ТЕОРИИ ИСТОРИЧЕСКОЙ ПАМЯТИ: ИСТОРИОГРАФИЧЕСКИЙ АСПЕКТ ТЕОРИЙ ЯНА АССМАНА И ПЬЕРА НОРА

В конце XX века оформился важный поворот в гуманитарных дисциплинах. Прежде всего, увеличилась значимость изучения языковых систем, нарративных структур в изучении обществ. Кроме того, влияние идей постмодернистов на историческую науку и методологию изучения истории поставили под сомнение существование понятия «исторической реальности» и возможности получения достоверной информации о прошлом. Осознание «разного» языка, менталитета и культурного кода с людьми прошлого натолкнуло постмодернистов на поиски новых методов изучения истории.

В результате кризиса новоевропейского рационализма была выдвинута программа новой обновлённой методологии истории, где немаловажную роль играли категории культуры. То есть произошёл культурный поворот, одним из следствий которого стало развитие одного из направлений интеллектуальной истории – теории исторической памяти.

Данная теория рассматривает динамику развития человеческого общества практически от зарождения цивилизации (о Древнем Египте пишет Ян Ассман) и до современных дней. Безусловно, мы можем выделить ряд работ о европейском средневековье, французской революции и событиях Холокоста.  В связи с чем, основной целью данной статьи является рассмотрение и анализ концептуальных моментов в теориях Яна Ассмана и Пьера Нора.

Существенное влияние как на идеи Яна Ассмана, так и на концепции французского исследователя Пьера Нора оказал известный социолог и философ Морис Хальбвакс, который занимался разработкой теории коллективной памяти и развитием идей социальной обусловленности человеческой памяти. Поэтому в целях данной статьи нам кажется необходимым изложить основные моменты его концепции.

В своих работах «Коллективная и историческая память» [1] и «Социальные рамки памяти» [2] Хальбвакс выделял «фигуры памяти» - формы, через которые передаётся память. Он писал, что фигуры воспоминаний должны быть конкретными, то есть иметь координаты времени, места и личности. В таком случае в коллективном сознании наступает момент кристаллизации – замораживания, запоминания обществом определённых событий и привязок к нему. Примером к этому может служить годовой круг праздников, который отражает коллективно пережитое время.

Субъектом же памяти и воспоминания всегда остаётся отдельный человек. Память является функцией вовлечённости личности в разнообразные социальные группы. Она живёт и сохраняется в коммуникации. Хальбвакс выделял индивидуальную и коллективную память.

Коллективная память всегда имеет чёткую отнесённость к группе. Память о событиях прошлого, в особенности о сотворении мира не может быть передана любому, обычно передаётся по наследству и со временем может наблюдать, как данное общество становится закрытой структурой.

Фигуры воспоминаний в коллективной памяти всегда являются образцами, поучениями. В них выражается общая позиция группы, нормы поведения и мировосприятия, которые легализируются путём отсылок к прошлому, «та или иная истина, чтобы закрепиться в памяти группы, должна предстать в конкретной форме какого-то события, лица или места» [1]. Таким образом, общество проходит стадию развития сознания собственной идентичности сквозь время.

В рамках определённого общества память занимается воссозданием истории, поскольку прошлое не может сохраняться как таковое. Оно постоянно реорганизуется сменяющимися контекстными рамками движущегося вперёд настоящего, так происходит своеобразное своего ретуширование прошлого группой.

Хальбвакс выделил проблему соотношения коллективной памяти и истории. История, по Хальбваксу, действует прямо противоположно коллективной памяти. Если для коллективной памяти свойственно замечать лишь сходство и преемственность, то история воспринимает исключительно различия и разрывы преемственности. В результате чего, Морис Хальбвакс противопоставил историю и коллективную память. Отношение памяти и истории видится Хальбваксу как отношение последовательности. Там, где прошлое уже более не помнится, то есть не переживается, утрачены взаимосвязи с лицами и местами прошлого, начинается история. «История начинается, как правило, только в той точке, где кончается традиция и распадается социальная память» [3].

Подводя итоги, прежде всего, необходимо отметить новаторство теории Мориса Хальбвакса. Новизна его теории заключалась в определении установления связи памяти и группы. Хальбвакс заявлял о существовании связи групповой памяти и групповой идентичности. Он рассматривал прошлое как социальный конструкт коллективной памяти. Согласно ему, прошлое не вырастает естественным путём, оно является продуктом культурного творчества группы. Главное преимущество данной теории, которое впоследствии отметил Ян Ассман, заключается в том, что теория Хальбвакса способна объяснить не сколько память, сколько забвение.

Продолжая исследования Хальбвакса, Ян Ассман в своём исследовании «Культурная память: Письмо, память о прошлом и политическая идентичность в высоких культурах древности» [3] занимался рассмотрением способов проявления культурной и коллективной памяти и способов её идентификации.  Задачей своего исследования Ассман ставил рассмотрение вопросов письменной культуры в более широком контексте «конструирования культурного времени», формирование коллективной идентичности в политическом воображении.

Ассман сопоставил культурную и коллективную память, ввёл основные параметры сходств и различий. Коллективная память охватывает воспоминания, которые связаны с недавним прошлым и хранятся в памяти поколения, имеет довольно слабое оформление и может включать множество вариантов интерпретаций событий, так как носителей коллективной памяти множество. Такая память действует не более 80 лет, причём этот тезис, по мнению Яна Ассмана, может распространяться даже на общества, имеющие довольно развитую письменность. Ассман выделил два варианта коллективной памяти: обосновывающееся воспоминание (знаковые и мнемонические системы) и библиографическое воспоминание (опора на социальное воздействие).

Культурная память направлена на фиксированные моменты в прошлом. Прошлое сворачивается в символические фигуры, к которым прикрепляются воспоминания. По сути, для культурной памяти важна не фактическая история, а её воссоздание — трансформация определения мифа. Миф — это обосновывающаяся история, которую рассказывают, чтобы объяснить настоящее из его происхождения. Культурному воспоминанию присуща сакральность и преувеличение групповой идентификации, которая, отчасти, выражается в структурной причастности - ситуации, когда группа навязывает человеку должность хранителя истории и традиций. Носителями такой памяти выступают в традиционном обществе особые люди – специалисты, которые хранят историю, зачастую эта функция сопряжена с выполнение религиозных обрядов [3]. Также культурная память может быть выражена в образе или танцах, создавая тем самым устойчивую традиционную символическую кодировку знаний.

В то же время Ассман выделял переходные формы культуры, которые являются как коллективными, так и культурными. Примером таких переходных форм может служить память об умерших. С одной точки зрения, она коллективная, поскольку свойственна всем людям - целое поколение может помнить об утрате важного для них индивида. Однако, в то же время, эта память может быть расценена как культурная, поскольку вырабатывает специальных носителей, обряды, институты, которые совершают ритуалы над умершими, а также способствуют закреплению воспоминаний о тех или иных личностях. Ассман считает, воспоминание об умерших делится на ретроспективное и проспективное. Ретроспективная память об умерших есть изначальная форма воспоминаний. В проспективном измерении речь идёт о путях и формах достижения незабвенности и славы [3].

Формирование и написание историй Ассман относил к периоду формирования легитимизации власти. В древности, у кого более развит институт вождества, у тех история в форме генеалогий развивается быстрее, чем в других обществах (так как власти требуется происхождение). Власть хочет, чтобы её помнили, в результате чего создаёт памятники, описание своих действий и др, что способствует формированию культурной памяти. Без государства рамки социальной памяти распадаются.

Завершая историографический обзор теории Яна Ассмана, стоит отметить его достижение в рамках исследования исторической памяти и формах её выражения. Так, прежде всего, он выделил два структурных компонента исторической памяти, охарактеризовал их основные свойства и системные элементы, а также показал основные стадии развития памяти при переходе из устной в письменную когерентность.

Продолжателем идей Мориса Хальбвакса также считают французского историка. философа и социолога Пьера Нора. Он также известен как исследователь исторической памяти, один из основателей направления изучения концепции «мест памяти». В своей статье «Проблематика мест памяти» Нора определял культурную память как крайнюю форму, в которой существует коммеморативное сознание в истории. Нора исследует одну из сторон исторической памяти – мемориализацию культурной памяти в обществе. На примере сравнений современного общества и общества, охваченного Великой французской революцией, Пьер Нора поднимает вопросы о необходимости памяти обществу. Возникновение исторической памяти он относит к периоду осознания обществом разрыва между современными событиями и фактами прошлого. Он говорит о желании сохранить утерянное, которое, так или иначе, исчезло бы из памяти общества. Анализируя «места памяти», посвящённые Великой французской революции, автор считает, что «если бы воспоминания были бы действительно живы, в бастионах не было бы нужды» [4.]. По мере исчезновения памяти наблюдается усиление потребности в сохранении этой памяти, поддержании своеобразных легенд и мифов в истории.  Согласно концепции Нора, чем меньше память переживается коллективно, тем больше она нуждается в специальных людях, которые сами превращают себя в «людей-память». Такие люди становятся носителями традиций и ритуалов. Если попытаться синтезировать концепции Ассмана и Нора, то можно заметить, что «люди-память» и есть те самые специалисты, которые сохраняют и передают культурную память, о которых писал Ян Ассман. Однако, размышляя над современными тенденциями общества, Нора говорит о нарастающей тенденции архаизации и сохранения прошлого, но в то же время в современном обществе, по его мнению, больше нет «человека-памяти», теперь местом памяти выступает каждый индивид по раздельности.

Чувство прошлого возникает в обществе при осознанной рефлексии, когда между настоящим и прошлым возникает трещина, грань, тогда возникает понимание «до» и «после» каких-то событий. Дистанцирование событий от современности приводит к значительной их переработке в памяти общества, возникновению т.н. культурной памяти, в которой возможно особая система времяисчисления.

Само изучение мест памяти, по словам Пьера Нора, находится в промежутке между двумя направлениями: первое – собственно историографическое, когда возникает момент рефлексирования относительно прошлого, второе направление Нора отождествляет с определённым завершением исторической памяти и началом рассмотрения данного события в призме исторического знания [4].

Места памяти находят проявления в трёх смыслах – материальном, символическом и функциональном. Три этих смысла должны содержаться в определённом объекте для возникновения определённого «места памяти» [4]. Нора расширяет понятие «место памяти» вкладывая в него не только определённые географические места, наделённые сакральным смыслом, он также говорит о включении материальных объектов в понятие мест памяти. Примером этому он приводит революционный календарь, возникший во время Великой Французской революции. Автор также рассуждает о возможности поколения быть определённым местом памяти [4].

Среди мест памяти Нора выделяет места доминирующие и доминируемые. Первые выступают как показательные и триумфальные места, показывающие силу национального или административного авторитета, всегда стоящие на определённом возвышении, в то время как доминируемые места – места-убежища, «святилища спонтанной преданности и безмолвных паломничеств. Это живое сердце памяти».

Нора рассуждает относительно соотношения истории и памяти. В этом вопросе он продолжает идеи Мориса Хальбвакса, в чём оппонирует с теорией Яна Ассмана. Пьер Нора полагал, что история и память по своей природе противопоставлены друг другу. Память, по его мнению, находится в процессе постоянной эволюции, «она открыта диалектике запоминания и амнезии, не отдаёт себе отчёта в своих последовательных деформациях, подвластна всем использованиям и манипуляциям, способна на длительные скрытые периоды и внезапные оживления». В отличие от памяти история представляет собой неполную реконструкцию того, чего больше нет. Если память всегда остаётся актуальным феноменом в жизни общества, история утрачивает свою актуальность и связь с обществами прошлого. История подвергает всё известное анализу и дискурсу, что разрушает заложенное памятью священность. «Память помещает воспоминание в священное, история его оттуда изгоняет, делая его прозаическим… Память укоренена в конкретном, в пространстве, жесте, образе и объекте. История не прикреплена ни к чему, кроме временных протяженностей, эволюции и отношений вещей. Память — это абсолют, а история знает только относительное. В сердце истории работает деструктивный критицизм, направленный против спонтанной памяти. Память всегда подозрительна для истории, истинная миссия которой состоит в том, чтобы разрушить и вытеснить её. История есть делигитимизация пережитого прошлого» [4].

Взгляды на соотношение истории и памяти в теориях Нора и Ассмана различны, если первый противопоставляет их, то согласно теории второго такое резкое противопоставление невозможно, поскольку довольно сложно провести чёткую и определённую грань между двумя этими понятиями. Концепция Пьера Нора в своей сути объясняет момент накопления и формирования памяти, однако, на наш взгляд, основным недостатком этой концепции является то, что в ней не говорится об изменение сущности памяти относительно временных структур.

Таким образом, подводя итог, можно отметить актуальность проблематики изучения культурной и коллективной памяти, которая может быть выражена в относительной новизне постановки проблемы и выработке новых методов и подходов к историческому процессу. Изучение формирования исторической памяти в традиционных сообществах позволит исследователям приблизиться к понимаю мира и мировосприятию человека прошлого. Концепции, разработанные на основе трудов Мориса Хальбвакса, имеют сходственные ряд положений, согласно которым в феномене исторической памяти выделяются структурные элементы. Разделение в теории исторической памяти Яном Ассманом на коллективную и культурную способствует её конкретизации, однако, изучение коллективной и культурной памяти возможно лишь в рассмотрении их взаимодействия и взаимозависимости. Расширение Пьером Нора понятия мест памяти, которое теперь может быть привязано не только к географическому месту или объекту, но к личности (пример, «человек-память») или даже к целому поколению, может быть включено в концепцию культурной памяти Ассмана, где носителями культурной памяти выступали определённые люди-специалисты.  В результате чего, возможно дальнейшее изучение и развитие данной теории, а также рассмотрение материала на конкретном историческом материале, что позволит детализировать и выявить потенциал теории.

Список литературы:

1. Хальбвакс М. Коллективная и историческая память [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://magazines.russ.ru/nz/2005/2/ha2.html , свободный (дата обращения 21.10.2017).
2. Хальбвакс М. Социальные рамки памяти /Пер. с фр. и вступ. статья С. Н. Зенкина. М.: Новое издательство, 2007. С. 348.
3. Ассман Я. Культурная память: Письмо, память и политическая идентичность в высоких культурах древности/ Пер. с нем. М.М. Сокольской.- М.: Языки славянской культуры, 2004. -368с.
4. Нора П. Проблематика мест памяти // Франция – память [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://ec-dejavu.ru/m-2/Memory-Nora.html , свободный (дата обращения 21.10.2017).
5. Репина Л.П. Культурная память и проблемы историописания (историографические заметки). Препринт WP6/2003/07 — М.: ГУ ВШЭ, 2003. С. 44.