НИКОЛАЙ  АВКСЕНТЬЕВИЧ  ВАЛЯШКО  И  ИДЕОЛОГИЧЕСКИЕ  КАМПАНИИ  СОВЕТСКОЙ  ВЛАСТИ  В  СФЕРЕ  НАУКИ  1920-Х—1950-Х  ГОДОВ

Фесенко  Владимир  Юрьевич

преподаватель  ХНТУСХ,  г.  Харьков

E-mail:  face@ukr.net

Постановка  проблемы.  Советская  наука,  по  праву,  считалась  одной  из  передовых  в  мире,  особенно  это  касалось  точных  наук,  так  как  гуманитарные  дисциплины,  фактически  с  момента  установления  советской  власти  находились  под  жестким  идеологическим  прессингом.  Однако  нельзя  утверждать,  что  и  ученые  естественнонаучного  цикла  не  находились  под  давлением  со  стороны  государства.  Какое  влияние  это  оказывало  на  научную  деятельность  и  судьбу  ученых?  В  связи  с  этим,  небезынтересным  выглядит  обращение  к  малоизученным  страницам  биографии  известного  химика-фармацевта,  одного  из  создателей  отечественной  школы  спектрографических  методов  исследования,  Николая  Авксентьевича  Валяшко  (1871—1955). 

Анализ  актуальных  исследований.  Долгое  время  проблемам  взаимоотношения  ученого  и  власти  в  СССР  не  уделялось  достаточного  внимания.  Отдельные  публикации  периода  т.  н.  «оттепели»  не  могли  ликвидировать  дефицит  информации  по  этой  проблематике.  Лишь  в  годы  перестройки,  на  рубеже  1980—90-х,  началось  переосмысление  многих  событий  из  советского  прошлого  нашей  страны.  Историки  стали  ретранслировать  для  широкой  общественности  информацию  о  репрессивной  политике  большевистской  власти  против  своих  оппонентов.  Учитывая  тот  факт,  что  отношения  Н.  Валяшко  с  партийно-властными  структурами  большевиков  складывались  непросто  уже  с  начала  1920-х  гг.,  заслуживает  внимания,  ряд  публикаций  посвященных  масштабной  и  хорошо  спланированной  акции  советской  власти  1922  года  по  принудительной  высылке  заграницу  нескольких  десятков  представителей  интеллигенции,  в  основном  из  профессорско-преподавательского  состава  высших  учебных  заведений  Украинской  республики  [1—2,  5—6;  12—13;  23].  Среди  тех,  кого  планировали  выслать,  фигурировала  и  фамилия  Валяшко  [13,  с.  28].

Тем  не  менее,  в  литературе  данная  проблема  получила  фрагментарное  освещение,  поэтому,  при  работе  над  статьей,  автор,  главным  образом,  опирался  на  материалы  архивных  фондов  Государственного  архива  Харьковской  области  (ГАХО)  и  Музея  фармации  при  Национальном  фармацевтическом  университете,  а  также  воспоминания  людей  лично  знавших  Н.  Валяшко. 

В  качестве  цели  работы  автором  было  избрано  изучение  влияния,  оказанного  на  научно-исследовательскую  деятельность  и  личную  жизнь  профессора  идеологическими  кампаниями  советской  власти  начала  1920-х  и  начала  1950-х  гг.,  связанных  с  высылкой  из  страны  ряда  представителей  дореволюционной  интеллигенции  и  необоснованной  критикой  сторонников  теории  электромагнитного  резонанса  и  мезомерии  соответственно.

Изложение  основного  материала.  В  первые  годы  своего  существования  советская  власть,  с  одной  стороны,  пыталась  как  можно  быстрее  восстановить  государство,  хозяйство  которого  было  разрушено  мировой  и  гражданской  войнами.  Это  требовало  достаточного  количества  квалифицированных  специалистов.  Однако,  с  другой  стороны,  наиболее  радикальные  элементы  в  большевистской  партии  призывали  к  немедленному  освобождению  всех  общественных  структур  от  так  называемых  «старых  спецов»,  которые  являлись,  по  их  мнению,  потенциальными  врагами  новой  власти  [см.:  2;  105—106]. 

Рассматривая  привлечения  представителей  старой  интеллигенции  к  социалистическому  строительству  лишь  в  качестве  одной  из  форм  классовой  борьбы,  отдельные  большевистские  деятели,  в  том  числе  и  В.И.  Ленин,  не  просто  теоретически  обосновали  необходимость  заставить  их  «замолчать»  для  достижения  цели,  которую  ставит  перед  собой  революция.  В  присущем  большевикам  жестком  и  безапелляционном  стиле,  они  пытались  упорядочить  нормативную  базу,  которая  бы  предоставила  юридические  основания  для  извлечения  из  научной  среды  тех  преподавателей  и  членов  ученых  обществ,  которые  оставались  в  плену  идей  так  называемого  «просвещенного  гражданства»  и  могли  навредить  «победному  шествию  идей  большевизма»  в  высших  учебных  заведениях  республики  [6,  с.  218].

В  своем  секретном  письме  от  19  мая  1922  вождь  мирового  пролетариата  инструктировал  главу  Государственного  политического  управления  (ГПУ)  Ф.  Э.  Дзержинского:  «Т.  Дзержинский!  К  вопросу  о  высылке  за  границу  писателей  и  профессоров,  стоящих  на  стороне  контрреволюции.  Надо  к  этому  отнестись  тщательнее.  Без  подготовки  мы  наделаем  глупостей.  Прошу  обсудить  такие  меры  подготовки...  систематизировать  сведения  о  политических  взглядах  и  литературной  деятельности  профессоров  и  писателей»  [19,  с.  123].  Дзержинский  хорошо  понимал,  что  требует  от  него  шеф  и  прямо  говорил  своему  заместителю  И.  Уншлихту:  «На  каждого  интеллигента  у  нас  должна  быть  дело»  [цит.  по:  1,  с.  51].

Тогдашнее  отношение  власти  к  представителям  научной  элиты  было  очень  четко  охарактеризовано  на  страницах  газеты  «Коммунист»:  «Полезный  эффект,  который  дает  стране  «уважаемый»  профессор,  можно  изобразить  в  виде  дроби,  числитель  которой  определяется  запасом  его  знаний,  а  знаменатель  —  его  отчужденностью  от  рабоче-крестьянской  системы  строительства  общества.  Какими  бы  большими  ни  были  научные  достижения  того  или  иного  специалиста,  т.  е.  его  числитель,  но  когда  знаменатель  его  превышает,  Советская  власть  должна  сказать:  дробь  меньше  единицы  —  такой  спец  более  вреден,  чем  полезен!»  [цит.  по:  2,  с.  11].  Именно  в  контексте  подобных  идей  и  началось  генеральное  наступление  на  научную  интеллигенцию,  видным  представителем  которой  был  Н.А.  Валяшко.

8  июня  1922  года  на  заседании  политбюро  ЦК  РКП  (б)  было  принято  решение  о  создании  специальной  комиссии,  в  которую  вошли  И.  Уншлихт,  Д.  Курский  и  Л.  Каменев.  Ее  целью  было  рассмотрение  списков  интеллигентских  группировок,  подлежавших  депортации  [2,  с.  12].  Выполняя  директиву  высшего  партийного  органа,  ГПУ  требовало  от  своего  украинского  филиала  срочно  составить  списки  «антисоветской  интеллигенции»  с  детальными  характеристиками  на  каждого  [23,  с.  93].  При  этом  В.  Ленин,  в  письме  к  И.  Сталину  от  16  июля  1922  года,  отмечал  необходимость  особое  внимание  уделить  столице  Советской  Украины:  «...  нужно  проверить  Харьков,  мы  его  не  знаем,  это  для  нас  «заграница»  [21,  с.  87].

В  начале  августа  перечень  украинских  деятелей,  в  который  попало  77  фамилий  (из  них  32  профессора),  был  утвержден  председателем  республиканского  карательного  ведомства  В.  Манцевым  и  отправлен  в  Москву.  В  сопроводительной  записке  отмечалось,  что  все  списки  и  характеристики  предварительно  согласованы  с  партийными  комитетами  на  уровне  губерний,  а  по  профессорскому  составу  также  и  с  наркоматом  образования  и  утверждены  ЦК  КП(б)У  [12,  с.  123].  6  сентября  1922  года  появился  декрет  ВУЦИК  «Об  административном  выселении»,  который  обеспечивал  правовую  основу  высылки.

Николай  Авксентьевич,  в  отличие  от  некоторых  своих  коллег,  в  частности  И.  Красуского,  занимавшего  тогда  пост  ректора  Харьковского  технологического  института  (ХТИ)  и,  признанного  большевиками  как  «тип  несомненно  вредный»,  не  попал  в  этот  проскрипционный  список,  но  вскоре,  по  требованию  Москвы,  местные  чекисты  составляют  новый,  расширенный  его  вариант,  где  уже  фигурировали  фамилии  Ю.  Коршуна  и  Н.  Валяшко  [1,  с.  43;  13,  с.  28].  В  последующие  несколько  месяцев  профессор  в  полной  мере  ощутил  на  себе  двойственность  стандартов  большевистской  власти.

В  конце  сентября  1922  года  ученый  был  арестован  сотрудниками  ГПУ.  Видимо,  человек,  который,  не  принимал  непосредственного  участия  в  революционном  движении  и  вообще  старался  оставаться  вне  политики,  вызвал  подозрение  у  чиновников  от  новой  власти  [20,  л.  181].  Однако  невозможность  выдвинуть  какие-либо  конкретные  обвинения,  привела  к  тому,  что  вскоре  Н.  Валяшко  отпустили,  тем  не  менее,  власти  пытались  выслать  беспартийного  ученого  из  города,  и  из-за  этого  ему  пришлось  написать  заявление  об  увольнении  с  должности  директора  Харьковского  фармацевтического  института  (ХФИ),  незамедлительно  оставив  свой  пост  [14,  с.  284].

Вскоре  появилось  распоряжение,  подписанное  заместителем  председателя  ГПУ  В.  Балицким,  согласно  которому  Николай  Авксентьевич  должен  был  уехать  в  Германию,  в  связи  с  тем,  что  якобы  существовало  подозрение  относительно  шпионской  деятельности  известного  ученого  в  пользу  этой  страны  [20,  л.  74].  В  качестве  аргументов  приводились  данные  о  его  пребывании  в  Германии  во  время  заграничных  командировок  в  начале  века.  Только  лишь  получив  постановление  о  высылке,  М.  Валяшко  сразу  заявил  в  кругу  семьи:  «Я  выезжать  не  буду»  [3].  Он  был  настоящим  патриотом  и  хотел  остаться,  чтобы  продолжать  работать,  принося  пользу  родной  стране,  и  это,  несмотря  на  те  ужасные  условия,  в  которых  находилась  советская  наука  в  начале  1920-х  годов.  Так,  на  1922  год,  ежегодное  содержание  профессора  университета  составляло  всего  5  %  от  дореволюционного  уровня  [16,  с.  119].  К  счастью  дальнейшие  обстоятельства  сложились  в  пользу  ученого. 

Высылка  ведущего  специалиста  могла  нанести  существенный  ущерб  научно-исследовательской  работе  в  области  химии  и  фармации,  а  также  заметно  снизить  уровень  преподавания  учебных  дисциплин  связанных  с  этими  науками.  Надо  сказать,  что  еще  в  1919  году  Н.  Валяшко  получал  предложение  от  руководства  Пражского  университета,  входившего  в  число  ведущих  университетов  Европы,  возглавить  одну  из  кафедр  химического  направления,  однако  ученый  решил  не  покидать  Родину  [17].  Учитывая  эти  обстоятельства,  не  вызывает  удивления  обращение  декана  химического  факультета  технологического  института  в  Укрглавпрофобразование,  в  котором  делался  акцент  на  крайне  негативных  последствиях  возможного  отъезда  Н.  Валяшко  и  подчеркивалась  необходимость  сохранения  специалиста  такого  уровня  в  стенах  института  [7,  л.  1]. 

Впоследствии  коллективу  факультета  пришлось  обращаться  с  подобной  просьбой  в  ректорат  ХТИ,  потому  как  первое  ходатайство  было  отклонено  коллегией  Укрглавпрофобра.  На  этот  раз,  акцент  в  обращении  делался  на  том,  что  в  случае  высылки  профессора,  на  факультете  просто  некому  будет  преподавать  органическую  химию  и  еще  ряд  специализированных  дисциплин.  Чтобы  предотвратить  это,  ректорату  предлагалось  обратиться  с  ходатайством  к  правительству  республики  с  просьбой  оставить  ученого  [7,  л.  5].  Оживленная  реакция  и  волна  возмущения  со  стороны  научного  сообщества,  а  также  личное  обращение  Н.  Валяшко  в  ВУЦИК  УССР  с  просьбой  пересмотреть  его  дело,  заставили  чекистов  отказаться  от  своих  нелепых  обвинений. 

По  мнению  автора,  не  последнюю  роль  в  этом  сыграло  и  то,  что  партийным  функционерам  в  Украине,  после  соответствующей  огласки  мер,  предпринятых  против  интеллигенции  летом-осенью  1922  года,  стало  ясно,  что  в  случае  изгнания  на  чужбину  активных  общественных  деятелей,  они,  таким  образом,  объективно  усилят  интеллектуальные  силы  украинской  эмиграции  и  дискредитируют  свою  национальную  политику.  Более  того,  под  угрозой  окажется  весь  комплекс  мероприятий  советской  власти  связанный  с  созданием  в  украинской  эмигрантской  среде  так  называемого  «сменовеховства».  Незадолго  до  начала  мероприятий  по  внедрению  украинизации,  это  им  было  крайне  невыгодно.  Поэтому  в  предварительные  планы  были  внесены  определенные  коррективы.

24  ноября  1922  года  появилось  постановление  Политбюро  ЦК  КП(б)У  о  нежелательности  высылки  за  границу  деятелей  украинской  интеллигенции  [6,  с.  138].  Этот  документ  определил  дальнейший  ход  событий.  Вместо  высылки  заграницу,  для  большинства  ученых  планировалось  применить  практику  принудительного  переселения  в  отдаленные  районы  РСФСР,  а  некоторых,  оставить  на  месте,  усилив,  с  помощью  органов  ГПУ,  надзор  над  ними.  Как  свидетельствует  заседание  специальной  комиссии,  созданной  постановлением  Политбюро  ЦК  от  11  января  1923  года  «По  вопросу  об  украинской  интеллигенции»  от  1  февраля  1923  года,  после  детального  рассмотрения  кандидатур  представленных  ранее  на  высылку,  было  решено  оставить  профессора  [13,  с.  28].  Николай  Авксентьевич  продолжил  работу  в  столице  Советской  Украины. 

В  протоколе  №  103  заседания  ЦК  КП(б)У,  при  участии  председателя  ВУЦИК  Г.  Петровского  и  председателя  республиканского  НКВД  В.  Манцева,  это  мотивировалось  тем,  что  «учитывая  заявления  профессоров  Трефильева,  Валяшко,  Кураева,  Гаевского  и  Коршуна  об  их  лояльном  отношении  к  Советской  власти  и  ходатайств,  полученных  как  от  них  лично,  так  и  от  ряда  учреждений  относительно  оставления  их,  а  также,  учитывая,  что  по  данным  ГПУ  их  отношение  к  Советской  власти  резко  изменилось  в  сторону  лояльности,  Политбюро  ЦК  КП  (б)  считает  возможным  отменить  высылку  указанных  граждан  и  обращается  в  ЦК  РКП  (б)  с  просьбой  утвердить  данное  постановление...»  [5,  с.  262].  Это  завершило  эпопею  с  высылкой  профессора,  заставив  власть  косвенно  признать  ошибочность  своих  действий.

Второй  раз  столкновение  ученого  и  власти  произошло  уже  в  послевоенный  период.  В  то  время  в  общесоюзном  масштабе  усилилось  давление  тоталитарного  государства  на  ученых,  деятельность  которых,  по  тем  или  иным  причинам  не  вписывалась  в  существовавшие  догмы. 

В  1951  году  властью  проводилась  широкомасштабная  кампания,  целью  которой  было  усиление  идеологического  контроля  со  стороны  партийных  и  государственных  органов  над  органической  химией.  Это  не  было  чем-то  уникальным  для  того  времени.  Подобные  пропагандистские  мероприятия  под  лозунгами  очищения  советской  науки  от  «буржуазно-идеалистических»  теорий  и  «рабского  преклонения  перед  буржуазными  научными  авторитетами»,  проводились  и  в  других  областях  отечественной  науки  («лысенковщина»,  гонения  на  генетиков  и  кибернетиков  и  др.)  [22,  с.  97].  Все  это  происходило  на  фоне  набиравшего  обороты  идеологического  противостояния  между  двумя  сверхдержавами  в  годы  «холодной  войны».

Главным  объектом  критики  в  области  химии  стала  «теория  резонанса».  Авторство  теории  принадлежит  известному  американскому  химику  Лайнусу  Полингу.  Она  была  разработана  в  рамках  его  исследований  природы  химической  связи.  Спустя  три  года  данное  исследование  было  удостоено  Нобелевской  премии  в  области  химии  [11,  с.  312].  В  Советском  Союзе  на  теорию  резонанса  навесили  ярлык  «идеалистической».  Это  автоматически  исключало  ее  из  арсенала  отечественных  ученых.  Первый  удар  в  ходе  данной  «разоблачительной»  кампании  на  себя  приняли  сотрудники  химического  факультета  Московского  государственного  университета  Я.  Сыркин  и  М.  Дяткина.  Еще  с  конца  1940-х  гг.  они  читали  курс  теории  строения  химических  соединений,  используя  при  этом  наработки  зарубежных  коллег,  занимавшихся  теорией  резонанса. 

В  июне  1951  года  состоялась  «Всесоюзная  конференция  по  состоянию  теории  химического  состава  органической  химии».  Во  время  ее  заседаний  теория  резонанса  окончательно  была  заклеймена,  как  «буржуазная  лженаука»,  и  соответствующие  выводы  были  направлены  лично  Сталину  [15,  с.  1—5]. 

В  связи  с  этим,  в  начале  1950-х  годов  непростая  ситуация  сложилась  на  кафедре  органической  химии  Харьковского  политехнического  института,  которой  руководил  Н.  Валяшко.  В  1951—1952  годах  уничтожающей  критике  было  подвергнуто  его  видение  природы  химической  связи  и  использование  им  в  своих  работах,  в  том  числе  и  адресованных  студентам,  идей  западных  ученых  по  вопросам  разработки  концепций  электронного  резонанса  и  мезомерии.  Оно  было  признано  «крайне  вредным  заимствованием  из  буржуазной  науки,  ставящим  под  сомнение  приоритет  диалектико-материалистических  принципов  на  которых  базируется  марксистская  наука  над  идеалистическими»  [8,  л.  4—5].  Особую  пикантность  этой  ситуации  придавало  то,  что  среди  главных  критиков  внутри  кафедры  выступил  один  из  лучших  учеников  профессора  —  В.  Лаврушин.  На  эти  замечания,  Н.  Валяшко  справедливо  ответил,  что  при  разработке  данной  проблематики  никто  из  членов  кафедры  не  выступал  с  критикой. 

В  ежегодном  научном  отчете  за  1948  год  подготовленном  в  Харьковском  химико-технологическом  институте,  с  положительной  стороны  отмечалась  работа  кафедры  органической  химии,  которая  используя  «спектрографический  метод  исследований,  рассматривает  строение  молекул  и  протекание  химических  реакций  с  точки  зрения  новых  теорий  химии  —  электронной,  квантовой  механики  и  теории  резонанса,  что  является  самым  надежным  путем  к  объяснению  химических  свойств  молекул  и  установления  их  структуры»  [10,  л.  87].  Или  в  другом  месте  этого  же  отчета:  «Электронная  теория,  совмещенная  с  пониманием  резонанса,  позволяет  очень  детально  подойти  к  рассмотрению  данных,  полученных  с  помощью  изучения  спектров  поглощения  в  ультрафиолетовой  плоскости  и  объяснений  химических  свойств  молекул,  невыраженных  классическими  структурными  формулами»  [9,  л.  4].  Опираясь  на  эти  теории,  Н.  Валяшко  и  М.  Щербак,  еще  накануне  войны  провели  серию  спектрографических  исследования  3-оксибензальдегида  и  3,5-диоксибензальдегида,  результаты  которых  полностью  подтвердили  теоретические  положения  теории  квантового  резонанса  предложенные  Ингольдом  [4,  с.  1426].

Более  того,  доценты  В.  Близнюков  и  В.  Лаврушин  совместно  с  заведующим  кафедры  принимали  участие  в  разработке  теорий,  к  сокрушительной  критике  которых  перешли  после  «Всесоюзного  совещания  по  теории  химического  строения  в  органической  химии»  (июнь  1951  г.),  где  присутствовал  В.  Лаврушин.  Именно  там  было  осуждено  использование  некоторыми  отечественными  учеными  разработок  иностранных  коллег  [8,  л.  7]. 

Положение  еще  более  обострилось,  после  того,  как  по  материалам  совещания,  в  институтской  газете  «Ленинские  кадры»  была  опубликована  статья,  в  которой  указывалось  на  «низкий  идейный  уровень  преподавания  на  кафедре  органической  химии»  [18].  Николай  Авксентьевич,  понимая  всю  сложность  ситуации,  предлагал  не  начинать  «охоту  на  ведьм»,  а  совместными  усилиями  всех  членов  кафедры  исправить  указанные  «ошибки».  Для  этого,  по  его  мнению,  надо  было  провести  своеобразный  диспут,  в  рамках  которого  собрать  химиков,  философов,  физиков,  математиков  и  с  его  помощью  выяснить,  в  чем  же  ошибочность  теории  резонанса.  Диспут,  по  понятным  причинам  не  состоялся,  и  под  давлением  семьи,  профессор  вынужден  был  пойти  на  поиски  компромисса  [3]. 

Этот  эпизод  свидетельствует,  с  одной  стороны,  о  том,  что  даже  при  неблагоприятных  условиях,  Н.  Валяшко  до  последнего  оставался  сторонником  свободного  творческого  поиска,  а  с  другой,  указывает,  что  и  талантливые  ученые  в  условиях  тоталитарной  системы,  не  были  лишены  определенной  доли  конформизма  (имеется  в  виду  поведение  его  отдельных  последователей).

В  итоге,  6  октября  1951  года,  кафедрой  было  принято  постановление  о  признании  «ошибок»  и  готовности  следовать  партийному  курсу  в  области  науки.  В  частности,  в  нем  говорилось:  «Кафедра  с  удовлетворением  отмечает,  что  Всесоюзное  совещание  ярко  продемонстрировала  незыблемость  материалистической  теории  химического  строения  великого  русского  ученого  А.М.  Бутлерова,  являющуюся  фундаментом  современной  органической  химии.  Вместе  с  тем  совещание  единодушно  подвергло  сокрушающей  принципиальной  критике,  так  называемые  концепции  электронного  резонанса  Поллинга  и  мезомерии  Ингольда,  квалифицировав  их  как  идеалистические  и  механистические,  лишенные  какого-либо  научного  обоснования,  бесплодные  в  практическом  отношении,  препятствующие  развитию  химической  науки.  Это...  имеет  прямое  отношение  и  к  работе  нашей  кафедры,  в  которой  на  протяжении  последних  15  лет  в  лекциях,  практических  занятиях  со  студентами,  а  также  в  научных  работах,  концепции  резонанса  и  мезомерии  ошибочно  принимались  как  теоретическая  основа  для  объяснения  электронных  механизмов  и  реакций  органической  химии...  Основными  причинами,  способствовавшими  распространению  среди  советских  ученых  лженаучных  теорий,  были  недостаточное  развитие  научной  критики,  преклонение  перед  зарубежным  авторитетами,  слабое  внимание  к  вопросам  методологии  и  борьбе  за  материалистическое  мировоззрение  в  советской  химической  науке»  [8,  л.  7—10]. 

Логику  членов  кафедры  можно  прекрасно  понять.  Многие  из  них  осознали,  что  их  дальнейшая  карьера  может  оказаться  под  угрозой.  В  подобной  ситуации,  проще  всего  было  обвинить  во  всех  «грехах»  старого  профессора,  даже  на  35  году  советской  власти  так  и  не  сумевшего  преодолеть  свое  «низко  преклонение  перед  Западом»,  тем  самым  дистанцировавшись  от  якобы  ложных  идей. 

Так,  в  вышеупомянутом  постановлении,  именно  Николая  Авксентьевича  упрекали  в  том,  что  он  не  выполнял  решений  кафедры  о  пересмотре  методических  указаний  и  программ  для  студентов,  а  также  своего  учебного  пособия  «О  природе  химической  связи»,  текст  которого  «не  дает  развернутой  критики  идеализма  и  не  показывает  лженаучности  концепций  резонанса»  [8,  л.  8].  Заканчивалось  постановление  вполне  характерным  для  советской  эпохи  призывом  осуществить  коренную  перестройку  всей  деятельности  кафедры  в  духе  «исторических  указаний  товарища  Сталина  и  решений  ЦК  ВКП  (б)  по  идеологическим  вопросам». 

Указанный  эпизод  не  получил  освещения  в  большинстве  изданий  посвященных  выдающемуся  ученому.  Объяснение  этому  очень  простое.  Авторами  этих  изданий  были,  как  правило,  люди,  которые  либо  непосредственно  работали  с  Н.  Валяшко,  и  не  желали  компрометировать  себя,  или  же  те,  кто  получал  информацию  именно  от  коллег  Николая  Авксентьевича,  которые  не  были  заинтересованы  в  распространении  подобных  сведений. 

Подводя  итоги,  отметим,  что,  не  смотря  на  определенную  напряженность  в  отношениях  профессора  и  новой  власти,  которая  возникла  в  связи  с  высылкой  ряда  представителей  интеллигенции  за  пределы  республики  в  начале  1920-х  гг.,  большевики  своевременно  поняли,  что  потеря  научного  деятеля  такого  масштаба  может  нанести  серьезный  ущерб  как  передовым  исследованиям  в  области  органической  химии,  так  и  фармацевтическому  образованию.  В  дальнейшем,  Н.  Валяшко  получил  достаточно  неплохие  условия  для  научно-исследовательской  деятельности,  которая  разворачивалась  на  кафедре  органической  химии  в  стенах  химико-технологического  института  и  на  кафедре  фармацевтической  химии  и  фармакогнозии  фармацевтического  института.

Начало  1950-х  гг.  прошло  в  судьбе  заслуженного  деятеля  науки  под  знаком  нового  обострения  противостояния  с  властью.  На  этот  раз  оно  было  вызвано  тем,  что  ее  представители,  исключительно  по  идеологическим  соображениям,  осуждали  некоторые  теории,  которые  поддерживались  ученым,  в  частности  электромагнитного  резонанса  и  мезомерии.  Эти  события  крайне  негативно  сказались  на  психологическом  состоянии  Н.  Валяшко,  обусловив  завершение  им  активной  фазы  своей  научно-исследовательской  работы.

Список  литературы:

1. Адамський  В.  Депортація  української  інтелігенції  в  контексті  становлення  тоталітарного  режиму  /  В.  Адамський  //  Розбудова  держави.  —  1996.  —  №  8—9.  —  С.  40—44;  47—51.
2. Адамський  В.  Українська  наукова  еліта  як  об’єкт  політичних  репресій  на  початку  1920-х  років  /  В.  Адамський  //  Педагогічний  дискурс:  Збірник  наукових  праць.  —  Хмельницький:  ХГПА,  2007.  —  Випуск  2.  —  С.  10—20.
3. Валяшко  Алексей  Николаевич.  Интервью  от  25.01.  2013  [Аудиозапись].  —  Х.,  2013.  —  1  электрон.  опт.  диск  (CD-ROM).
4. Валяшко  Н.  Спектры  поглощения  и  конституция  производных  бензола.  Сообщ.  10.  3-окси-  и  3,5-диоксибензальдегиды  /  Н.  Валяшко,  М.  Щербак  //  Журнал  общей  химии.  —  1948.  —  Т.  8.  —  Вып.  14—15.  —  С.  1399—1427.
5. Васильев  К.  Философский  пароход  1922  года  (по  материалам  протоколов  заседаний  Политбюро  ЦК  КП(б)У)  /  К.  Васильев  //  Сумська  старовина.  —  2002.  —  №  10.  —  С.  258—264.
6. Высылка  вместо  расстрела.  Депортации  интеллигенции  в  документах  ВЧК-ГПУ.  1921  —  1923.  —  М.:  Русский  путь,  2005.  —  544  с.
7. Государственный  архив  Харьковской  области  (ГАХО)  —  Ф.Р.  1682.  —  Оп  2.  —  Д.  46.  Личное  дело  проф.  ХТИ  Валяшко  Николая  Авксентиевича.  —  1922.
8. ГАХО.  —  Ф.р.  1682.  —  Оп.  13.  —  Т.  1.  —  Д.  51.  Протоколы  заседаний  кафедры  за  1951—52  учебный  год.
9. ГАХО.  —  Ф.р.  4203.  —  Оп.  3.  —  Д.  118.  Научные  проблемы  разрабатываемые  институтом.
10. ГАХО.  —  Ф.р.  4203.  —  Оп.  11.  —  Д.  47.  —  Отчет  о  выполнении  плана  научно-исследовательских  работ  в  1948  год.
11. Грэхэм  Л.  Глава  ІХ.  Химия  /  Л.  Грэхэм  //  Естествознание,  философия  и  наука  о  человеческом  поведении  в  Советском  Союзе.  —  М.:  Политиздат,  1991.  —  480  с.
12. Гусєв  В.  «Застосувати  як  одну  з  репресивних  мір  проти  професури  вислання  за  межі  Федерації»  /  В.  Гусєв  //  Віче.  —  1994.  —  №  10.  —  С.  119—128.
13. Данилов  А.  «Изъятие  интеллигенции»  /  А.  Данилов  //  Еженедельник  2000.  —  2008.  —  11  января.  —  С.  27—28.
14. Історія  фармації  України  /  Р.В.  Богатирьова,  Ю.П.  Спіженко,  В.П.  Черних  та  ін.  —  Х.:  Прапор,  1999.  —  799  с.
15. К  итогам  совещания  по  теории  химического  строения  в  органической  химии  //  Сообщения  о  научных  работах  Менделеевского  общества.  —  1951.  —  Вып.  4.  —  С.  1—5.
16. Коляструк  О.  Інтелігенція  УСРР  у  1920-ті  роки:  повсякденне  життя  /  О.  Коляструк.  —  Х.  :  Раритети  України,  2010.  —  385  с.
17. Конференция  НФаУ  к  140-летию  Н.А.  Валяшка  [Электронный  ресурс].  —  Режим  доступа.  —  URL:  http://www.youtube.com/watch?v=pyns85t1RN8  (дата  обращения:  27.06.12).
18. Ленинские  кадры  (Издательство  ХПИ)  —  1951.  —  24  сентября.  —  С.  1—4.
19. Литвин  Н.  Вислання  професури  1922  року  як  ідеологічний  чинник  боротьби  з  українською  інтелігенцією  /  Н.  Литвин  //  Вісник  КНТЕУ.  —  2010.  —  №  3.  —  С.  119—126.
20. Музей  истории  фармации  Украины.  —  Ф.  1.  Валяшко  Н.А.  —  Д.  1.
21. Письмо  В.И.  Ленина  в  ЦК  ВКП(б)  в  отношении  интеллигенции  от  16  июля  1922  года  //  Высылка  вместо  расстрела.  Депортация  интеллигенции  в  документах  ВЧК-ГПУ.  1921—1923  /  Вступ.  ст.,  сост.  В.Г.  Макарова,  В.С.  Христофорова.  —  М.:  Русский  путь,  2005.  —  С.  86—87.
22. Сонин  А.  Печальный  юбилей  одной  кампании  /  А.  Сонин  //  Вестник  РАН.  —  1991.  —  Т.  61.  —  №  8.  —  С.  96—107.
23. Ченцов  В.  Політичні  репресії  в  Радянській  Україні  /  В.  Ченцов.  —  К.,  2000.