и  его  любовью,  человек  Царства  небесного.  Вмещая  в  себе  соборность  всего  человечества,  личность  в  полном  одиночестве  предстает  перед  Богом.  Сама  вероятность,  сама  возможность  диалога  с  Богом  возвышает  человека  до  небывалой  высоты,  ставит  его  вне  времени.  Бердяев  пишет  и  о  вечной  жизни,  и  о  неизменном  Смысле,  но  его  единственный  смысл  индивидуального  человеческого  существования  в  Вечности  —  это  творчество,  окрашенное  мистическим,  пророческим  божественным  светом.  «Истина  есть  не  объективная  данность,  а  творческое  завоевание»  [4,  c.  21].  Через  человеческие  свершения  божественное  являет  себя  другим.  Кьеркегор  писал:  «…тогда  как  сама  гениальность  —  это  выражение  божественного  предпочтения»  [8,  c.  123].  Не  просто  дар,  но  предпочтение,  всецелое  доверие  Божье  человеку,  как  личности,  которая  сильна  в  своей  любви,  которая  глубока  в  своей  любви,  которая  предана  в  своей  любви.  «Христианская  истина  открывается  в  динамическом,  творческом  процессе.  И  этот  процесс  не  закончен  еще  в  мире  и  не  может  быть  закончен  до  конца  мира»  [4,  c.  85].  Исходя  из  сказанного  о  непознаваемости  Бога,  в  разговоре  об  откровении  Бердяев  не  ставит  точки.  Пророческое  слово  Бердяева  открывает  нищету  человеческой  души  и  вдохновенно  проповедует  о  возможности  божественного  величия  человеческого  духа.  Страждущий  в  страстях,  отчаявшийся,  отрицающий  саму  жизнь,  мятущийся  человек,  возрождается  и  обновляется,  насыщается  вновь  силами  и  энергиями,  новым  содержанием,  движимый  Вечным  Смыслом,  умерший  и  воскресший  во  Христе,  человек  становиться  сверхчеловеком.  Ницше  говорит:  «А  пока  говорю  я  сам  с  собою,  как  тот,  у  кого  есть  время.  Никто  не  рассказывает  мне  ничего  нового,  —  поэтому  я  рассказываю  себе  о  самом  себе»  [10,  c.  244].  Эти  слова  возможно  отнести  и  к  Бердяеву.  Отдавая  всего  себя  Богу  и  обретая  в  нем  творчество,  что  бы  философским  пророческим  словом  служить  людям,  Бердяев  говорил  только  о  пережитом  в  своем  жизненном  опыте,  отождествляя  себя  со  всем  человечеством.  Христос  есть  камень,  на  котором  он  стоял,  с  Ним  построена  его  философия.  Он  написал:  «  И  вне  христианства,  вернее,  вне  Христа  нет  спасения  для  погибающего  человека.  К  христианству,  возрожденному  и  обновленному,  переходит  теперь  защита  человека,  человеческого  достоинства,  человеческой  свободы,  человеческого  творчества,  человеческих  отношений  между  людьми.  Только  христианство  может  создать  внутреннее  общество»  [4,  c.  361].  Вера  вдохновляет  его  всецело  полагать  надеяние  на  Творца.  Христианство  усложнило  душу  человека.  Христианская  душа  —  это  душа  соборного  человека,  человека,  связанного  в  Вечности  узами  искренней  сердечной  любви  со  всеми  другими  и  вместе  с  тем  бесконечно  жаждущего  одиночества.  Бердяев  разрешает  свое  индивидуальное  противоречие  между  соборностью  и  индивидуальностью  творчеством,  не  просто  творчеством,  но  творчеством,  родившимся  из  взаимосвязанности  религиозного  и  человеческого.  Христианская  боязнь  мистически  направленных  творческих  душ  уже  не  будет  являться  существенным  препятствием  для  выплескивания  человеческой  индивидуальности  в  творческом  божественном  порыве.  Разрешение  проблемы  творчества  человека  должно  идти  от  него  к  Богу.  И  Бердяев  пишет:  «  …есть  положительное  раскрытие  Богочеловечества,  соединение  двух  движений,  сочетание  христианства  и  творчества»  [4,  с.  157].  В  общении  с  Богом,  в  откровении  Его  рождается  новый  человек  в  христианстве,  который  не  может  и  не  должен  быть  копией  других,  Который  по-новому  мыслит  себя  и  свой  смысл  жизненного  пути.  «…Да  не  хвалится  мудрый  мудростью  своею,  и  да  не  хвалится  сильный  силою  своею.  И  да  не  хвалится  богатый  богатством  своим,  но  желающий  хвалиться  да  хвалится  тем,  что  разумеет  и  знает  Господа»  [5,  c.  374].

Список  литературы:

1.Августин.  Исповедь  /  Пер.  с  лат.  и  коммент.  Сергеенко  М.Е.;  М.,  «ГЕНДАЛЬФ»,  1992  —  541  с.

2.Антисери  Д.  и  Реале  Дж.  Западная  философия  от  истоков  до  наших  дней.  От  Возрождения  до  Канта/  В  переводе  и  под  редакцией  Мальцевой  С.А.,  С.-  Петербург,  «  Пневма  »,  2002,  —  880  с.,  с  ил.

3.Бердяев  Н.А.  Истина  и  откровение.  СПб.:  Изд-во  Русского  Христианского  гуманитарного  института,  1996,  —  155  с.

4.Бердяев  Н.А.  Философия  свободного  духа.  М.:  Республика,  1994,  —  480  с.  —  (Мыслители  ХХ  века).

5.БИБЛИЯ.  М.:  «Российское  Библейское  общество»,  2008,  —  2047  с.

6.Кузанский  Николай.  Сочинения  в  2-х  томах.  Т.  1:  Перевод/  Общ.  ред.  и  вступит.  Статья  Тажуризиной  З.А.  М.:  Мысль,  1979.  —  488  с.,  1л.  порт.  —  (Филос.  Наследие).  В  надзаг.:  АН  СССР,  Ин-т  философии.

7.Кьеркегор  С.  Болезнь  к  смерти/  Пер.  с  дат.  Исаевой  Н.В,  Исаева  С.А.  М.:  Академический  Проект,  2011.  —  157  с.  —  (Философские  технологии).

8.Кьеркегор  С.  Страх  и  трепет/  Пер.  с  дат.  Исаевой  Н.В.,  Исаева  С.А.  М.:  Академический  Проект,  2011.  —  154  с.  —  (Философские  технологии).

9.Митрополит  Сурожский  Антоний.  Человек  перед  Богом.  М.:  Фонд  «Духовное  наследие  митрополита  Антония  Сурожского»,  2010.  —  352  с.

10.Ницше  Ф.В.  Так  говорил  Заратустра/  Пер.  с  нем.  Антоновского  Ю.  М.:  Эксмо,  2010.  —  416  с.

11.Попов  И.В.  Труды  по  патрологии.  Т.  2.  Личность  и  учение  блаженного  Августина.  Сергиев  Посад,  2005.  —  771  с.

12.Франкл  В.  Человек  в  поисках  смысла:  Сборник:  Пер.  с  англ.  и  нем./  Общ.  ред.  Гозмана  Л.Я.  и  Леонтьева  Д.А.;  вст.  ст.  Леонтьева  Д.А.  М.:  Прогресс,1990.  —  368  с.:  ил.  —  (  Библиотека  зарубежной  психологии).

13.Хрестоматия  по  философии:  учеб.  Пособие/  cост.  Алексеев  П.В.    3-е  изд.,  перераб.  и  доп.  М.:  ТК  Велби,  Изд-во  Проспект,  2007.  —  576  с.