УГЛИЧСКАЯ ТРАГЕДИЯ. СОБЫТИЯ 15 (25) МАЯ 1591 г.

Запевалин Павел

ученик 11 «А» класса, МБОУ «Гимназия № 7», г. Казань

Коломина Фирдания Шарифовна

научный руководитель, учитель высшей квалификационной категории, преподаватель истории и обществознания, МБОУ «Гимназия № 7», г. Казань, Республика Татарстан

Введение

2012 год — год истории. Это не случайно. Столько знаменательных событий отмечает наша страна. Это 200-летие Отечественной войны 1812 г., 400-летие событий 1612 г, когда усилиями народа, во главе которых стояли К. Минин и Д. Пожарский была освобождена Москва от интервентов, а затем в 1613 г. был избран М. Романов, положив начало новой династии царей — династии Романовых. Поэтому не случаен мой выбор темы. Истоки трагических событий начала XVII в. необходимо искать в событиях Угличской трагедии 15 (25) мая 1591 года, когда смерть царевича Дмитрия стала козырной картой в борьбе за московский трон.

Угличская трагедия — одна из самых загадочных страниц русской истории, вот уже пятое столетие не дающая покоя многим поколениям историков и исследователей. Что произошло 15 мая 1591 года в Угличском кремле? В исторической науке не раз делались попытки разрешить угличскую тайну. Однако все известные версии грешили противоречиями. Сама личность Дмитрия Ивановича, не сыгравшая никакой роли в политической жизни Московского государства, стала причиной Смуты, расцвета самозванства, т. е. гражданской войны и интервенции. За период 1605—1613 гг. Россия увидела много самозванцев, называвших себя именно «законным», «добрым» царём Дмитрием Иоанновичем.

Причины гибели царевича до сих пор смутны и неясны. Кто-то считает, что смерть была результатом несчастного случая, являющимся следствием неизлечимой болезни (эпилепсии), кто-то — убийством, и немногие считают, что Дмитрий выжил. Такие точки зрения имеют место быть в современной историографии. И это вполне объяснимо. Свидетелей убийства царевича было немного, да и следствие проводилось спешно и относительно не качественно. Но все историки склоняются к одному, что гибель Дмитрия Иоанновича сыграла большую роль в дальнейшем развитии России. Во-первых, полностью прервалась династия Рюриковичей, что позволило Борису Годунову завладеть престолом, и положило начало Смутного времени. Во-вторых, миф о «чудесном воскресении» царевича Дмитрия стало отправной точкой для многих и многих Лжедмитриев.

Цель статьи — реконструкция картины происшествия в Угличе, произошедшая 15 (25) мая 1591 г, в оценке историков и на основе этого выяснить причины гибели царевича Дмитрия Ивановича с учетом знаний современной науки. На сегодняшний день существует три версии этого происшествия произошедшего 15 мая 1591 г.:

1.  смерть в результате несчастного случая.

2.  попытка убийства царевича, который счастливо избежал смерти, а вместо него погиб другой мальчик.

3.  убийство.

Каждая из них носила в то или иное время официальный характер: первая — при Федоре Ивановиче и Борисе Годунове, вторая — при Лжедмитрии I, третья — при Василии Шуйском и Романовых.

Перекрёсток мнений историков по поводу смерти царевича Дмитрия

Резкий всплеск литературной деятельности, который выразился в невероятно большом количестве летописных сочинений, освещавших роль Б. Годунова в убийстве царевича Дмитрия приходится на годы правления первого государя из Дома Романовых.

В «Новом летописце» есть целое повествование «О убиении царевича Дмитрия Ивановича и о запустении града Углеча» [9, с. 20—22]. Как видим из самого заголовка, позиция автора повествования налицо. Бориса Годунова изображают злодеем («ненавидяше братию свою бояр, боярежево не любяху, что многие люди погубих напрасно»), желающего завоевать престол путём избавления от соперников («помысляше себе: «аще изведу царьский корень и буду сам властелин в Руси»), словно киевский князь Святополк Окаянный.

Честно говоря, история, описанная в «Новом летописце», строится сплошь и рядом на загадках. Убийство такого важного лица, как претендента на престол, должно было хотя бы строиться на конспирации. Если известны имена тех, кого пригласил Борис Годунов на обсуждение убийства царевича, и даже известны имена, которым предлагали убить Дмитрия, но они отказались, то о какой тогда конспирации может идти речь. Уверен, что такого быть не могло, что все знали, что царевича пытаются отравить, кто были предполагаемые «убийцы», впоследствии отказавшихся делать злодеяние. И ещё больше вопросов остаётся с точным описанием убийства. Пусть можно было разглядеть силуэты убийц, но распознать диалог Даниила Волохова и царевича и тем более говорить о том, что первый удар «не захвати ему гортани» мог только тот, кто был поблизости от происшедшего. Также думаю, что имеет место говорить о тенденциозности источника. В этом повествовании идёт много чисто литературных сравнений героев с библейскими и евангельскими персонажами. В частности Михаил Битяговский сравнивается с Иудой, Мария Волохова — со змеем искусителем, а Бориса Годунова сравнивают вообще со Святополком Окаянным. Ничего кроме литературности и чёткого отделения «хороших» от «плохих» мы в этом повествовании не найдём более.

На примере «Нового летописца», мы можем сделать вывод, что опираться на летопись при разборе этого сложного дела не стоит. Большинство летописей XVII в. писалась либо на основе другой летописи, либо на основе слухов и собственной фантазии. К тому же надо и помнить о тенденциозности того же «Нового летописца», который пытался оправдать династию Романовых, ведь Годунов сослал Фёдора Никитича Романова в монастырь, поэтому и представляется он как «многие люди погубих напрасно» .

На основе этих же летописей русский историк Николай Михайлович Карамзин в своём монументальном труде «История государства Российского» и писал об убийстве царевича Дмитрия. Борис Годунов изображается как властолюбивый, хитрый и алчный человек. Достаточно прочитать трагедию А.С. Пушкина «Борис Годунов», чтобы убедиться в этом, т. к. Пушкин использовал как за основу «Историю государства Российского».

Карамзин объясняет, зачем нужно было убить царевича: «Ожидая смерти бездетного царя, располагая волею царицы, наполнив Думу, двор, приказы родственниками и друзьями, не сомневаясь в преданности великоименитого иерарха церкви, надеясь также на блеск своего правления и замышляя новые хитрости, чтобы овладеть сердцем или воображением народа, Борис не страшился случая беспримерного в нашем Отечестве от времён Рюриковых до Фёдоровых: трона упраздненного, конца племени державного, мятежа страстей в выборе новой династии, и твердо уверенный, что скипетр, выпав в руки последнего венценосца Мономаховой крови, будет вручён тому, кто уже давно царствовал без имени царского, сей алчный властолюбец видел, между собой и престолом, одного младенца безоружного, как алчный лев видит агнца!. Гибель Димитриева была неизбежная!» Отсюда можно сказать, что Карамзин считает, что смерть царевича была выгодна для Бориса Годунова, который мечтал «хоть бы 7 дней, но только царствовать» [3, с. 810].

Немного дальше продвинулся к изучению этого вопроса русский историк Сергей Михайлович Соловьёв. Если Карамзин говорил об этих событиях только на основе летописей, не используя материалов Следственного дела, то Соловьёв даёт некоторый анализ этого розыскного дела и приводит отрывки из него. Обработав весь материал, Соловьёв постановил: «Не ясно ли видно, как спешили собрать побольше свидетельств о том, что царевич зарезался сам в припадке падучей болезни, не обращая внимания на противоречия и на укрытие главных обстоятельств. Нагие пострадали за то, что наустили народ убить Битяговских, Волохова и Качалова; угличане пострадали за то, что поверили Нагим; но ни один из Нагих не был свидетелем несчастия Любопытно также, что ни постельница, ни кормилица, ни дети не подтвердили показания мамки, что царица первая назвала имена убийц» [13, с. 321—322].

Любопытно исследование русского и украинского историка Николая Ивановича Костомарова «О следственном деле по поводу убиения царевича Димитрия». Исследователь считает, что Следственное дело нельзя считать достоверным источником, потому что «что производивший следствие князь (впоследствии царь) Василий Иванович Шуйский два раза различным образом отрекался от тех выводов, которые вытекали непосредственно из его следствия, два раза обличал самого себя в неправильном производстве этого следствия». Конечно, Костомаров мог считать, что то, о чём говорил Василий Шуйский после смерти Лжедмитрия Iбыла ложь, но «если он лгал один раз, два раза, то мог лгать и в третий раз; и если он лгал для собственных выгод после смерти Бориса, то мог лгать для собственных же выгод и при жизни Бориса». Также историк приводит отрывок из старинного сказания [7, с. 385], которое он считает более правдоподобным, т. к. скорее всего его автором был современник, близкий ко двору, который смог в подробностях описать весь день царевича Дмитрия.

Костомаров отмечал, что смерть царевича могла быть выгодна как и Борису Годунову, так и Фёдору Иоанновичу: «Все знали, что царь Федор был малоумен, всем управлял Борис; были люди, Борисом недовольные, иначе и быть не могло в его положении; были и такие, которые с радостью увидели бы возможность низвергнуть Бориса с его величия, чтоб самим чрез то возвыситься или обогатиться; те и другие легко уцепились бы за имя Димитрия; они провозгласили бы его царем, потребовали бы низложения малоумного Федора, заточения в монастырь» [8, с. 105.].

«Путь, какой выбрали убийцы, — пишет Н.И. Костомаров, — был вполне удобен и мог увенчаться совершенным успехом, если бы царица не взволновала народа набатным звоном, — только этого последнего обстоятельства убийцы не рассчитали и не предвидели. Они выбрали и время самое подходящее. Вышло, однако, не так, как убийцы предполагали. Народ побил их. Весь Углич стал уверен, что они зарезали Димитрия, а между тем не было в Угличе ни одного свидетеля, видевшего убийство. Дошло до Бориса. Борис, конечно, сразу понял, что все это значит: люди, ему преданные, хотели угодить ему, спасти и его, и царя Федора на будущее время, но погибли сами. Событие, неприятное для Бориса, лучше было бы, если б они остались живыми. Теперь во что бы то ни стало нужно было, чтоб царевич зарезался сам, чтобы были свидетели его самоубийства, иначе, кто бы его ни зарезал, подозрение будет падать на Бориса. Правда, Борис все-таки никому не приказывал убивать царевича; и никто не в силах был сказать на нею. Но для Бориса необходимо было, чтобы не оставалось и подозрения». Именно поэтому практически и исчезает кормилица с мужем, т. к. кормилица может и не видела, как убивали царевича, но могла рассказать об обстоятельствах происшедшего. Да и сам факт самоубийства автор исследования ставит под сомнение: «Допустим, однако, что несчастный больной царевич был предоставлен на попечение таких дур, каких только можно было, как будто нарочно, подобрать со всей Московской земли. Способ его самоубийства чересчур странен. Он играет в тычку с детьми, с ним делается припадок; судя по тому, как он кусал девочке руки, бросался на жильцов и постельниц и даже ранил мать свою, надобно было ожидать, что царевич ударит ножом кого-нибудь из игравших с ним детей, — нет, он сам себя хватил по горлу!» И также Костомаров помечает, что в то время дети царские носили ожерелье с драгоценностями, которое могло защитить ребёнка от порезов ножом.

Также насторожило Костомарова и тот факт, что по приезде Шуйского в Углич был осмотр тела умерщвленного царевича, но о результатах осмотра в Следственном деле ничего не написано. «Раны на теле Димитрия, вероятно, очень явно показывали, что он был умерщвлен, и потому-то в день его смерти угличане, видя тело только что испустившего дух зарезанного ребенка, с полной уверенностью бросились бить тех, которых считали убийцами».

Одним из первых, кто встал на защиту Бориса Годунова и начал доказывать его невиновность в смерти царевича Дмитрия, был Сергей Фёдорович Платонов. По мнению историка, все известия о том, что Годунов был убийцей царевич, не имеют ни одного документального подтверждения, а только опирается на народные слухи. Он считает, что воспоминания иностранцев, которые были в то время, не имеют никакого исторического значения, т. к. «о деле Дмитрия они только повторяют русские слухи». Также и летописи, порочащие Бориса Годунова, по мнению Платонова, имеют множество неточностей: «Во-первых, не умеют согласно передать обстоятельства убийства Дмитрия, как мы это видели, и, кроме того, допускают внутренние противоречия. Составлялись их сказания много спустя после события, когда Дмитрий был уже канонизирован и когда царь Василий всенародно взвел на память Бориса вину в убийстве царевича и оно стало официально признанным фактом. Противоречить этому факту было тогда делом невозможным. Во-вторых, все вообще сказания о смуте сводятся к очень небольшому числу самостоятельных редакций, которые позднейшими компиляторами очень много перерабатывались. Одна из этих самостоятельных редакций (так называемое «Иное сказание»), очень влиявшая на разные компиляции, вышла целиком из лагеря врагов Годунова — Шуйских. Если мы не примем во внимание и не будем брать в расчет компиляций, то окажется, что далеко не все самостоятельные авторы сказаний против Бориса; большинство их очень сочувственно отзывается о нем, а о смерти Дмитрия часто просто молчат. Далее, враждебные Борису сказания настолько к нему пристрастны в своих отзывах, что явно на него клевещут, и их клеветы на Бориса далеко не всегда принимаются даже его противниками учеными» [6, с. 202]. Например, Павел Иванович Ковалевский [11, с. 83] издал солидный труд, в котором на основании передовых знаний того времени в области психиатрии показал, что «Иоанн Грозный — душевнобольной человек» и на фоне него Борис Годунов получил ореол святости и преподносился как пример либерального и прогрессивного царя, вернувшего стране после бедствий опричнины статус могучего государства. Обстоятельства смерти царевича Дмитрия были пересмотрены, и в исторических кругах стала преобладать версия несчастного случая.

Очень скоро диктатура пролетариата остудила горячие головы. История страны стала преподносится с точки зрения Истории ВКП(б), написанной Сталиным, поэтому Иван Грозный из тирана и параноика превратился в дальновидного политика, а Борис Годунов был объявлен злодеем и преступником [10, с. 250].

Во время хрущевской оттепели опять появились робкие голоса в защиту первого выбранного царя, но заглушила официальная точка зрения. Брежневская эпоха не предполагала каких-либо глобальных прорывов, но тем не менее возникло альтернативное направление.

На рубеже третьего тысячелетия развернулась горячая полемика по вопросу, была ли смерть царевича Дмитрия насильственной или случайной? При этом оба направления находятся в состоянии равновесия.

«Конечно убийство!» — восклицают, опираясь на авторитет В.Н. Татищева, Н.М. Карамзина, С.М. Соловьева, В.О. Ключевского и Н.И. Костомарова, современные ученые — А.А. Зимин, О.Я. Яковлева, В.Б. Кобрин, А.П. Богданов, А.И. Плигузов [14, с. 25] и др. И аргументы их весьма убедительны: к весне 1591 г. царь Федор Иванович слаб здоровьем и бездетен. В случае его кончины законным наследником стал бы царевич Дмитрий. Б. Годунова ждала бы опала, а может быть смерть, и в его интересах было избавиться от опасного претендента на престол. Да и способ решения деликатной проблемы был как раз в духе Годунова: «Борис сначала отправлял своих противников в ссылку, а позднее их убивали подосланные им люди» [2, с. 182].

Ещё одним исследователем Следственного дела был архивист-историк Иван Степанович Беляев (1860—???), написавший впоследствии монографию «Следственное дело об убиении Дмитрия царевича в Угличе 15 мая 1591 г. Его разбор в связи с новооткрытым завещанием А.А. Нагого и группировки свидетелей по алфавитному указателю». Он ставит под сомнение надёжность этого источника. Во-первых, удивляет количество свидетелей и разногласия между ними по поводу характера раны, был ли жив мальчик, когда прибежала его мать и др. Во-вторых, автор отмечает пристрастность патриарха Иова, который возглавлял Собор и признал, что царевича не стало Божьим судом: «Лицу, высокопоставленному в нравственном отношении к русскому народу, в таком серьёзном деле нельзя было сказать неправды, а с другой стороны обнаружить истину — значило бы поднять бурю и пожалуй стать против Годунова, к которому он был близок». В-третьих, автор исследования опирается на один любопытный источник: духовное завещание Андрея Нагого [1, с. 18]. Оно было написано в 1617 г., когда «ничто уже не мешало Нагому сказать, что Димитрий накололся сам 15 мая 1591 г, если бы оно было так». В этом завещании говорится, что «животы взяли в опале на государя, как царевича Дмитрия убили». Во время проведения следствия по этому делу Андрей говорил, что царевича зарезали. В чём же заключается интерес к этому источнику? Дело в том, что народ в то время был очень набожным, и если бы Нагой во время следствия соврал бы, то отправляясь в иной мир, он бы обязательно поменял бы свою позицию на противоположную. Однако в этом завещании этого мы не видим, следовательно, автор признаёт, что смерть царевича была насильственной. Обращу внимание ещё раз на дату написания завещания: 1617 год. В это время была уже установлена новая династия Романовых, нет у власти ни Годуновых, ни Шуйских, и никакая святость царевича вряд ли пострадала, как и прочность правящей династии Романовых.

Самым известным защитником Бориса Годунова от «напастей» историков, желающих показать его с худшей стороны, является советский историк и исследователь времён Ивана Грозного и Смутного времени Руслан Григорьевич Скрынников (1931—2009). Он является одним из исследователей личности Бориса Годунова [11, с. 178], и по очень многим вопросам оправдывает его. Один из таких вопросов является причастность Бориса в смерти царевича Дмитрия. Главный аргумент, который приводит Скрынников, это бесперспективность убийства Дмитрия для Годунова: «За семь лет до смерти Федора никто не мог предсказать в точности, кому достанется московская корона. Наибольшими правами на трон обладал не Годунов, а двоюродный брат царя Федор Романов. Мир и согласие между правителем и Романовым в период угличского кризиса лучше всего доказывают, что династический вопрос был в то время не слишком злободневным. Царская семья надеялась на рождение на­следника, и не без оснований; спустя год Ирина Годунова родила дочь». Поэтому, исследователь считает, что смерть Дмитрия не носила никакого насильственного характера. В основу доказательства легли материалы Следственного дела. «Когда позвонили в колокол, показала вдова Битяговского, «муж мой Михайло и сын мой в те поры ели у себя на подворьишке, а у него ел священник Богдан». Хотя показания попа откровенностью не отличались, он простодушно подтвердил перед Шуйским, что обедал за одним столом с Битяговским и его сыном, когда в городе ударили в набат. Таким образом, в минуту смерти царевича его «убийцы» мирно обедали у себя в доме вдалеке от места преступления. Они имели стопроцентное алиби». Также Скрынников оперируется тем, мальчики, с которыми играл царевич во дворе во время смерти, «кратко, точно и живо рассказали о том, что произошло на их глазах». Историк считает, что это не выдумка ребят, т. к. их показания подтвердили взрослые свидетели (Ларионов, Иванов и Гнидин). Получается, что смерть царевича не могла быть насильственной, если было столько свидетелей.

Ещё один современный исследователь Владимир Борисович Кобрин (1930—1990), который выдвинул предположение, что смерть Дмитрия на самом деле имела насильственный характер, а убийцей могла быть «мамка» Василиса Волохова: «Так, кстати, рисовалось дело и замечательному писателю А. К. Толстому: в трагедии «Царь Федор Иоаннович» Клешнин по поручению Годунова посылает Волохову в Углич с наказом «блюсти царевича»,и в разговоре с ней намекает, что«никто не властен в животе и смерти — а у него падучая болезнь!».Не поняла ли царица Мария, что настоящая убийца ее сына — Волохова, и потому жестоко избила ее сразу после смерти царевича?» [4, с. 29].

Как видим из этого историографического очерка, на протяжение XIX—XXIстолетий в исторической науке не сложилось единого мнения по поводу смерти царевича Дмитрия. Почему? Во-первых, небольшое количество (или даже отсутствие) источников, написанных современниками. Из всего, что мы можем судить о деле только на основе сыскного дела, которое многие историки ставят под сомнение. Во-вторых, историки спорят о «выгодах» для Годунова в смерти царевича. Именно на этом тезисе такие историки как Платонов и Скрынников предположили, что смерть Дмитрия не носила насильственного характера.

Конец противоречивым слухам положило вступление на российский престол Михаила Федоровича Романова. Убиение младенца Борисом Годуновым возведено в ранг непреложной истины. Как отмечал В.И. Корецкий [5, с. 209], «почти нет такого нарративного русского источника о Смуте, в котором не излагалась бы версия об убийстве царевича Дмитрия «повелением властолюбца» Бориса Годунова».

«Позвольте!» — возражают сторонники версии несчастного случая, подкрепляя свои доводы работами В.К. Клейна, С.Ф. Платонова, Н.И. Полосина, Р.Г. Скрынникова [2, с. 183]. Их доводы также внушают доверие: царь Федор Иванович не так был слаб здоровьем, царица Ирина не была бесплодна и родила девочку через год после угличских событий. В 1591 г. еще никто не мог уверенно сказать, что у царской четы не появится наследника, а следовательно, убийства царевича было бы преждевременным актом и неоправданным риском. Кроме того, сын Ивана Грозного от седьмой, незаконной по церковным канонам, жены не имел права на престол. Да и способ расправы выглядел совсем не в духе осторожного правителя, всегда стремившегося покончить со своими врагами тихо, без шума. Кровопускание среди бела дня на княжеском дворе в присутствии семи очевидцев очень проблематично.

Споры не умолкают. Ученые бьются над разгадкой тайны царевича Дмитрия, а свести концы с концами не могут. «Самоубийство» не вяжется с материалами Дела, где мать и дядя царевича уверенно и неоднократно называют фамилии убийц. Версия «чистого» убийства противоречит показаниям очевидцев эпилептического припадка, а также заявлениям свидетелей о том, что обвиненные в злодействе люди во время смерти царевича находились в других точках города.

Не найдено и объяснение непонятному поведению царицы: когда она узнает о случившемся, чем занята она, видя, как ее сын умирает в судорогах, истекая кровью? Может быть, она бьется над ним, стараясь спасти сына и облегчить его страдания, или, может быть, просит Бога о спасении ее ребенка? Ничего подобного. Не обращая никакого внимания на Дмитрия, она избивает провинившуюся мамку, а затем вместе с братьями хладнокровно руководит избиением мнимых убийц ее сына, проявляя поразительное и необъяснимое равнодушие к умирающему ребенку. Такое поведение царицы хоть как-то объяснимо лишь в том случае, если она убеждена, что жизни царевича не угрожает никакая опасность [14, с. 165].

К сожалению, мы не можем ответить на многие вопросы Угличского дела. К сожалению, огромную неясность внес сам Василий Иванович Шуйский, который был руководителем следственного комитета по Угличскому делу. Как известно, сначала он признал, что происшедшее происшествие 15 (25) мая 1591 г. было несчастным случаем, но когда появился Лжедмитрий I, Василий Иванович говорит, что в лице Гришки Отрепьева настоящий воскресший царевич Дмитрий. После политического заговора против того же Лжедмитрия Шуйский утверждал, что смерть в Угличе было следствием убийства.

Считаю, что ответы на поставленные вопросы актуальны в исторической науке. Дело в том, что целью исторического познания является именно возможность интерпретации и выявление и заделка «дыр» во многих вопросах, которые стоят уже много столетий.

Заключение

Расследование этого запутанного дела вышло за рамки исторической науки. Даже после реконструкции событий с помощью современных криминалистов и судмедэкспертов, споры не утихают и вряд ли утихнут. Специалисты предоставляют свою точку зрения только на основе имеющихся на сегодняшний день материалов и источников. Поэтому выяснить истинные причины смерти царевича, дело времени, а именно ожидание вскрытия мощей царевича. Это может убить сразу двух зайцев: выяснить подлинность останков с помощью генетической экспертизы и изучить характер раны на шее, что позволит относительно точно выяснить причину смерти.

Изучив летописные сказания о гибели царевича, я усомнился в подлинности описываемых там событий. И вполне вероятно, что убийство шло по совершенно другому сценарию, о котором никто не знает. Т. к. причастность Бориса Годунова к смерти Дмитрия можно считать оспоренным, то, очевидно, Битяговский, Качалов и Волохов могли действовать от совершенно другого «заказчика». Кто этот «заказчик», это очень спорный вопрос. Но именно этому человеку было важно оправдать смерть ничем не повинных убийц царевича.

Дело царевича Дмитрия, скорее всего, так и останется загадочной страницей русской истории, но страницей очень важной для понимания причин Смутного времени.

Список литературы:

1. Беляев И.С. Следственное дело об убиении царевича Дмитрия в Угличе 15 мая 1591 года. М.: Тип. Штаба Московского военного округа. — 36 с.
2. Зимин, А.А В канун грозных потрясений. М.: Мысль, 1986. — 254 с.
3. Карамзин Н.М. История государства Российского. М.: Эксмо, 2007. — 1076 с.
4. Кобрин В.Б. Кому ты опасен историк? М.: Московский рабочий, 1992. — 223 с.
5. Корецкий В.И. История русского летописания IIполовины XVI— начала XVII в. М.: Наука, 1986. — 386 с.
6. Костомаров Н.И. О следственном деле по поводу убиения царевича Димитрия // Исторические монографиии исследования. Кн. 1. М.: Книга, 1989. — 386 с.
7. Костомаров Н.И. Русская история в жизнеописаниях её главнейших деятелей. М.: Эксмо, 2008. — 604 с.
8. Костомаров Н.И.Смутное время Московского государства в начале XVII столетия: 1604—1613 гг. М.: «Фирма СТД», 2010. — 784 с.
9. Муравьёв А.Н. Убиение царевича Димитрия. СПб: В тип. Штаба Отд. корп. внутр. стражи, 1840. — 30 с.
10. Нечкина М.В. История СССР. М.: Политическая литература, 1956.Т. 1 — 560 с.
11. Скрынников Р.Г. Россия накануне «Смутного времени». М.: Мысль, 1980. — 205 с.
12. Скрынников Р.Г. Борис Годунов. М.: ООО «Издательство АСТ», 2003. — 416 с.
13. Соловьев С.М. История России с древнейших времен. М., 1960. — Т. 7—8. — Кн. IV. — 960 с.
14. Таймасова, Л.Ю. Трагедия в Угличе. Что произошло 15 мая 1591 года?. М.: Омега, 2006. — 488 с.