НАРУШЕНИЕ ПРАВА НА НЕПРИКОСНОВЕННОСТЬ ЧАСТНОЙ ЖИЗНИ В СФЕРЕ АДВОКАТСКОЙ ТАЙНЫ: ПРАКТИКА ЕСПЧ

VIOLATION OF THE RIGHT TO PRIVACY IN THE FIELD OF ATTORNEY-CLIENT PRIVILEGE: THE PRACTICE OF THE ECHR

Irina Volkova

student, Department of State and Legal Disciplines, Crimean branch of the Russian State University of Justice,

Russia, Simferopol

Larisa Pastukhova

scientific adviser, Candidate of Law, Associate Professor, Associate Professor of the Department of State and Legal Disciplines, Crimean Branch of the Russian State University of Justice,

Russia, Simferopol

АННОТАЦИЯ

В статье рассматривается право на неприкосновенность частной жизни, жилища и корреспонденции, предусмотренное ст. 8 Конвенции о защите прав человека и основных свобод, в аспекте осуществления профессиональной деятельности адвокатов и соблюдения адвокатской тайны на примере материалов практики Европейского Суда по правам человека. Проанализированы особенности рассмотрения данной категории дел и принятия решений о правомерности или неправомерности вмешательства в частную жизнь, в связи с чем сформулированы условия, при наличии которых вмешательство в частную жизнь и корреспонденцию адвокатов является правомерным.

ABSTRACT

The article examines the right to privacy, housing and correspondence, provided for in Article 8 of the Convention for the Protection of Human Rights and Fundamental Freedoms, in the aspect of the professional activity of lawyers and the observance of attorney-client privilege on the example of the materials of the practice of the European Court of Human Rights. The features of consideration of this category of cases and decision-making on the legality or illegality of interference in private life are analyzed, in connection with which the conditions are formulated in the presence of which interference in private life and correspondence of lawyers is lawful.

Ключевые слова: права человека, право на уважение частной жизни и корреспонденции, вмешательство в частную жизнь, правовые гарантии, адвокатская тайна.

Keywords: human rights, the right to respect for private life and correspondence, interference in private life, legal guarantees, attorney-client privilege.

Для современного общества характерна тенденция гуманизации, что обуславливает наличие достаточно широкого перечня прав человека, по сравнению с более ранними этапами государственного и общественного развития. О высокой значимости прав человека свидетельствует их закрепление в международных актах. В частности, такие права закреплены в Конвенции о защите прав человека и основных свобод (далее – Конвенция), принятой в 1950 году. В преамбуле Конвенции в качестве цели задекларировано обеспечение всеобщего и эффективного признания и осуществления провозглашенных в ней прав, что указывает на значительную роль этого акта для стабилизации и обеспечения гарантий прав человека как на международном уровне, так и в национальных правовых системах. Одним из прав, закрепленных в Конвенции, является право на уважение частной и семейной жизни, сформулированное в статье 8 [1].

По причине несовершенства законодательного урегулирования вопроса защиты нарушенного права на неприкосновенность частной жизни во внутригосударственных правовых системах, а также отсутствия условий для восстановления нарушенного права, граждане обращаются в Европейский Суд по правам человека (далее – Суд) для получения защиты. Несмотря на существующие доктринальные противоречия в толковании содержания права на охрану частной жизни, а также на распространенность случаев его нарушения, и, как следствие, обращению граждан в Суд, данный вопрос является недостаточно изученным, что обуславливает актуальность данного исследования.

Важность рассматриваемой нормы заключается, прежде всего в том, что благодаря её реализации в рамках национальных правовых систем создаются благоприятные условия для взаимодействия граждан между собой и личностного развития каждого индивида без какого-либо вмешательства, в том числе со стороны государства и его органов.

Предусмотренное в ст. 8 Конвенции право находит закрепление и в законодательстве большого количества государств, однако на практике возникают противоречивые ситуации, связанные с его реализацией, вызванные неоднозначным подходом к определению сущности, содержанию, условий и пределов осуществления рассматриваемого права.

Положения 8 статьи предполагают право каждого на уважение его личной и семейной жизни, его жилища и корреспонденции. Кроме этого, названной статьёй в рамках реализации исследуемого правомочия установлен запрет вмешательства государства в перечисленные сферы. Исключение составляют случаи, когда вмешательство в частную жизнь и нарушение тайны корреспонденции объективно является необходимым для общественно важных целей. Такими целями, согласно положениям ст. 8 Конвенции, являются обеспечение национальной безопасности и общественного порядка, экономического благополучия государства, а также охрана здоровья или нравственности. Таким образом, Конвенцией предполагается возможность вмешательство в частную жизнь в случаях предотвращения той или иной опасности в интересах государства, общества и отдельных индивидов. Однако при применении мер, являющихся вмешательством в частную жизнь, важным является не только факт исполнения требований национального законодательства, но и реализация принципа верховенства права при формировании внутригосударственных законов, допускающих полномочия органов власти вмешиваться в частную жизнь граждан.

В Российской Федерации право на неприкосновенность частной жизни, личную и семейную тайну, защиту своей чести и доброго имени предусматривается статьей 23 Конституции [2]. В ч. 2 названной статьи отмечено, что каждый имеет право на тайну переписки, телефонных переговоров, почтовых, телеграфных и иных сообщений. Ограничение этого права допускается только на основании судебного решения. Данное положение находит закрепление и в процессуальном законодательстве России. Так, согласно ч. 1 ст. 13 Уголовно-процессуального кодекса РФ, ограничение права гражданина на тайну переписки, телефонных и иных переговоров, почтовых, телеграфных и иных сообщений допускается только на основании судебного решения [3]. В ст. 12 УПК устанавливается, что осмотр жилища производится только с согласия проживающих в нем лиц или на основании судебного решения, за исключением случаев, когда проведение такой меры объективно нельзя откладывать. Обыск и выемка в жилище могут производиться на основании судебного решения, за исключением случаев, когда проведение таких действий не терпит отлагательств. Таким образом, установленное ст. 8 Конвенции право имплементировано в российское законодательство и закрепляется как в Основном законе, так и в процессуальном законодательстве.

Анализируемую норму можно толковать и применять достаточно широко, так как необходимость защищать неприкосновенность частной жизни распространяется на многие сферы жизни общества. Несмотря на то, что не ко всем возникающим между гражданами отношениям и социальным связям можно применять понятие «частная жизнь», сферы жизни и деятельности общества, на которые оно распространяется, весьма разнообразны. Это и вопросы экологического характера, и проблемы репродуктивного здоровья, и право на развитие и самостоятельность личности, и вопросы связей между биологическими родителями и детьми, и проблемы недвижимости, и принципы корреспонденции заключенных.

Более детального рассмотрения заслуживает проблема неприкосновенности частной жизни, связанной с адвокатской тайной. Так, между адвокатом и его клиентом складываются особого рода взаимоотношения, на которые также распространяется действие статьи 8 Конвенции. В п.п. 1 и 2 ст. 6 Кодекса профессиональной этики адвоката сохранение адвокатской тайны определено в качестве основания доверия адвокату и безусловного приоритета деятельности последнего [4]. Важно отметить, что хранение адвокатской тайны не лимитируется временными сроками и адвокат не может быть освобожден от обязанности соблюдать её никем, кроме самого доверителя.

А.Ф. Кони, отмечая специфику взаимоотношений между адвокатом и его клиентом, писал: «Защитнику открываются тайники души, ему стараются разъяснить свою невиновность или объяснить свое падение и свой скрываемый от других позор, такими подробностями личной жизни и семейного быта, по отношению к которым слепая Фемида должна быть и глухою» [5, с. 153]. Таким образом, не вызывает сомнения значимость соблюдения адвокатской тайны и неприкосновенности в этой связи корреспонденции адвоката. При этом в различных государствах имели место действия органов публичной власти, которые расценивались адвокатами как нарушение неприкосновенности частной жизни. Несмотря на обращения в национальные судебные органы, восстановить нарушенное право не всегда удавалось, что служило причиной обращения в Суд.

Институт адвокатской тайны развивался на протяжении многих веков начиная со времен римского права. Так, Цицерон в «Филиппиках» выражает осуждение адвоката, который предал доверие своего клиента. А в Кодексе Юстиниана роль адвоката отождествлена с ролью солдата, который сражается за защиту родины. С развитием правовых систем различных государств адвокатская тайна не утратила своей значимости. Данный институт получал закрепление в национальных системах права. Так, обязанность сохранять адвокатскую тайну можно найти уже в праве средневековой Германии 1495 года. В настоящее время конфиденциальный характер отношений между адвокатом и клиентом является важнейшим атрибутом демократического общества. Данную позицию выражает Милан Ходас, обращая внимание на то, что «институт адвокатской тайны в демократическом обществе связан с преследованием законных демократических целей и верховенства закона». Кроме этого, исследователь подчеркивает, что «обязанность адвоката соблюдать конфиденциальность, устанавливающую доверительные отношения между адвокатом и клиентом, может рассматриваться как основной элемент и основное условие оказания юридической помощи и обеспечения правосудия» [9]. Аналогичная точка зрения сформулирована в решении Конституционного Суда Чешской Республики, а именно: «Обязательство сохранять конфиденциальность является основной предпосылкой для предоставления юридической помощи и, следовательно, необходимое условие функционирования демократического общества».

Право на конфиденциальность сведений, полученных адвокатом в процессе взаимодействия с клиентом, является гарантией, прежде всего, для клиента, а не для адвоката. Нельзя не согласиться с мнением Милана Ходаса, что адвокат в данном случае не осуществляет свои права, а, наоборот, выполняет важные обязанности своей профессии, предусмотренные законом. Кроме этого, реализация института адвокатской тайны является гарантией права на осуществление справедливого судебного разбирательства для клиента адвоката. По этой причине данную гарантию нельзя расценивать как привилегию адвоката. Однако наиболее важные решения, касающиеся защиты конфиденциальности в отношениях адвоката и клиента, принятые ЕСПЧ, основаны на статье 8 Конвенции, защищающей частную жизнь, что подтверждается в исследовании Профессора Тарна Спронкена и Яна Фермона [10].

Проанализируем далее на примере некоторых дел, рассмотренных Судом, какие меры были расценены как неправомерное и несоразмерное преследуемым законом целям вмешательство в частную жизнь, а какие были признаны необходимыми в демократическом обществе.

В качестве первого примера приведем дело, связанное с обыском в офисе адвоката Нимитца, который, по мнению заявителя, являлся вмешательством в его частную жизнь и нарушал адвокатскую тайну (Нимитц против Германии (Niemietz v. Germany): Постановление Европейского Суда по правам человека от 16 декабря 1992 года (жалоба N 13710/88) [6]. Обращению в Суд предшествовали следующие обстоятельства. В адрес судьи районного суда во Фрайзинге от имени антиклерикальной рабочей группы политической партии, председателем которой был господин Нимитц, было отправлено письмо, содержащее угрозы. Письмо было подписано именем Клаус Вегнер, как выяснилось позже, - вымышленным. По факту данного деяния против Клауса Вегнера было возбуждено уголовное дело. В рамках данного дела был выдан ордер на обыск офиса Нимитца, так как почта для политической партии, председателем которой был заявитель, направлялась на абонентский ящик в почтовом отделении, а затем пересылалась в его офис. Однако данная мера оказалась безрезультативной, данные о Клаусе Вегнере не были найдены, в связи с чем уголовное дело было прекращено.

Господин Нимитц обращался в национальные суды с жалобой на незаконность произведенного у него обыска, так как он противоречил нормам, защищающим профессиональную тайну. Однако 1-й Земельный суд Мюнхена расценил жалобу как неприемлемую, а Федеральный Конституционный суд отклонил её, поэтому Нимитц обратился в Европейский Суд по правам человека.

Рассматривая обстоятельства данного дела, Суд обратил внимание на следующее. В проведенном обыске Суд усмотрел нарушение права на тайну корреспонденции, так как в ходе осуществления данной меры были просмотрены четыре шкафа-картотеки с данными, касающихся клиентов заявителя и шесть личных досье. Среди просмотренных материалов была и корреспонденция господина Нимитца, и иные материалы, которые можно считать подпадающими под действие статьи 8 Конвенции. Важно отметить, что при этом Суд не отрицал правомерность цели данного вмешательства, так как используемая мера была направлена на предотвращение преступления и защиту чести судьи. Однако ордер содержал абстрактные и слишком обобщенные предписания без какой-либо конкретизации. Так, в ордере предписывалось найти и изъять «документы», раскрывающие личность Клауса Вегнера. Кроме этого, Суд учёл, что при обыске не были соблюдены специальные процедурные гарантии, такие как присутствие независимых наблюдателей.

Учитывая приведенные обстоятельства, Суд сделал вывод, что проведение обыска посягало на адвокатскую тайну и не было соразмерно обстоятельствам. Также Суд отметил, что данная ситуация могла оказать негативное воздействие на профессиональную репутацию господина Нимитца как в глазах его клиентов, так и общественности в целом. Таким образом, Суд признал проведение обыска в офисе заявителя посягающим на неприкосновенность частной жизни и противоречащим положениям статьи 8 Конвенции.

Рассмотренное решение Суда свидетельствует о том, что вмешательство в частную жизнь может быть признано противоречащим нормам Конвенции, несмотря на правомерность преследуемой цели если, во-первых, предписания на проводимую меру не конкретизированы; во-вторых, вмешательство не соразмерно обстоятельствам, предшествующим его проведению; в-третьих, при отсутствии каких-либо процессуальных гарантий.

Немаловажным является наличие в законодательстве государства детальной регламентации правил и условий проведения вмешательства в частную жизнь и корреспонденцию. Так, при рассмотрении обстоятельств дела Суд учитывает наличие в национальном праве норм, которые формируют у граждан представление, в каких обстоятельствах у государства появляется право на принятие подобных мер, о чем свидетельствует следующее решение. Восемнадцать граждан Финляндии, первым из которых был адвокат Петри Саллиен обратились в Суд с иском против Финляндской Республики с жалобой на нарушение неприкосновенности частной жизни, жилища и корреспонденции (Саллинен и другие заявители против Финляндии (Sallinen and Others v. Finland): Постановление Европейского Суда от 27 сентября 2005 г. (жалоба № 50882/99) [7]. Причиной обращения в Суд стали обыск и изъятие конфиденциальных материалов в юридической фирме первого заявителя. Саллиен был подозреваемым в подстрекательстве к недобросовестности должника при отягчающих обстоятельствах и в пособничестве данному деянию путём составления определенных документов, поэтому был выдан ордер на обыск в его адвокатской конторе, квартире и транспортных средствах.

В процессе обыска были просмотрены все файлы клиентов Саллиена, записные книжки, относящиеся к его встречам с клиентами, проверены все дискеты. Кроме этого, полиция скопировала жесткие диски компьютеров и изъяла два компьютера, в том числе тот, который содержал личные и профессиональные сообщения заявителя.

По итогу анализа обстоятельств дела Суд пришёл к выводу о наличии в оспариваемых действиях нарушения статьи 8 Конвенции по следующим основаниям. Прежде всего, Суд указал на то, положения Судебно-процессуального кодекса Финляндии недостаточно ясно регламентируют вопрос конфиденциальности, а национальное законодательство должно быть предельно точным. Данное требование к внутригосударственному законодательству обусловлено тем, что граждане должны иметь детальное представление, при наступлении каких обстоятельств государственные органы могут применять подобные меры, а при каких вмешательство недопустимо. Таким образом, формулировка «в соответствии с законом» в п. 2 ст. 8 Конвенции предполагает не только наличие юридических норм, служащих основанием для осуществления вмешательства во внутреннем законодательстве, но и доступность такой нормы для граждан, чтобы они могли в полной мере осознавать последствия таких мер. В вопросе обыска и изъятия предметов и материалов Суд подчеркнул, что закон, регулирующий проведение данных мер должен быть особенно четким и подробным. Кроме того, законодательство должно обеспечивать защиту личности от произвольного вмешательства в частную жизнь.

Важным обстоятельством, способствующим принятию Судом решения о неправомерности действий органов государства, являлось отсутствие надлежащих правовых гарантий при проведении данных мер в законодательстве Финляндии, так как при обыске и изъятии компьютеров не было независимого или судебного контроля. В этой связи Суд пояснил, что даже если бы в Финляндии существовало законодательство, которое с надлежащей степенью точности бы регулировало вмешательство в частную жизнь, в данной ситуации у заявителей не было даже минимальной степени защиты, что недопустимо в демократическом обществе. Таким образом, данная мера не является соответствующей закону.

На примере данного решения можно сделать вывод, что при определении правомерности или неправомерности вмешательства в частную жизнь и корреспонденцию Суд обращает внимание на наличие в национальном праве четкой и подробной регламентации проведения соответствующих процедур, которая давала бы возможность заинтересованным лицам в полной мере осознавать последствия такого вмешательства и норм, регулирующих конфиденциальность при его осуществлении. Кроме этого, даже при наличии законодательства, отвечающих названным Судом требованиям, немаловажным является наличие правовых гарантий и защищенности граждан от произвольного вмешательства.

Однако если законодательство государства четко определяет порядок и пределы осуществления вмешательства, соразмерному преследуемой цели, и устанавливает правовые гарантии, Суд не признает в подобном деянии наличие признаков нарушения статьи 8 Конвенции. Это подтверждает следующее решение Суда.

Адвокат Мишо обратился в Суд с иском к Франции, так как, по его мнению, сформулированная в профессиональном регламенте обязанность адвокатов является нарушением права на уважение и неприкосновенность корреспонденции (Мишо против Франции (Michaud v. France): Постановление Европейского Суда по правам человека от 6 декабря 2012 г. (жалоба № 12323/11, ECHR 2012) [8]. Так, Национальный совет адвокатуры утвердил профессиональный регламент, согласно которому на адвокатов возлагалась обязанность при определенных обстоятельствах доносить в Управление разведки и противодействия подпольным финансовым схемам о принадлежащих их клиентам денежным суммам, которые, по их мнению, получены за счет легализации денежных средств.

Как указал заявитель, возложенная на адвокатов обязанность представляет нарушение их права на уважение корреспонденции, по той причине, что они должны были доносить информацию, которая стала им известна за счет взаимодействия с другими лицами. Мишо отметил, что в случае возникновения определенных регламентом обстоятельств, он будет вынужден передавать информацию о клиентах, а если уклонится – подвергнется дисциплинарным санкциям вплоть до лишения статуса адвоката. Таким образом, по мнению Мишо, обязанность адвоката доносить о подобных подозрениях является «длящимся вмешательством» во взаимоотношения между адвокатом и клиентом.

Несмотря на приведенные заявителем аргументы, Суд не признал положения регламента нарушающими ст. 8 Конвенции и посягающими на неприкосновенность частной жизни и корреспонденции. Во-первых, Суд указал на доступность и ясность требований при описании возложенной на адвокатов обязанности. Во-вторых, целью возложения на адвокатов оспариваемой обязанности являлось предотвращение легализации денежным средств и сопутствующих преступлений, а значит, цель в данном случае является законной.

Далее, особое внимание Суд обратил внимание на строгую ограниченность ситуаций, при которых у адвокатов возникала оспариваемая обязанность. Первый - если они были участниками финансовых или имущественных сделок или действовали в качестве доверительных собственников от имени и в интересах своих клиентов. Второй - если они оказывали своим клиентам помощь при совершении или приготовлении транзакций относительно некоторых операций. Среди таких операций были установлены покупка и продажа недвижимого имущества или коммерческих структур; управление денежными средствами, ценными бумагами или иными активами клиентов; организация вкладов, необходимых для учреждения компаний; учреждение, деятельность компаний или управление ими; создание, деятельность иностранных трастов в соответствии с иностранным законодательством или аналогичных структур или управление ими. Таким образом, перечень случаев, в которых адвокаты обязаны были передавать сведения о своих клиентах, носит исчерпывающий характер, что исключает произвольное вмешательство в частную жизнь.

Немаловажным Суд счёл и то обстоятельство, что адвокаты обязаны передавать сведения не непосредственно в Управление разведки и противодействия подпольным финансовым схемам, а председателю адвокатского совета Государственного совета и Кассационного суда или председателю адвокатского совета, членами которого они являлись. То есть, информация должна передаваться лицу, которое подчиняется тем же правилам поведения, что и адвокаты. Более того, это лицо избирается равными ему членами, что обеспечивает соблюдение адвокатской тайны.

На основании изложенных обстоятельств, Суд решил, что обжалуемая обязанность не является несоразмерным вмешательством в профессиональную деятельность адвокатов и преследует особо важную законную цель.

Проанализированное решение даёт основание сформулировать условия, при одновременном наличии которых Суд не признает деяние несоразмерным вмешательством в частную жизнь. Это, во-первых, соответствие принимаемых мер преследуемой законом цели, например предупреждение совершения преступлений. Во-вторых, наличие подробной регламентации в законе, в каких именно случаях должна приниматься данная мера. В-третьих, присутствие правовых гарантий, которые бы не допускали произвола при реализации возложенных законом правомочий на осуществление тех или иных мер.

Обобщая вышесказанное, отметим, что одной из важнейших сфер, на которые распространяется действие статьи 8 Конвенции, является профессиональная деятельность адвоката, его взаимодействие с клиентами и соблюдение адвокатской тайны. Несмотря на закрепление права на уважение частной жизни, жилища и корреспонденции на международном уровне, не во всех государствах существует система правовых гарантий, которая защищала бы граждан, в том числе являющихся адвокатами, от произвольного вмешательства в частную жизнь, что негативно сказывается и на реализации такого важнейшего института для правовых демократических государств как адвокатская тайна. Так, в законодательстве некоторых современных государств закрепляются полномочия государственных органов, которые, по сути, являются вторжением в частную жизнь и нарушают конфиденциальность в отношениях адвоката и его клиентов, однако при этом не урегулировано, в каких случаях у органов публичной власти возникают соответствующие правомочия. Кроме этого, подобные процедуры зачастую проводятся без применения каких-либо процессуальных гарантий либо же такие гарантии не предусмотрены.

Проанализированные материалы практики Суда свидетельствуют об обязательном наличии одновременно ряда условий для признания вмешательства в частную жизнь правомерным. Это, прежде всего, соразмерность преследуемой цели, для которой применяется вторжение в частную жизнь и её правомерность. Кроме этого, предписания на осуществление данной меры должны быть конкретизированы. Далее, в законодательстве государства должны быть четко установлены и определены обстоятельства, при наступлении которых у государственных органов возникает право нарушить неприкосновенность частной жизни. При этом Суд учитывает не только наличие такой нормы, но и доступность её для восприятия гражданами. Так, при отсутствии этого условия даже при правомерности преследуемой цели Суд признает наличие нарушения статьи 8 Конвенции. Немаловажным является и закрепление пределов осуществляемых мер. Наконец, при принятии решения о наличии или отсутствии нарушения права на неприкосновенность частной жизни Суд особое внимание акцентирует на наличие процессуально-правовых гарантий при осуществлении вмешательства в ту или иную частной жизни. При соблюдении остальных условий, но при отсутствии этого, Суд не признает вмешательство правомерным.

Как справедливо отметил Милан Ходас, «незначительные нарушения института адвокатской тайны могут представлять собой грубые нарушения конституционных прав, таких как право на защиту, право на защиту частной жизни или право на свободное занятие профессиональной деятельностью» [9]. Законодательство многих современных государств несовершенно в вопросе правовых гарантий невмешательства в частную жизнь, в частности, адвокатской тайны, и законодательной регламентации данных процедур, о чем свидетельствуют позиции, сформулированные Судом. Развитие общественных отношений способствует появлению новых аспектов, на которые распространяется право, закрепленное статьёй 8 Конвенции, в том числе в вопросе осуществления профессиональной деятельности адвоката, поэтому рассмотрение данной проблемы будет оставаться актуальным в дальнейшем.

Список литературы:

1. Конвенция о защите прав человека и основных свобод (Рим 04.11.1950)//Бюллетень международных договоров. Март 2001. N 3.
2. Конституция Российской Федерации (принята всенародным голосованием 12 декабря 1993 г.)//Собрание законодательства Российской Федерации. 26 января 2009 г. N 4. Ст. 445.
3. Уголовно-процессуальный кодекс Российской Федерации от 18 декабря 2001 г. N 174-ФЗ// Собрании законодательства Российской Федерации от 24 декабря 2001 г. N 52 (часть I) ст. 4921
4. Кодекс профессиональной этики адвоката (принят первым Всероссийским съездом адвокатов 31 января 2003 г.)// "Российская газета" от 5 октября 2005 г. N 222
5. Кони А.Ф. Общие черты судебной этики: доклад на заседании Московского Психологического общества 22 декабря 1901 г.//Традиции адвокатской этики. Избранные труды российских и французских адвокатов (ХIХ-нач. ХХ века). СПб: Юридический центр пресс, 2004. С. 153
6. Нимитц против Германии (Niemietz v. Germany): Постановление Европейского Суда по правам человека от 16 декабря 1992 года (жалоба N 13710/88)//[Электронный ресурс]. – Режим доступа: URL: http://www.echr.ru/documents/doc/2461421/2461421.htm (дата обращения: 30.10.2021)
7. Саллинен и другие заявители против Финляндии (Sallinen and Others v. Finland): постановление Европейского Суда от 27 сентября 2005 г. (жалоба № 50882/99)//Сборник постановлений и решений Европейского Суда по правам человека ECHR 2002-VIII
8. Мишо против Франции (Michaud v. France): Постановление Европейского Суда по правам человека от 6 декабря 2012 г. (жалоба № 12323/11, ECHR 2012)// [Электронный ресурс]. – Режим доступа: URL: http://ivo.garant.ru/#/document/70418764/paragraph/1:0 (дата обращения: 30.10.2021).
9. Milan Hodás Attorney-client privilege (History and aim – constitutional view)// [Электронный ресурс].- Режим доступа: URL: https://apcz.umk.pl/SIT/article/view/SIT.2017.030/15737 (дата обращения: 20.12.2021)
10. Taru Spronken, Jan Fermon. Protection of Attorney-Client Privilege in Europe// [Электронный ресурс]. - Режим доступа: URL:https://elibrary.law.psu.edu/cgi/viewcontent.cgi?article=1252&context=psilr (дата обращения: 20.12.2021)