НОВЕЛЛЫ УГОЛОВНОЙ ОТВЕТСТВЕННОСТИ ЗА УМЫШЛЕННОЕ ПРИЧИНЕНИЕ ТЯЖКОГО ВРЕДА ЗДОРОВЬЮ (111 УК РФ)

NOVELS ON CRIMINAL LIABILITY FOR INTENTIONAL INFLICTION OF SERIOUS BODILY HARM (ARTICLE 111 OF THE CRIMINAL CODE OF THE RUSSIAN FEDERATION)

Tolmacheva Yulya Evgenievna

Student, Department of Criminal law, Law Instiitute, Irkutsk State University

Russia, Irkutsk

АННОТАЦИЯ

В рамках настоящего исследования был рассмотрен квалифицирующий признак, установленный пунктом «и» части второй статьи 111 Уголовного кодекса Российской Федерации, а именно совершение умышленного причинения тяжкого вреда здоровью с публичной демонстрацией, в том числе в средствах массовой информации или информационно-телекоммуникационных сетях (включая сеть «Интернет»). Анализ содержания данного признака позволил выявить ряд существенных правоприменительных трудностей, связанных с необходимостью его толкования, а также с обеспечением единообразного подхода при квалификации соответствующих преступлений.

ABSTRACT

As part of this study, we examined the qualifying feature established by paragraph "i" of part two of Article 111 of the Criminal Code of the Russian Federation, namely, the intentional infliction of serious bodily harm with a public demonstration, including in the media or information and telecommunication networks (including the Internet). The analysis of the content of this feature revealed a number of significant law enforcement difficulties related to its interpretation and ensuring a uniform approach to the qualification of relevant crimes.

Ключевые слова: массовая информация, умышленное причинение вреда, цифровизация, публичная демонстрация, преступление.

Keywords: mass information, intentional harm, digitalization, public demonstration, crime.

Умышленные деяния, влекущие тяжкий вред здоровью человека, представляют собой одну из наиболее социально опасных форм посягательства на фундаментальные ценности, охраняемые уголовным законодательством. Такие преступления могут выражаться в различных формах – от конфликтных ситуаций, перерастающих в насильственные действия, до заранее спланированных актов физического воздействия с осознанием наступления тяжких последствий. Их характер и содержание обусловлены множеством факторов, включая психоэмоциональное состояние виновного, обстоятельства противоправного поведения, наличие или отсутствие предварительного умысла, а также степень социальной опасности деяния и его последствий для потерпевшего.

Право на жизнь, здоровье и физическую неприкосновенность является конституционно закрепленным и охраняемым благом, нарушение которого влечет за собой не только уголовно-правовую ответственность, но и правовую реакцию в иных формах, включая гражданско-правовые и административные последствия. В связи с этим квалификация умышленных преступлений, повлекших тяжкий вред здоровью, требует всестороннего анализа, учета объективных и субъективных признаков деяния, особенностей механизма причинения вреда, а также правильной правовой оценки степени вины лица, совершившего данное преступление.

С учетом нарастающей агрессии в социуме и увеличения числа преступлений, связанных с применением насилия, значение комплексного подхода к правоприменительной практике, направленной на квалификацию и расследование указанных противоправных деяний, приобретает особую актуальность. Государство, реализуя публичные функции в сфере охраны здоровья и безопасности граждан, обязано обеспечивать адекватную реакцию на любые посягательства на здоровье личности, независимо от характера и формы их проявления.

При этом неотъемлемой частью современной социальной и правовой действительности становится активное проникновение цифровых технологий во все сферы жизнедеятельности общества, включая криминальную. Несмотря на то, что цифровизация изначально направлена на удовлетворение насущных потребностей государства и общества, она, наряду с положительным воздействием, создает и новые возможности для реализации преступных замыслов. Использование сети Интернет, мобильных устройств, а также других информационно-коммуникационных технологий становится не только вспомогательным, но в ряде случаев – определяющим фактором при совершении отдельных преступлений, включая насильственные.

Это свидетельствует о необходимости выработки эффективных правовых механизмов, способных адекватно реагировать на трансформацию преступных форм поведения, адаптированных к новым технологическим условиям. Возникает объективная потребность в совершенствовании уголовного законодательства и практики его применения с учетом вызовов цифровой эпохи, а также в формировании у специалистов правоприменительной практики соответствующей компетенции, позволяющей выявлять, квалифицировать и расследовать преступления, совершаемые с использованием цифровых средств.

Современная общественно-политическая ситуация в Российской Федерации характеризуется усилением внимания со стороны государственной власти к вопросам, связанным с трансляцией в публичное пространство насильственного, деструктивного и аморального контента. Подобная трансляция нередко осуществляется в форме прямых эфиров или видеозаписей, распространяемых через средства массовой информации и в информационно-телекоммуникационных сетях, включая сеть «Интернет». Это вызывает серьезную обеспокоенность, поскольку подобные действия способны оказывать деструктивное влияние на общественное сознание, подрывать устои правопорядка и способствовать формированию девиантных форм поведения, особенно в среде несовершеннолетних и молодежи, находящихся в наиболее уязвимом психосоциальном положении.

Правовая реакция на данные явления нашла свое отражение в законодательной инициативе, в рамках которой в Уголовный кодекс Российской Федерации [1] было введено новое отягчающее обстоятельство – совершение преступления с публичной демонстрацией, в том числе с использованием средств массовой информации или информационно-телекоммуникационных сетей. Законодатель, таким образом, отразил принципиально важную для правопорядка позицию о недопустимости популяризации противоправного поведения через медийные каналы и признал значимость контекста публичности при оценке степени общественной опасности содеянного. Демонстрация противоправных деяний в публичном пространстве, сопряженная с намеренным игнорированием установленных моральных и правовых норм, может выполнять не только информационную, но и подстрекательскую функцию, формируя у определенной части аудитории готовность к аналогичному поведению.

Особое значение в указанном направлении приобрели изменения, внесенные в августе 2024 года Федеральным законом № 218-ФЗ [2], которыми были существенно уточнены положения уголовного законодательства, касающиеся так называемых «треш-стримов». Данный феномен, представляющий собой намеренное распространение через интернет-трансляции действий, содержащих признаки правонарушений либо грубых нарушений нравственных и этических норм, стал одним из вызовов для правовой системы. Основной мотивацией участников подобных трансляций выступает стремление к извлечению прибыли посредством шокирования аудитории и провоцирования массового интереса. Поскольку такие действия сопряжены с посягательством на общественные отношения, охраняемые уголовным законом, их правовая оценка требует не только констатации факта демонстрации противоправного поведения, но и анализа цели, способа и общественного резонанса содеянного. Образ популярного «стримера» так же приводит к неверному восприятию объективной реальности и побуждает желание подражать, стать таким же популярным, к тому же с возможностью заработать легкие деньги за счет аудитории, не прилагая усилий [3, с. 96].

Закрепленные в августе 2024 года изменения в уголовное законодательство Российской Федерации явились логическим продолжением усилий законодателя, направленных на усиление уголовно-правового противодействия новым формам криминального поведения, сопряженного с публичным освещением противоправных деяний в цифровой среде. Принятые меры преследуют цель пресечения практики легитимизации преступного образа действия путем его популяризации через медийные каналы. Одновременно с этим государство утвердило новые правовые гарантии, направленные на обеспечение общественной нравственности и сохранение устойчивых моральных ориентиров, особенно в условиях нарастающего воздействия цифрового контента на массовое сознание. Акцент на уязвимость подростковой и молодежной аудитории обусловил необходимость пересмотра подходов к уголовно-правовому реагированию в контексте информационной трансляции социально опасного поведения.

Таким образом, реформирование уголовного законодательства в указанной части обусловлено необходимостью адаптации существующих правовых норм к условиям цифровой трансформации информационно-коммуникационной среды, в которой свобода выражения мнений, как основополагающий принцип демократического общества, должна находиться в балансе с обязанностью государства по обеспечению общественной безопасности. Внесенные поправки стали шагом к формированию действенного механизма профилактики и пресечения преступлений, совершаемых с использованием информационно-телекоммуникационных технологий. В частности, указанные изменения затронули положения статьи 63 Уголовного кодекса Российской Федерации, дополнив перечень отягчающих обстоятельств указанием на совершение преступления с публичной демонстрацией, в том числе с использованием информационно-телекоммуникационных сетей, включая сеть «Интернет». Это обстоятельство приобретает особую значимость при квалификации конкретных составов преступлений, включая умышленное причинение тяжкого вреда здоровью, предусмотренное статьей 111 Уголовного кодекса Российской Федерации, к анализу которой обращается настоящее исследование.

Необходимо отметить, что еще в 2022 году в Постановлении Пленума Верховного Суда Российской Федерации [4] были изложены ключевые подходы к толкованию признака публичной демонстрации, применительно к уголовно-правовым запретам, содержащимся в статьях 242 и 242.1 Уголовного кодекса Российской Федерации. В этом акте высшей судебной инстанции подчеркивается, что под публичной демонстрацией в цифровом пространстве понимается открытое представление определенных материалов неограниченному кругу лиц, а также предоставление возможности к их восприятию без необходимости активных действий со стороны зрителя. Такое представление осуществляется, в частности, через прямые трансляции, в которых исключена возможность сохранения, копирования или иного вмешательства со стороны пользователя. Указанное толкование придает юридическую определенность анализируемому признаку и служит ориентиром для его применения не только в контексте преступлений, посягающих на нравственность, но и в более широком уголовно-правовом поле, включая деяния, сопряженные с насильственным поведением.

Представляется, что данные разъяснения, несмотря на их формальную привязку к иным составам преступлений, обладают универсальным характером, поскольку содержат общие признаки публичной демонстрации, применимые и при квалификации иных деяний, совершенных с использованием информационно-коммуникационных сетей. Это обстоятельство позволяет суду и органам предварительного расследования выстраивать единообразный подход к правовой оценке аналогичных проявлений преступного поведения, что особенно значимо в условиях активного распространения цифровых форм делинквентного поведения.

Понятие публичной демонстрации, применительно к деяниям, сопряженным с распространением противоправного контента, охватывает совокупность действий, направленных на открытое представление незаконных материалов неограниченному кругу лиц посредством информационно-коммуникационных технологий. К числу таких действий относятся, в частности, прямые трансляции, осуществляемые через специализированные стриминговые платформы, предоставляющие пользователям техническую возможность вести потоковое вещание в режиме реального времени. Кроме того, под данное понятие подпадает размещение противоправного содержания на страницах социальных сетей, в пользовательских сообществах, а также на иных общедоступных интернет-ресурсах, при условии, что доступ к указанной информации не ограничен и не требует целенаправленного поиска либо дополнительной аутентификации. Таким образом, квалифицирующим элементом становится не форма представления контента, а его публичный характер, выражающийся в намерении виновного лица донести запрещенную информацию до неограниченного круга лиц без необходимости их активного взаимодействия с материалом.

Анализируя содержание статьи 111 Уголовного кодекса Российской Федерации, в контексте которой рассматривается причинение тяжкого вреда здоровью, необходимо подчеркнуть, что в случае одновременной трансляции противоправного деяния, а также записи видеоматериала, впоследствии распространяемого в цифровом пространстве, правовая оценка соответствующих действий требует применения квалификации с учетом отягчающего обстоятельства, предусмотренного частью второй указанной статьи. Законодательная конструкция данной нормы отражает усилия по формированию адекватного ответа на растущую практику использования сети «Интернет» в целях популяризации насилия. В ситуациях, когда субъект преступления не только совершает насильственные действия, но и сознательно демонстрирует их широкой аудитории, публичный характер деяния усиливает его общественную опасность, поскольку затрагивает не только непосредственного потерпевшего, но и более широкий круг лиц, подвергающихся негативному воздействию со стороны трансляции.

Значение рассматриваемого квалифицирующего признака в структуре статьи 111 Уголовного кодекса Российской Федерации сопоставимо с другими обстоятельствами, существенно повышающими степень общественной опасности преступления, включая совершение деяния общеопасным способом. Такая правовая оценка указывает на то, что трансляция акта насилия через средства массовой информации либо информационно-телекоммуникационные сети приравнивается по тяжести к преступлениям, сопряженным с намеренным созданием угрозы для неопределенного круга лиц, таких как поджог или иные действия, создающие непосредственную опасность для жизни и здоровья окружающих. Тем самым законодатель подчеркивает значимость цифрового контекста как среды, в которой совершается преступление, и признает воздействие подобных трансляций на общество как фактор, заслуживающий особого уголовно-правового реагирования.

Особую обеспокоенность вызывает тот факт, что подобные трансляции, как правило, доступны широкому кругу зрителей, включая несовершеннолетних. Их вовлечение в процесс восприятия насильственных и аморальных сцен оказывает негативное влияние на психоэмоциональное состояние, нарушает формирование нравственных ориентиров и может способствовать формированию толерантности к агрессии, что противоречит целям охраны общественной нравственности и правового воспитания подрастающего поколения. Учитывая данное обстоятельство, становится очевидным, что усиление уголовно-правового реагирования на публичную демонстрацию актов насилия является не только средством индивидуальной превенции, но и важным элементом общего предупреждения преступлений, совершаемых с использованием цифровых платформ.

Касаемо вопроса об установлении ответственности зрителей и определения формы их соучастия в совершении преступлений, совершаемых с трансляцией в сети «Интернет», некоторые ученые считают, что в действиях зрителей усматриваются признаки подстрекательства [5, с. 331], другие же расценивают их как пособничество. Зритель будет признаваться подстрекателем если его действия направлены на склонение стримера к совершению конкретного преступления путем уговора, подкупа, угрозы или другим способом. И напротив, в случае, если стример сам указывает стримеру каким образом совершить то или иное преступное действие, или подсказывает способы совершения, предоставляет всю необходимую информацию, то его действия будут иметь характер интеллектуального пособничества.

Актуализация квалифицирующего признака, связанного с публичной демонстрацией деяния посредством информационно-телекоммуникационных сетей, включая сеть «Интернет», влечет за собой ряд проблемных вопросов, возникающих в сфере правоприменительной практики. Одним из таковых выступает вопрос о пределах действия данного признака применительно к различным цифровым платформам, в том числе к социальным сетям, доступ к которым на территории Российской Федерации в настоящее время официально ограничен. Несмотря на установленные законодательством запреты, использование таких ресурсов на практике продолжает осуществляться российскими пользователями с применением технических средств обхода блокировок. В этой связи возникает необходимость в выработке четких правовых ориентиров относительно применения положений уголовного закона в случаях, когда трансляция противоправного контента осуществляется на платформе, официально признанной запрещенной, но фактически функционирующей в информационном пространстве.

Не менее значимым представляется вопрос о возможности и правовых основаниях для изменения квалификации преступления в случае, если факт публичной демонстрации, ранее не установленный в рамках предварительного расследования или судебного разбирательства, становится известен уже после исполнения приговора. Такая ситуация может иметь место, например, при обнаружении факта размещения записи преступного деяния в открытом доступе спустя значительное время после отбытия наказания осужденным. Кроме того, такой подход потенциально нарушает гарантии, связанные с запретом ухудшения положения осужденного после вступления приговора в законную силу, что прямо вытекает из конституционных и международно-правовых стандартов уголовного судопроизводства.

Отсутствие в настоящее время официальных правовых позиций, разъясняющих порядок применения указанного квалифицирующего признака именно в рамках статьи 111 Уголовного кодекса Российской Федерации, усиливает неопределенность в сфере правоприменения. Единственным документом, косвенно затрагивающим данную проблематику, остается Постановление Пленума Верховного Суда Российской Федерации № 37, в котором дается толкование признака публичной демонстрации, однако исключительно применительно к составам, предусмотренным статьями 242 и 242.1 Уголовного кодекса. Несмотря на содержательную значимость указанных разъяснений, их применение по аналогии к иным составам, включая умышленное причинение тяжкого вреда здоровью, не может рассматриваться как исчерпывающее руководство для правоприменителей.

В связи с этим возникает обоснованное ожидание, что в целях устранения пробела в регулировании правоприменительной практики, будут внесены необходимые изменения в действующие постановления Пленума Верховного Суда Российской Федерации либо будет принят специальный акт, детализирующий особенности квалификации преступлений с рассматриваемым признаком, включая его содержание применительно к конкретным статьям Особенной части Уголовного кодекса. Особую актуальность подобное регулирование приобретает в контексте применения статьи 111 УК РФ, поскольку характер деяний, предусмотренных данной нормой, в случае их трансляции в цифровом пространстве, вызывает потребность в четком и однозначном правовом толковании в целях обеспечения единообразия судебной практики и соблюдения принципа правовой определенности.

Список литературы:

1. Уголовный кодекс Российской Федерации: Федеральный закон [от 13 июня 1996 г. № 64-ФЗ (с посл. изм. и доп.)] // Собр. законодательства Рос. Федерации. – 1996. –  №25. – Ст. 2954.
2. О внесении изменений в Уголовный кодекс Российской Федерации: Федеральный закон [от 8 августа 2024 г. N 218-ФЗ] // [Электронный ресурс]. Режим доступа: https://base.garant.ru/409492465/
3. Фильченко А.П. Охрана общественной нравственности от посягательств в форме прямых трансляций противоправного поведения (треш-стримов) /Фильченко А.П.// Труды Академии управления МВД России. – 2021. – С. 90-100.
4. О некоторых вопросах судебной практики по уголовным делам о преступлениях в сфере компьютерной информации, а также иных преступлениях, совершенных с использованием электронных или информационно-телекоммуникационных сетей, включая сеть «Интернет»: Постановление Пленума Верховного Суда РФ [от 15.12.2022 № 37] // [Электронный ресурс]. Режим доступа: https://www.consultant.ru/document/cons_doc_LAW_434573/
5. Шикула И.Р., Афанасьев М.В., Яньшина С.В. Уголовная ответственность за преступления, совершаемые с публичной демонстрацией в информационно-телекоммуникационных сетях / Шикула И.Р., Афанасьев М.В., Яньшина С.В.// Образование и право № 9. – 2024. – С. 330-334.