РАЗРЕШЕНИЕ СПОРОВ О НАРУШЕНИИ ПРАВА НА ЧАСТНУЮ ЖИЗНЬ КАК НЕОТЪЕМЛЕМАЯ ЧАСТЬ ПРАКТИКИ ЕВРОПЕЙСКОГО СУДА ПО ПРАВАМ ЧЕЛОВЕКА: РЕАЛЬНОСТЬ И ПЕРСПЕКТИВЫ

Европейский Суд по правам человека – гарант неотъемлемости и не отчуждаемости основополагающих прав и свобод человека в современном мире, гарант охраны той части независимости человека от давления и сжатия его фундаментальных вольностей со стороны государства, надгосударственных образований или различных ассоциаций, которая провозглашена в международно-правовой доктрине. Для защиты базовых принципов построения отношений между государствами-участниками и гражданами (подданными) и ограничения вмешательства первых в личную жизнь вторых, Суд руководствуется положениями Конвенции о защите прав человека и основных свобод ETS N 005 (Рим, 4 ноября 1950 г.), включая прилагающиеся протоколы. Но радиус ее действия покрывает далеко не все складывающиеся правовые отношения между вышеназванными субъектами, а сам текст Конвенции зачастую трактуется очень широко, ведь она не только устанавливает ключевые права и свободы, но и допускает законное установление их ограничений при соблюдении определенных требований. Такая ситуация складывается потому, что Конвенция стремится примирить обе стороны и удовлетворить их интересы в равных долях, но ее общие формулировки для разных государств с разными правовыми системами, режимами, политическими обстановками оставляют правовое пространство для возникновения различных конфликтов. Достаточно обратить внимание на самые резонансные дела из практики Европейского Суда по правам человека, и среди них сразу можно найти те, которые связаны напрямую с нарушением права на уважение частной и семейной жизни, провозглашенного в статье 8 Конвенции.

Сложность заключается в том, что уже формулировка самого права как возможности вызывает ряд практических правоприменительных вопросов. Например, сюда относится проблема полноты содержания этого права, а именно то, что часто под право на уважение частной и семейной жизни (точнее под сферу его действия) попадает множество других дел, которые, на первый взгляд, вообще не связаны со статьей 8 Конвенции. Также и смысловая нагрузка части второй этой статьи интерпретируется органами государственной власти в свою пользу так, чтобы непосредственно расширить свое вмешательство в повседневные дела граждан и увеличить свое влияние в сфере информационной деятельности (именуемой в документе корреспонденцией). Ни для кого не секрет, что многочисленные внутригосударственные службы безопасности зачастую прибегают к так называемым современным средствам обеспечения национальной безопасности, в которые непосредственно входят различные достижения научно-технического прогресса (программы, специальные коды, инструменты перехвата, архивирования информационных сообщений) для контроля над жизнедеятельностью граждан. В последнее время благодаря существенному увеличению роли информации в жизни людей многие постепенно начинают задаваться вопросом, правомерно ли такое поведение публичной власти. В большинстве случаев государственные органы правомочны осуществлять подобную деятельность, что регулируется специальными законодательными актами или решениями обладающих необходимой юрисдикцией судов, однако связанные с этим злоупотребления встречаются на каждом шагу. Логично задаться вопросом: существует ли предел государственного вмешательства и как его определить?

Да, он существует. Конечно, никаких четких заградительных барьеров или границ не установлено, но Европейский Суд, играя роль арбитра в различных спорах, устанавливает определенные пределы вмешательства государства в частную жизнь населения. Суд не раз отмечал, что Конвенция имеет в своей структуре строгий баланс, и нельзя идеализировать исключительно права или исключительно институты демократического общества, не устанавливая между ними равновесия [1, N 5029/71]. Эта мысль вытекает еще из Преамбулы, в которой сказано, что соблюдение «основных свобод зависит, с одной стороны, от подлинно демократической системы и, с другой стороны, от общего понимания и соблюдения прав человека».

Обращаясь непосредственно к богатой практике Европейского Суда по этому вопросу, можно столкнуться с сотнями разобранных дел. Например, с делом «Валашинас против Литвы (Valasinas v. Lithuania)», в котором Суд проводит еще одну четко сформулированную мысль, что «вмешательство должно быть «предусмотрено законом», преследовать правомерную цель и быть необходимым в демократическом обществе для достижения этой цели» [2, N 44558/98]. В принципе, здесь тоже все понятно, и нетрудно нащупать параллель с так называемым тестом на соразмерность (пропорциональность) ограничения прав человека, которым Европейский Суд обычно руководствуется. И во многих своих решениях Суд, анализируя позиции сторон, сталкивается с несоответствием средства и цели, а именно непропорциональности произведенного вмешательства и использованных для него способов государства-ответчика в частную жизнь заявителя поставленной цели, которая неразрывно связана с требованиями Конвенции (например, в деле «Аванесян против Российской Федерации (Avanesyan v. Russia)» [3, N 41152/06]). Такими средствами в основном стали контроль над личной перепиской, вмешательство в опеку, контакт с заинтересованными лицами, хранение и архивирование личной информации, слежение за перемещениями граждан, перехват информационных сообщений, несанкционированный обыск. При этом практически любое современное демократическое государство обладает целым спектром возможностей и средств внутренней защиты, исключающих вмешательство в частную жизнь.

Огромное количество жалоб на нарушение статьи 8 Конвенции говорит о том, что проблема нарушения права на частную жизнь через пользование личной корреспонденцией стоит довольно остро. Несмотря на то, что полученный вывод уже затрагивает глобальную проблему современного человечества, большое количество дел, рассмотренных Европейским Судом, связаны с локальным, разовым характером государственного вмешательства либо зависят от семейного права и соприкасаются с семейной тайной (в частности с опекой).

Наиболее животрепещущими в постиндустриальном обществе вопросами становятся те, которые связаны с перехватом сообщений, контролем над перепиской и хранением личной информации, то есть с техническим контролем над привычными любому человеку гаджетами и программами. Так, например, в Российской Федерации доступ правоохранительных органов к частным телефонным разговорам осуществляется с помощью специальных каналов прослушивания – компьютерной системы технических средств обеспечения выполнения функций оперативно-розыскных мероприятий (СОРМ). Поэтому стоит обратить внимание на длительные, продолжающиеся, системные «слежки» государственных органов за жизнедеятельностью граждан в исключительно информационной среде, борьба с которыми набирает популярность у населения параллельно с растущим недовольством, ведь каждый человек, использующий, например, социальные сети, надеется на то, что беседа с другом о самом сокровенном или обмен колкостями в адрес первых людей государства не повлекут за собой никаких последствий.

В Отчете, подготовленном Отделом по проведению исследований по прецедентной практике, связанной с Интернетом ⁵, дается перечисление тех сфер жизни человека, которые попадают под действие статьи 8 Конвенции. Сюда относятся тайна передачи информации, информационная тайна, включающая тайну обращения к определенным ресурсам, хранение графических изображений личности и звуковых записей, полученных, в том числе, в общественных местах, наблюдение посредством глобальных систем, конфиденциальность общественных архивов. Особо подчеркивается, что секретное наблюдение за деятельностью населения должно быть строго ограничено специальными гарантиями для защиты истинной демократии, иначе граждане окажутся не застрахованными от произвольного вмешательства со стороны государства и, можно предположить, от неограниченного доступа к полученным данным со стороны других лиц. Как интерпретировалось это положение в реальной практике?

Первым довольно ярким примером такого разбирательства стала жалоба правозащитных организаций – ««Либерти» и другие против Соединенного Королевства (Liberty and Others v. United Kingdom)» . Обстоятельства дела таковы: национальное законодательство, а именно Закон о перехвате сообщений 1985 года, позволяет министру внутренних дел выдавать разрешение на ознакомление с личными сообщениями в целях обеспечения национальной безопасности, при этом специально учрежденный трибунал (ITC) становился гарантом от злоупотреблений власти, давая возможность оспаривать перехват. Правозащитные организации, утверждая, что их сообщения были перехвачены, пытались оспорить действия властей, но безуспешно, что позволило им обратиться в Европейский суд. Суд развивает довольно интересную мысль, что «само по себе существование законодательства, допускающего тайный мониторинг, содержит угрозу надзора для всех, к кому оно может применяться, и потому представляет собой вмешательство в права заявителей», затем рассматривает законодательно установленный механизм гарантий с максимально отстраненными от граждан сведениями о перехватах. Он приходит к выводу, что процедура защиты на тот момент не была обеспечена в полной мере и имела указания на возможность нанесения ущерба национальной безопасности (признанной Конвенцией обоснованной целью), что допускало злоупотребления власти. Суд постановил, что нарушение статьи 8 Конвенции было допущено. В этом деле можно увидеть, что суд выстраивает линию «средство – цель – законодательство – гарантии»». Тем самым он допускает государственное вмешательство, но старается создать четырехступенчатый барьер для ограничения произвола.

Развитие этой же мысли применительно к другим обстоятельствам можно проследить в деле «Кеннеди против Соединенного Королевства (Kennedy v. United Kingdom) был осужден за уголовное преступление и после отбытия наказания занялся бизнесом, в результате осуществления которого он обоснованно заподозрил, что государственные службы ведут за ним слежку. Обжалуя эти действия в вышеупомянутый трибунал IPT, он получил постановление об отклонении жалобы, означавшее, что контроль над его деловой перепиской, телефоном и электронной почтой был абсолютно справедлив. Европейский суд проанализировал национальное законодательство (Закон о регулировании следственных полномочий 2000 года (RIPA), дополненный Кодексом практики перехвата сообщений), которое позволяло перехватывать внутренние сообщения необозначенных заранее категорий лиц (при исключении неизбирательного перехвата, что само по себе явилось довольно сильной судебной защитой права граждан). При этом весь порядок перехвата сообщений был детально урегулирован, а именно была установлена длительность перехвата, условия хранения и уничтожения данных, строгое соответствие цели. Европейский суд решил, что применяемое средство полностью соответствует цели, а также обеспечивает адекватные гарантии для защиты ограничиваемого права. Таким образом, суд пришел к выводу, что в данном деле статья 8 Конвенции нарушена не была. Стоит отметить, что здесь государство с успехом прошло тест на соответствие благодаря тому, что законодательно предусмотрело нужные гарантии, и тем самым лаконично прошло всю выстроенную линию «фильтров».

Два этих дела очень показательны, потому что перехват производился одним и тем же государством (Соединенным Королевством) с одной допускаемой Конвенцией целью. Разница заключалась лишь в существующем на тот момент законодательстве, а точнее в гарантиях от произвольного вмешательства (в первом случае их фактически не было, что и повлияло на решение суда). Так как международный договор имеет большую юридическую силу, чем национальное законодательство, то по умолчанию считается, что вмешательство соответствует базовым принципам Конвенции, в частности, статье 18 (все ограничения, производимые государством, должны применяться исключительно в целях, названных в Конвенции). Напрашивается вывод: если перехват законодательно допустим и отрегулирован, созданы барьеры для максимального отстранения любого человеческого фактора от влияния на него (гарантии), суд не сможет найти там нарушения права на частную жизнь. Однако Европейский суд довольно широко трактует гарантии как таковые, включая туда не только судебную защиту, но и целый спектр различных мероприятий.

Об этом свидетельствует Постановление суда по делу «Класс и другие против Германии (Klass and Others v. Germany)» [5]. В обстоятельствах дела сказано, что заявители обжаловали немецкий закон G-10, который регулировал законные ограничения права на частную жизнь и тайную корреспонденцию граждан. Он включал в себя пункты, согласно которым должностные лица могли не уведомлять людей, в отношении которых совершался перехват, во время процесса или даже по его окончании, что, по мнению заявителей, ограничивало их право на использование законных средств защиты. Основной вопрос ставился касательно гарантий (достаточно их или нет совсем) и самого средства (является ли оно необходимым в демократическом обществе). Исследовав национальное законодательство, Суд обратил внимание на то, что согласно G-10 в случае неоповещения ограничительные меры были исключены как угроза достижению цели (национальной безопасности), а вместо них был предусмотрен специальный защитный механизм – механизм независимого контроля со стороны Парламента и специально созданной для этого Комиссии, обращение в Конституционный Суд, которому соответствующие органы не могут отказать в предоставлении любой, в том числе секретной, информации. А если лицо было уведомлено о проведенном вмешательстве, то оно могло прибегнуть к судебной защите (поставить в суде вопрос о законности применения к нему G-10 и законности процедуры, требовать возмещения ущерба, обратиться в Конституционный Суд). Суд принял во внимание и факт соответствия средства цели и обстановке вокруг национальной безопасности (особенно уровень развития терроризма). Решение было принято в пользу государства-ответчика. Европейский Суд постановил, что предоставленные законодателем гарантии являются исчерпывающими, а сама процедура вмешательства соответствует заявленной цели и необходима в демократическом обществе. Это значит, что государство может оставить за собой право не уведомлять граждан и при этом не нарушить статью 8 Конвенции.

Таким образом, используя практику, собранную до 2011 года, можно прийти к выводу, что владельцы коммуникационных компаний всегда по требованию предоставляют данные о пользователях правительственным службам, что может вызвать спор. Также анализ вышерассмотренных дел показывает, что для принятия решения по жалобам о нарушении статьи 8 Конвенции Европейский суд сопоставляет законность такого вмешательства в соответствии с национальным законодательством (его наличие или отсутствие, соответствие положениям Конвенции, наличие гарантий) и его обоснованность и защищенность гарантиями.

Совсем недавно завершилось многолетнее известнейшее разбирательство по делу "Роман Захаров (Roman Zakharov) против Российской Федерации" (жалоба N 47143/06) [6]. Роман Захаров – журналист из Санкт-Петербурга, председатель Фонда защиты гласности, ранее обращался в национальные суды с жалобой на трех мобильных операторов, которые, по его мнению, прослушивали его телефонные переговоры с помощью специально установленных правоохранительными органами технических средств. В результате рассмотрения дела (в том числе в кассационном порядке в 2005-2007 годах), было принято решение, что Захаров не смог доказать сам факт прослушивания, на что он обратился с жалобой в Европейский Суд. Разбирательство в Суде началось с рассмотрения соответствующего национального законодательства, а именно с выяснения фактической стороны: существовало ли в Российской Федерации законодательство об ограничении права граждан на частную жизнь, отвечающее современным международно-правовым требованиям.

Европейский Суд определил, что статья 23 Конституции Российской Федерации имплементирует статью 8 Конвенции и гарантирует каждому право на неприкосновенность частной жизни, личную и семейную тайну и право на защиту своей чести и доброго имени, право на тайну переписки, телефонных переговоров, почтовых, телеграфных и иных сообщений, а ограничение этих прав допускается только на основании судебного решения. Это же положение конкретизируется в национальном законодательстве меньшей юридической силы. Именно оно предусматривает вмешательство в частную жизнь в рамках оперативно-розыскной деятельности в расследовании уголовных преступлений, а само прослушивание телефонных переговоров может вестись в отношении лиц, подозреваемых или обвиняемых в совершении преступлений средней тяжести, тяжких или особо тяжких преступлений, а также лиц, которые могут располагать сведениями об указанных преступлениях исключительно на основании судебного решения. Собранные данные в случае невиновности лица хранятся и уничтожаются через один год, в случае виновности – по решению судьи, при этом для хранения данных могут быть использованы специальные системы. Операторы связи, в свою очередь, обязаны охранять тайну связи и также обязаны сотрудничать с правоохранительными органами по специально установленному в приказах соответствующих подразделений порядку, но не на основании судебного постановления. Судом были использованы и ратифицированные Российской Федерацией международно- правовые документы (Резолюция N 68/167 "Право на неприкосновенность личной жизни в цифровой век", принята Генеральной Ассамблеей 18 декабря 2013 г., Конвенция о защите физических лиц при автоматизированной обработке персональных данных от 28 января 1981 г. (CETS N 108 и похожие документы), Резолюция Совета от 17 января 1995 г. "О законном перехвате телекоммуникаций" N 96/C329/01) и судебная практика.

Власти Российской Федерации настаивали на том, что нарушения статьи 8 Конвенции не было, и существовали разумные судебные гарантии на внутригосударственном уровне. К тому же перед прослушиванием телефонных переговоров правоохранительные органы постоянно обращаются в суды для получения специального разрешения. При этом заявитель, ссылаясь на судебную статистику, привел данные, что в 99% органы ОРД получали судебное разрешение на вмешательство, в то время как в этих случаях была возможность применить менее серьезные меры, что становилось попыткой скрытого наблюдения за гражданами и не соответствовало целям современного демократического общества. Также он обратил внимание на фактическое отсутствие судебного постановления при обращении правоохранительных органов к операторам связи.

Принятие закона уже всколыхнуло российскую общественность, ведь вышеперечисленные меры являются ничем иным как неизбирательным перехватом миллиардов информационных сообщений и данных о пользователях. Это значит, что теперь по любому запросу органа исполнительной власти сотовые операторы и Интернет- провайдеры будут обязаны предоставить всю имеющуюся у них информацию или все базы данных. В законе совершенно отсутствуют какие-либо процессуальные гарантии для людей, чьи сообщения будут прочитаны и разговоры прослушаны, за исключением законов, которые будут приняты с целью ограничить деятельность ФСБ (что, на самом деле, само по себе является очень слабой гарантией). Не стоит отрицать, что меры направлены на уменьшение анонимности и вседозволенности пользователей Интернета и мобильной связи для более оперативного привлечения к ответственности, но закон практически не исключает возможности злоупотребления уполномоченных органов. Кроме того, после решения по делу Захарова Российская Федерация так и не создала отвечающего европейским принципам национального законодательства о перехвате и прослушивании сообщений.

Список литературы:

1. Постановление Европейского Суда по правам человека от 6 сентября 1978 г. Класс и другие против Германии (Klass and Others v. Germany, жалоба N 5029/71);
2. Постановление Европейского Суда по правам человека от 24 июля 2001 г. Валашинас против Литвы (Valasinas v. Lithuania, жалоба N 44558/98);
3. Постановление Европейского Суда по правам человека от 18 сентября 2014 г. Аванесян против Российской Федерации (Avanesyan v. Russia, жалоба N 41152/06);
4. Постановление Европейского суда по правам человека (Вынесено IV секцией) от 01.07.2008. «Либерти» и другие против Соединенного Королевства (Liberty and Others v. United Kingdom, жалоба N 58243/00);
5. Постановление Европейского Суда по правам человека от 6 сентября 1978 г. Класс и другие против Германии (Klass and Others v. Germany, жалоба N 5029/71);
6. Постановление ЕСПЧ от 04.12.2015 "Дело "Роман Захаров (Roman Zakharov) против Российской Федерации" (жалоба N 47143/06);
7. Федеральный закон от 06.07.2016 г. №374-ФЗ «О внесении изменений в Федеральный закон "О противодействии терроризму" и отдельные законодательные акты Российской».