К ВОПРОСУ О РОЛИ СПРАВЕДЛИВОСТИ В РОССИЙСКОМ ПРАВЕ

Перед непосредственным исследованием заявленного вопроса автору хотелось бы привести некоторые решения отечественных судов, которое и натолкнули на необходимость его анализа. Решения связаны с некоторыми аспектами концепции бенефициарной собственности, классическим воплощением которой является правоотношение траста (расщепленной собственности) [1, с. 266]. Концепция без номинального провозглашения известна публичному российскому праву, а именно налоговому (через положения о контролируемых иностранных компаниях), но не частному.

Однако, ярким примером применения концепции и отступления от буквы российского корпоративного законодательства является решение по иску российской компании «Дейлмонт Лимитед» к гр-ну С. и другим [8]. Согласно решениям судов С., осуществляющий бенефициарное владение недвижим имуществом, зарегистрированным на ряд компаний», не является фактическим собственником имущества». Поэтому ответственность по обязательствам гражданина С. была возложена на имущество компаний, которые через цепочку корпоративного управления контролировались гр-ном С.. Фактически ответственность по долгам гр-на С. была возложена на активы компаний, которые формально были самостоятельны и независимы от гр-на С.

Следующим примером применения концепции в российских правовых реалиях стало дело по иску Сергеевой А.А. к Дубину М.Л. Предметом рассмотрения в данном случае стал иск о разделе совместно нажитого имущества в браке. Ответчиком в данном деле, помимо Дубина М.Л., выступил ряд офшорных компаний, зарегистрированных на Багамских островах, бенефициаром которых, по мнению истицы, являлся ответчик. Суд посчитал ответчика бенефициарным собственником активов оффшорных компаний и применил ст. 34 ст. СК РФ, признав за истицей право на 50 % акций данных компаний [7]. Практика получила развитие в 2016 г. в определении ВС РФ от 31.03.2016 в деле № 305-ЭС15-14197 по иску Москалева М.В. к ЗАО «Аспект-Финанс», а также в деле «ЗАО «Международный Промышленный Банк «против Пугачева» [9].

И после приведения данных правоприменительных примеров автор хотел бы поставить два вопроса. Первый:  являются ли эти решения а) законными, б) справедливыми, и второй: что является источником права, примененного в данных делах?

Если на первый подпункт первого вопроса с уверенностью можно ответить «нет», то второй подпункт и второй вопрос хочется объединить и сказать, что решения справедливы и именно справедливость в данном случае является их  источником. Но обоснован ли данный вывод с точки зрения теории права? Для ответа на него следует рассмотреть некоторые теоретические подходы к соотношению понятий «право»  и «справедливость»

Однако, в доктрине и теории российского права мнения разнятся от полного разделения до отождествления названных понятий. Некоторые авторы приходят к выводу о не правовом характере категории «справедливость» [3, с. 16], другие разделяют понятия правовой (формальной) и не правовой (социальной справедливости). [2, с. 357]. Если же тот или иной автор приходит в выводу о том, что справедливость, как многоаспектная категория, имеет и правовое значение, то приводятся ее множественные концепции в праве (разделение на субъективную и объективную справедливость, дистрибутивную, ретрибутивную и коммутативную и т.д.) [5, с. 54].

Но на взгляд автора, приведенные концепции не исчерпывают объем понятия «справедливость» как категории, имеющей безусловно объективистские и субъективистские элементы, вопросы права и факта. Наиболее же адекватным подходом к толкованию понятия и его проявлений в праве является концепция справедливости в международном праве. Она нашла свое отражение в решении Международного Суда ООН в деле о приграничном споре между Буркина-Фасо и Мали 1985 г., в котором Суд указал на наличие трех категорий справедливости в международном праве: справедливость infra legem (в праве), справедливость praeter legem (вне права) и справедливость contra legem (вопреки праву) [7, с. 213]. В рамках данной статьи автору хотелось бы рассмотреть возможность перенесения этой трихотомии на российское право.

Как представляется, концепция intra legem является традиционным проявлением справедливости в российском праве, а именно справедливости как правового принципа, играющего важную роль в принятии судом решений non-liquet, соблюдении баланса конституционных ценностей и т.д.

Категория справедливости praeter legem является не правовой, но близкой к ней, логическим продолжением права. По мнению Л. Тракмана, данная категория находит свое воплощение в возможности принятия решения международным судом и международным коммерческим арбитражем ex aequo at bono («по добру и справедливости»). [6, с. 637] Такая возможность находит закрепление в ч.2. ст. 38 Статута МС ООН и означает, что при наличии эксплицитно выраженного согласия сторон суд не связан нормами права и может опираться на любые обстоятельства, которые кажутся ему относимыми и использовать любые доводы, которые кажутся ему уместными. [3, с. 187].

Разницу между двумя упомянутыми категориями справедливости не раз подчеркивал МС ООН. Так, в решении по делу «Тунис против Ливии» 1984 г. суд прямо указал, что «применения принципов справедливости следует отличать от принятия решения  ex aequo at bono.[3, с. 188] Л. Тракман отмечает, что если справедливость является частью применимой правовой системы, считается, что требования справедливости, связанные с ex aequo et bono, находятся в моральной, социальной или политической плоскости, которые  являются внешними по отношению к закону.[6, с. 640] Э. Лаутерпахт так же считал, что суды создают новые отношения вне закона и при этом не ограничиваются существующими юридическими правами и обязанностями при принятии решения ex aequo et bono. [6, с. 640]

В отечественном праве номинально эта концепция не фигурирует, однако, по мнению автора, она имеет место на практике,  в приведенных выше делах. Но каким образом такое положение дел согласуется с тем, что для принятия решения ex aequo at bonо a priori необходимо согласие сторон? Или принятие «неюридического решения» является частью дозволенной судейской дискреции? Л. Тракман снимает данное противоречие путем стирания жесткой разграничительной линии между категориями справедливости infra legem и praeter legem. Он говорит о том, что данные концепции используются судом в рамках одного континиума и даже, когда стороны предоставляю суду возможность решать по «добру и справедливости», суд создает для достижения желанного итога – справедливого решения – некую смесь справедливости в соответствии с законом и по своему усмотрению вне его. [6, с. 641]. Данную логику можно распространить и в обратной последовательности: если у суда есть право заполнить правовой пробел, обращаясь к  принципу справедливости, то для достижения этой цели он может выйти за пределы закона. Правомерность решения ex aequo et bono не зависит от формальной легитимности дискреционных полномочий, а зависит от практического итога такого усмотрения. То есть, если справедливость - это эманация правосудия, то решение справедливо, соответственно, дискреция легитимна.

И последняя категория справедливости contra legem также имеет воплощение в российском праве. Так, например, Суд по интеллектуальным правам в более раннем решении пришел к выводу о таком толковании пункта 1. Ст. 1491 ГК РФ, согласно которому «исключительное право на товарный знак действует с момента подачи заявки (дата приоритета) и подлежит защите, соответственно его использование в этот период является нарушением. [10] Однако в последующем постановлении СИПа суд сделал совершенно противоположный вывод, хотя, по мнению специалистов в области права интеллектуальной собственности именно первое решение было правильным и логичным толкованием п.1. ст. 1491 ГК РФ. Данный пример подтверждает мнение А.Я. Курбатова о порой весьма субъективистском использовании понятия «справедливость» в российском праве, с помощью которого можно обосновывать любые подходы, в том числе противоположные. [11]

Подводя итог, следует отметить, что концепция справедливости, нашедшая отражение в международном праве, успешно может быть адаптирована на уровне национального российского права для  объяснения некоторых явлений правоприменительной практики, не прибегая к широкоформатному изменению российского законодательства. Ведь приведенные выше рассуждение показывает, что острые проблемы решаются с помощью уже существующих проверенных правовых концепций путем их универсализации и толкования.

Список литературы:

1. Канашевский В.А. Международное частное право: учебник. – М.: Международные отношения,2016.   – 1008 с.
2. Нерсесянц. Философия права. М., 2005. – 652 с.
3. Ралько В.В. Соотношение понятий права и справедливости с позиций концепции «интуитивного права» Л.И. Петражицкого/ В.В. Ралько// История государства и права. – 2011.  - № 23. – С. 16-19
4. Толстых В.Л. Международное право: учебник. – М.: Волтерс Клувер, 2009. – 1056 с.
5. Курбатов А.Я. Справедливость в российском праве: подмена понятий, субъективизм и неопределенность/ А.Я. Курбатов//Вопросы правоведения. – 2012. - №3.- С 44-64.
6. Trakman L. Ex Aequo et Bono: Demystifying an Ancient Concept/ L. Trakman// Chicago Journal of International Law. – 2008. - №2. – P. 621 – 642.
7. Краткое изложение консультативный заключений, решения и постановлений Международного Суда 1948 – 1991 гг. – Нью-Йорк: Организация Объединенных Наций, 1993. – 297 с.
8. Определение ВС РФ от 07.07.2015 № 5-КГ15-34// «КонсультантПлюс» [Электронный ресурс]: Справочно-правовая система. – Сетевая версия.
9. Кассационное определение Московского городского суда № 4г/2-12260/12 от 25.12.2012 /«КонсультантПлюс»[Электронный ресурс]:Справочно-правовая система. – Сетевая версия.
10. Постановление Арбитражного суда Московского округа от 01.10.2015 г. № Ф05-10535/2011/«КонсультантПлюс»[Электронный ресурс]:Справочно-правовая система. – Сетевая версия.
11. Постановление Суда по интеллектуальным правам от 09.09. 2016 № С01-1124/2014/«КонсультантПлюс» [Электронный ресурс]:Справочно-правовая система. – Сетевая версия.
12. Постановление Суда по интеллектуальным правам от от 20.06.2017 № С01-398/2017/«КонсультантПлюс»[Электронный ресурс]:Справочно-правовая система. – Сетевая версия.