ЛИКВИДАЦИЯ БЕЗГРАМОТНОСТИ КАК МЕЖДИСЦИПЛИНАРНАЯ ПРОБЛЕМА: О ВОЗМОЖНЫХ ТРУДНОСТЯХ РЕАЛИЗАЦИИ ПРОГРАММЫ

THE ELIMINATION OF ILLITERACY AS AN INTERDISCIPLINARY PROBLEM: ON POSSIBLE DIFFICULTIES IN IMPLEMENTING THE PROGRAM

Lidiya Chernichenko

student, Institute of History and Social Sciences A. I. Herzen Russian State Pedagogical University,

Russia, St. Petersburg

Zakharov Alexander Mikhailovich

scientific supervisor, Candidate of Historical Sciences, Associate Professor, Russian State Pedagogical University named after A. I. Herzen,

Russia, St. Petersburg

АННОТАЦИЯ

В данной статье рассмотрен вопрос проведения политики ликвидация безграмотности, ее сообразности как с точки зрения теории развития Л. С. Выготского, так и с экономической позиции. Для этого приводится статистика по приему в ВУЗы и на работу выпускников программы Ликбеза. Анализ этих данных позволяет сделать выводы об эффективности реализации государственных мер в области образования, а также об уровне усвоения новых знания и включения основной массы населения в политическую, экономическую, социальную и культурную жизнь страны.

ABSTRACT

This article examines the issue of the policy of eliminating illiteracy, its relevance both from the point of view of L. S. Vygotsky's theory of development and from an economic point of view. For this purpose, statistics on admission to universities and employment of graduates of the educational program are provided. The analysis of these data allows us to draw conclusions about the effectiveness of the implementation of state measures in the field of education, as well as about the level of assimilation of new knowledge and the inclusion of the bulk of the population in the political, economic, social and cultural life of the country.

Ключевые слова: ликвидация безграмотности, социальная политика СССР, образование, Л. С. Выготский, зона ближайшего развития.

Keywords: literacy eradication, social policy of the USSR, education, L. S. Vygotsky, the zone of the nearest development.

Строительство социалистического общества не было возможно на капиталистическом фундаменте, а формирование собственной материальной базы требовало индустриализацию страны. Она же упиралась в первую очередь в нехватку кадров. Форсированная ликвидация безграмотности, развернувшаяся в 1919 – 1940 – е гг. – яркое тому доказательство.

В программу ликвидации безграмотности попадало «всё население Республики в возрасте от 8 до 50 лет, не умеющее читать и писать» [5, с. 845-846], основной упор в довоенные годы делался на молодежь как на основной источник индустриализации, а уже в 1940 – е гг. – на старшее поколение. Охватить такой разный по возрасту контингент можно было лишь создав систему научных учреждений, от начальной школы до университетов, где каждая ступень системы давала в сжатом и доступном для понимания объеме материал, готовящий бывших крестьян к будущей трудовой деятельности. Акцент делался и на самостоятельном обучении (избы-читальни, клубы, библиотеки и выставки, делающие акценты на важных для новой социальной парадигмы вещах). Обучение грамоте сопровождалось формированием новой социалистической культуры, отражающей идеалы советского государства. Она транслировалась через книги, в том числе через букварь для взрослых Д. Элькиной, Н. Бугославской, А. Курской, стихи идеологической направленности (В. В. Маяковский). Формирование доступной массовой культуры постепенно меняло рамки социальных норм, что подталкивало или заставляло малограмотную часть населения повышать уровень своего образования, чтобы остаться частью новой социальной реальности. Это было особенно актуально в тяжелые годы Гражданской войны и последующие кризисы, когда ликвидированная самостоятельность крестьянской общины заставляла полагаться на помощь «извне», которую могло оказать лишь государство, имевшее монополию на все ресурсы страны.

Всеобщая грамотность стала одной из приоритетных задач советского государства. Об этом свидетельствует рост общих расходов на просвещение (включая подготовку кадров, дошкольное и внешкольное образование, и прочие мероприятия по просвещению): если в 1919 году на эти расходы было ассигновано 17 244,1 млн. руб., то в 1920 [7, с. 22] – 114 366,0 млн. руб., а к 1940 году [4, с. 13] – 1 666,635 тыс. руб. на просвещение, 1 555,717 тыс. руб. на социальное обеспечение. Финансирование народного просвещения помогало решить не только экономические проблемы предприятий, но и укрепить связь с большим слоем населения, воспитав новое поколение в рамках советской идеологии. Также это помогало укрепить достижения революции, проведя более толстую границу между новой советской реальность и царским прошлым.

Помимо расходов на содержание школ и иных учебных заведений, государство в лице Наркомпроса принимало на себя содержание самих учащихся [7, с. 22-23], что делало образование еще более доступным, а наличие социальных льгот (в виде приоритетного поступления в ВУЗы выпускникам рабфаков) – даже желанным. На учебный 1930 – 1931 год для рабочих, батраков, бедняков, середняков и их детей [6, с. 652-653] были установлены следующие квоты: не менее 70% в индустриальные высшие учебный заведения от числа всех поступивших за год, 30% – в сельскохозяйственные, 50% – в экономические, 40% – педагогические, 20% – медицинские. В другие ВУЗы квота для этих категорий поступающих составляли 50% от общего числа мест. Вторыми по приоритету поступления становились крестьяне-бедняки и середняки, в первую очередь колхозники, и их дети (не менее 15% – в индустриальные, 50% – в сельскохозяйственные, 20% – в экономические, 30% – в педагогические и 20% – в медицинские высшие учебные заведения). Для служащих и детей специалистов и служащих – 15%, 20%, 30%, 30% и 40% соответственно. Женщинам отводилось не менее 20% – в индустриальные, 30% – в сельскохозяйственные и 35% – в экономические высшие учебные заведения. Можно заметить, что в индустриальных ВУЗах, востребованность выпускников которых была наиболее высокой, упор делался на пролетариат – более просвещенных участников программы ликбеза. Также за счет этого слоя населения формировалось база нового советского общества, лояльная к режиму. В последствии они сформировали новую элиту и новую культуру. Сохранялась и своеобразная привязка выходцев из деревни к земле путем увеличения квот для поступления в сельскохозяйственные учебные учреждения. Оставшуюся «имперскую» элиту в лице специалистов и их детей ограничили к поступлению на ключевые для того периода направления подготовки. Вероятно, это было сделано для сокращения рисков подрывной деятельности на предприятиях и для поддержки электората.

Таким образом, к 1930 – м гг. в промышленном производстве было задействовано 52,2% выходцев из семей рабочих, 3,3% – служащих, 42,6% – крестьян, 1,9% – прочих.  Причем в металлообработке и машиностроении было задействовано 58,7% из семей рабочих, 5,5% – служащих, 33,3% – крестьян, 2,5% – прочих. Примерно такая же картина наблюдается в других наукоемких отраслях промышленности. В добывающей промышленности (на примере каменноугольной) ситуация обстояла иначе: 34,4% были из семей рабочих, 1,9% – служащих, 62,3% – крестьян, 1,4% – прочих [8, с. 28-29]. При практически равных условиях поступления для выходцев из рабочей и крестьянской сред, приоритет в приеме на работу на наукоемких предприятиях, заинтересованных в высоком уровне образования у сотрудников, отдавали первым. Это косвенно может свидетельствовать о наличии недочетов в проведении ликбеза в среде крестьян, что в большинстве своем не позволяло им овладеть теме же компетенциями на том же уровне, что и специалистам-бывшим рабочим. Можно заметить, что в обществе наблюдалась сильная стратификация, поддерживаемая руководством по средствам подобной политики в сфере образования. Подобные решения не соответствовали государственной идеологии, говорящей о всеобщем равенстве.

Тут же стоит отметить, что такое коренное изменение в образовании и намечающаяся классовая диспропорция в специалистах не могли не повлиять на культуру советского государства. Именно в этот период появляется программа культурного развития, отражающая новые идеалы эпохи, тем самым закрепляя успехи политической и культурной социализации участников программы ликбеза, укрепляя позиции правящего класса. Однако чрезмерное, вынужденное упрощение образования привело к некой деградации культуры. Акцент делается на массовости и доступности, а в совокупности с необходимостью учитывать политическую повестку, загоняет ее развитие в узкие рамки.

Вопреки росту расходов на Просвещение, средств все равно не хватало: это обусловлено и тяжелым экономическим положением после войн, и кризисами НЭПа, вызывавшими инфляцию. Также приоритетными являлись и другие, более затратные области промышленности, например оборонная, актуальность которой возрастала из-за «военной тревоги» 1920 – х гг. и нарастающего кризиса в 1930 – е гг. Также не хватало кадров: учителя и профессора империалистической эпохи вряд ли могли донести до подрастающего поколения социалистические идеалы, а новое поколение идеологически подкованных педагогов не успело сформироваться. А идеологическая составляющая – одна из ключевых в программе ликбеза. Несмотря на трудности, результатом программы стало повышение уровня грамотности с 21% до 56,6% в 1926 г., 87,4% в 1939 г. [1, с. 245].

Но была ли эта система эффективна? Если обратиться к психологическим аспектам образования, то стоит вспомнить теорию о зоне ближайшего развития Л. С. Выготского [3, с. 399-410], согласно которой занятия, выполняемые ребенком при помощи взрослых, постепенно формируют его умения и навыки. Эти внешние вызовы-задачи формулируются под влиянием внешней среды, окружающей ребенка. Контактируя с ней, ребенок не только формирует необходимые для решения дальнейших задач компетенции, но и усваивает социальный опыт, трансформируя его в индивидуальный. Также при отсутствии определенной развивающей ситуации, потенциал зоны ближайшего развития не может быть реализован полностью, что может пагубно сказаться на дальнейшем развитии и обучении ребенка.

Но социальный опыт, позволяющий решить какую-нибудь конкретную проблему, в иной ситуации может быть бесполезен. Так в дореволюционной России большинство населения имело представление о правилах проведения сельскохозяйственных работ, в то время как грамотность, необходимая для построения индустриального государства, была низкой. Полученный в детстве опыт не позволял эффективно выполнять поставленные задачи, а упущенные в детстве возможности обучения нельзя было компенсировать переобучением в более зрелом возрасте. С этих позиций программа ликбеза, безусловно, была полезной для общества в перспективе, но малоэффективной в моменте, когда квалифицированные кадры были крайне необходимы.

На проблему, связанную с системой ликбеза, указывает в своем докладе Н. И. Бухарин [2, с. 40,42-43]: «я говорил и повторяю, что в вашем союзе 75% политически неграмотных… В наших учебных заведениях очень часто наши комсомольцы делают все: они назначают профессоров, они вычищают всех, а посмотришь на успешность – 80% неуспевающих. Ни черта не знают, а вместе с тем, определяют все науки. Самостоятельности много, а действительных знаний нет». Проблема наметилась еще в 1920 – е гг., однако наиболее ярко она проявилась в годы Индустриализации, когда бывшие рабфаковцы вышли на работу. Есть сведения, указывающие на отсутствие достаточных знаний по базовым для выбранной профессии предметам, отсутствие навыков самостоятельной работы и самоорганизации [9], что влекло за собой увеличение аварий, производственного брака, особенно в условиях гонки за выполнение поставленных руководством планов (отчасти это поведение вносило в планы нереализуемые или труднореализуемые показатели). Необходимость срочного решения производственных задач тоже вносила коррективы в образовательные планы: было принято решение совместить обучение с производственным процессом (в первую очередь это нововведение касалось технических специальностей): «Прежде всего инженер должен знать свое производство до мелочей... Молодой человек, который отлично кончил учебное заведение и получил инженерский диплом, еще не инженер» [9]. Это упрощение снижало и без того невысокий уровень образованности.

Все это повышало уровень аварий на предприятиях и ускоряло производственную гонку за выполнением плановых показателей, выполнение которых увеличивало износ оборудования и вновь влекло возникновение аварийных ситуаций.

Ликвидация безграмотности – важное социальное достижение СССР, однако сложно судить о безупречном проведении этой компании. Обучение по новой системе накладывалось на ранее полученные знания и опыт, которые во многом оказывались неактуальными, что снижало эффективность образовательного процесса.

Список литературы:

1. Большая советская энциклопедия. Т. 7. – М.: Большая Советская энциклопедия, 1972. – С.245.
2. Бухарин Н.И. Ленинское воспитание молодежи: речь на VI-ом Всесоюзном съезде Ленинского коммунистического союза молодежи, 15 июля 1924 г. – М.: Молодая гвардия, 1924. – С.40-43.
3. Выготский Л. С. Педагогическая психология. – М.: Педагогика, 1991. – С. 399—410.
4. Государственный бюджет СССР на 1940 год. – Л., 1940. – С.13.
5. Декрет СНК о ликвидации безграмотности среди населения РСФСР от 26.12.1919.  Декреты Советской власти. Т. VII. 10 декабря 1919 г. – 31 марта 1920 г. – М.: Политиздат, 1975. – С.845-846.
6. Постановление Совета Народных Комиссаров. О контингенте приема в высшие учебные заведения, техникумы и на рабочие факультеты в 1930‑1931 г. // Собрание законов и распоряжений Рабоче-Крестьянского Правительства СССР за 1930 год. – М., 1931. – С.652-653.
7. Роспись общегосударственных доходов и расходов РСФСР на 1920 год. – Петроград., 1922. – С.22.
8. СССР. Государственная плановая комиссия. Экономико-статистический сектор. Труд в СССР. – М.: гос. план.-хоз. изд-во Планхозгиз, 1930. – С.28-29.
9. За индустриализацию № 9. М. 1935, 1 сентября