ВОСПРИЯТИЕ КРАСНОЙ АРМИИ И СОВЕТСКОЙ ВЛАСТИ РУССКОЙ ОБЩИНОЙ ЛАТВИИ В 1940-1941 ГГ.

Статья подготовлена при поддержке гранта РФФИ a1 17-31-00004 «“Потонувший мир” Б.А. Энгельгардта как зеркало российской истории рубежа XIX-XX веков».

АННОТАЦИЯ

В статье рассматривается восприятие русской общиной Латвии, проживающей в этом независимом государстве в межвоенное время, ползучей советизации республики, а также ввода в страну соединений Красной армии в 1940 г. Статья основана на архивном материале, данных, предоставленных непосредственными участниками событий тех лет и новейшей историографии.

Ключевые слова: советская власть, Красная армия, Латвия, эмиграция.

Восприятие советизации государств Балтии в середине 1940 -середине 1941 гг. по сей день представляет собой спорный и крайне политизированный сюжет не только истории Советского союза, но и краеугольный камень истории Латвии, Литвы и Эстонии. Именно с этого времени, «первого советского года», берет отчет история балтийских стран под советским владычеством, история все чаще воспринимаемая как насильственная советизация и даже как оккупация. Не вдаваясь в подробности терминологии описываемого процесса, в данной работе мы поставим перед собой иную задачу, а именно: рассмотрение процесса советизации со стороны русской общины Латвии, крайне разнородной и разобщенной. Русские в Латвии в межвоенные годы принимали участие в политической жизни страны, активно продвигали своих кандидатов на выборах в сейм, смогли долгое время отстаивать свою собствен­ную позицию в вопросе единения местных православных приходов с Московской Патриархией. Однако с приходом советской власти и Красной армии перед ними встала дилемма: с одной стороны, постепен­ное включение Латвии в состав СССР могло напомнить о построении ранее разрушенной имперской парадигмы, сторонниками которой были многие эмигранты; с другой, немалая часть изгнанников принимала непосредственное участие в Гражданской войне в России и ненавидела большевиков.

Для того, чтобы раскрытие темы было наиболее ярким, мы взяли три источника. Первый – частично опубликованные, а по большей части неопубликованные воспоминания известного военного и политического деятеля царской России, бывшего участника Белого Движения Бориса Александровича Энгельгардта, хранящиеся в архиве отдела рукописей Российской национальной библиотеки [1]. Борис Александрович был в 1940 г. арестован, однако сумел пережить ссылку в Среднюю Азию, а благодаря письмам на имя Сталина и заступничеству своих одно­кашников по пажескому корпусу, смог сразу после войны вернуться в Ригу и дожить до 1962 г. [3, c. 135-136.] В связи с довольно благо­получной для репрессированного представителя русской общины Латвии биографией, его воспоминания достаточно нейтральны по отношению к советской власти, невооруженным глазом в них видна авторская самоцензура.

Второй источник представляет собой интервью автора этих строк с жительницей Санкт-Петербурга, дочерью диакона Иоанна Гонестова, репрессированного в «первый советский год» и погибшего в сталинских лагерях [2]. Людмила Ивановна пережила все тяготы вынужденных скитаний по Крайнему Северу и смогла посетить «рижские адреса» своего детства только в начале 1960-х гг. Несмотря на преклонный возраст, она прекрасно помнит основных действующих лиц русской общины Латвии 1930-х-начала 1940-х гг. и ярко характеризует период «первого советского года».

Третий источник представляет собой материалы доклада доктора исторических наук, сотрудницы университета Даугавпилса Ирены Салениеце, в котором она представляет результаты работы центра устной истории своего учебного заведения [4]. В частности, особо интересно отметить опросы русских респондентов о советской власти и Красной армии в 1940-1941 гг.

Общим в воспоминаниях многих жителей Латвии было стремление продемонстрировать беспомощность властей независимой Латвии перед ползучей и неминуемой советизацией. Несмотря на то, что сам поли­тический режим Карлиса Ульманиса охарактеризовывался по-разному, часть русских положительно оценивало латвийский авторитарный режим 1934-1940 гг. Так, к примеру, Людмила Ивановна Гонестова отмечала, что годы диктатуры – лучшее время в истории Латвии и особо отмечала факт признания организаторских способностей Ульманиса во время его недолгой ссылки в РСФСР и Туркменскую ССР [2]. Энгельгардт же отмечал в своих воспоминаниях, что в первую очередь приход красно­армейцев и советской власти потряс латышскую интеллигенцию, она сразу поняла, что независимости Латвии скоро придет конец [1, л. 1].

Определенная рефлексия у вышеперечисленных представителей русской общины была по поводу той части латвийского общества, которая встретила с воодушевлением Красную армию. Особо подчер­кивалось этническое (в первую очередь еврейское) происхождение просоветских симпатизантов: «Кое-где советские части были встречены приветственными демонстрациями, преимущественно со стороны еврейской части населения столицы. Еврейская молодежь появлялась на улицах, разукрашенная красными бантами. В районе вокзала произошли беспорядки, были случаи нападения на полицию и попытка проникнуть в здание префектуры» [1, л. 1]. Впоследствии подобные настроения еще сильнее усилят градус бытового антисемитизма и породят порочную цепочку причинно-следственных связей среди местных: евреи поддер­живают СССР, следовательно новая власть еврейская по своей сути (самая яркое подтверждение этого тезиса – ходившие в определенных кругах прозвище председателя президиума Верховного Совета Латвийской ССР Августа Кирхенштейна, имевшего еврейские корни-«Синагогенштейн») [5, c. 113.]. Л.И. Гонестова также признает факт того, что еврейское население теплее отнеслось к приходу Красной армии, чем местное латышское и отчасти русское, однако ключевую роль в складывании местных просовестких органов власти и пропаганды отдает все же старым латышам-большевикам, «возвращенным» советами в 1940 г. в Латвию [2].

Различается и восприятие красноармейцев. Та же Людмила Ивановна особо отмечает, что среди них было много представителей монголоидной расы, говорит о их стесненном материальном положении и очень скром­ном внешнем облике [2]. Борис Энгельгардт, наоборот, подчеркивает отличие красноармейцев 1940 г. от «красных банд» времен Гражданской войны в России, с которыми ему довелось сражаться. Он отмечает, что именно благодаря красноармейцам был положен конец мародерству и эксцессам со стороны просоветски настроенных рижан [1, л. 1]. Сам же он задавался вполне резонным вопросом: кто они советские солдаты: «С любопытством глядел я на русских военных в незнакомой мне теперь форме и невольно задавал себе вопрос: «Что-то принесли они мне с собой?» [1, л. 4]. Он же отмечал, что некоторые скептически настро­енные к перспективе советизации Балтии латышские политические деятели, к примеру бывший депутат И. Трасуп, отмечали, что красно­армейцы уже не имеют ничего общего с РККА образца Гражданской войны и любой акт самоуправства солдат, в особенности в связи с реквизицей скота у хуторян, вызывал строгие наказание от военного начальства [1, л. 2].

Но одно дело восприятие Красной армии, и совсем другое – отно­шение к самой системе в целом. Так, респонденты даугавпилсского центра устной истории критично оценивали большевистскую систему: «Советы» — что за государство «Советы»? В детстве не знали... была Россия, я знал по матери рассказу... но России не стало, стали «Советы», большевики... они шли по шоссе войска советские... они говорят, как и мы, по-русски. Я удивился: «Советы» и вдруг говорят так же, по-русски» [4, c. 249-250]. Недоверие было обусловлено двумя основ­ными причинами: памятью старшего поколения о событиях 1917 гг. и Гражданской войны, а также началом жесткой антирелигиозной пропагандой и прямыми гонениями на Церковь и верующих, которые очень быстро развернулись и на территории Латвии.

Борис Энгельгардт воспроизводит более богатую палитру отно­шения к советской власти. В его воспоминаниях фигурирует русский кузнец Сергей Тихомиров, владеющим неплохим участком земли под Режицами (Резекне). Тихомиров недоумевает по поводу прихода красноармейцев и, с одной стороны, воспринимает их как силу русскую и ограничившую бытовой (в первую очередь языковой) снобизм латышей, но с другой, боится появления колхозов на территории Латвии [1, c. 2]. Сам Энгельгардт также сходится во мнении о том, что опасность колхозной системы усилила антисоветские настроения как латышского, так и русского населения республики [1, c. 2].

Наконец, главный поворот в отношении к советской власти – начало репрессий. Каждый из респондентов в той или иной степени пострадал от сталинских арестов «первого советского года». Тот же Энгельгардт не воспользовался возможностью эвакуации в Германии, хотя имел полное право покинуть Латвию в связи с наличием немецких корней. Это фатальное решение стоило ему ареста, перевода в Москву и скорой среднеазиатской ссылки.

Людмила Ивановна отмечает, что постепенно стал меняться микро­климат в ее школе, произошло разделение среди учеников на тех, кто смог принять новую власть с ее запретом преподавания Закона Божия, танцами и пропагандистскими увеселительными собраниями и теми, кто прохладно отнесся к советским нововведениям. Чаще всего родителей вторых арестовывали. Саму Людмилу Ивановну вместе семьей репрес­сировали и выслали из Латвии в самый черный день для местного населения – 14 июня 1941 г.

В итоге следует отметить, что первоначально русская община приняла Красную армию тепло, хоть и с некоторой осторожностью, с одновременной надеждой на прорусские изменения в стране. Рядовые солдаты воспринимались без какой-либо превалирующей отрицательной коннотации, во многом как фактор стабильности в обществе. Советизации же боялись, памятуя о событиях 1917-1920 гг. Однако вскоре все даже наиболее радужные надежды сошли на нет, как только в республике развернулись репрессии, под которые попали многие активные члены русской общины.

Список литературы:

1. Энгельгардт Б.А. Воспоминания: 1940-1941 гг. // ОР РНБ.Ф. 1052, Д. 41.
2. Интервью с Л.И. Гонестовой 13 декабря 2016 г.
3. Мунжукова С.И. Б.А. Энгельгардт и судьба его воспоминаний. 1940-е –1960-е годы // Новейшая история России. 2016. № 1 (15). С. 134 – 145.
4. Салениеце И. Жители Латвии и воины двух армий в годы Второй мировой войны //Маленький человек и большая война в истории России: середина XIX – середина XXв. Международный коллоквиум (Санкт-Петербург, 17‑20 июня 2013 г.): научный доклад. СПб.: нестор-история, 2013. С. 242–254.
5. Синицын Ф.Л. Советская нация и война. Национальный вопрос в СССР. 1933-1945. М.: Центрполиграф, 2018. 543 с.