БЕЖЕНЦЫ НА ЮЖНОМ УРАЛЕ В УСЛОВИЯХ ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ

Шмакова  Наталья  Николаевна

канд.  ист.  наук,  доцент  ОГПУ,

  г.  Оренбург

E-mail:  canzfol@mail.ru

19  июля  (1  августа)  1914  г.  началась  I мировая  война.  Колесо  войны  выкатилось  из  рук  политиков  и  дипломатов  и  вторглось  в  жизнь  миллионов  людей  в  десятках  стран  Европы  и  мира.  Война  стала  следствием  глубокого  кризиса  европейской  цивилизации.  В  неё  было  вовлечено  38  государств  с  населением  1,5  млрд.  чел.,  в  том  числе  и  Россия.  Война  поставила  экономику  страны  в  очень  трудное  положение,  обнажив,  с  одной  стороны,  все  слабости  капиталис­тического  хозяйства,  а  с  другой  —  отразила  всю  ее  неподготов­ленность  к  выполнению  задачи,  поставленной  новыми  условиями  —  массовому  производству  военной  продукции.  Она  явилась  тяжёлым  испытанием  для  сельского  хозяйства  и  промышленности  Южного  Урала,  которые  медленно,  но  неуклонно  поддавались  влиянию  войны.

Военная  кампания  1915  г.  для  российской  армии  оказалась  крайне  неудачной.  Почти  пять  месяцев  продолжалось  ее  отступление,  вызванное  ошибками  командования,  острой  нехваткой  предметов  боевого  снабжения  войск.  Россия  утратила  обширную  территорию  (Галицию,  Польшу,  часть  Прибалтики).  Военные  действия  были  перенесены  непосредственно  на  территорию  империи.  Впереди  отступающей  армии  вглубь  России  хлынул  поток  беженцев.  Очевидец  тех  событий  —  русский  генерал  Ю.Н.  Данилов  вспоминал:  «Население  оставляемого  района  поднималось  с  мест,  впереди  армии  на  восток  катилась  возрастающая  волна  беженцев,  замедлявшая  передвижение  войск»  [6,  с.  90].

Южный  Урал,  расположенный  в  глубоком  тылу  страны,  оказался  одним  из  районов  размещения  вынужденных  мигрантов.  В  ноябре  1915  г.  в  Оренбургском  уезде  насчитывалось  около  15  тыс.  беженцев,  в  самом  Оренбурге  —  более  14  тыс.  человек,  в  Верхнеуральском  уезде  —  свыше  18  тыс.  человек,  в  Троицке  —  около  трех  тыс.  человек,  в  Челябинске  —  около  двух  тыс.  человек  [2,  л.  16—76].  А  на  1  ноября  1916 г.  на  территории  всей  Оренбургской  губернии  уже  находилось  79843 чел.  [12,  с.  16].  45 %  беженцев  составляли  представители  сильного  пола  из  оккупированных  противником  Гродненской,  Холмской,  Волынской  губерний  и  Галиции  [14,  с.  8].  Летом  ожидалось  прибытие  еще  15 тыс.  человек.

Пребывание  вынужденных  мигрантов  на  территорию  региона  грозило  принять  затяжной  характер,  таило  в  себе  опасность  распространения  эпидемий,  увеличение  преступности.  Создавшаяся  ситуация  вынуждала  органы  местного  самоуправления  в  короткий  срок  разработать  программу  по  расселению  людей,  обеспечению  их  продовольствием,  оказанию  медицинской  помощи,  включению  в  экономическую  жизнь  региона.  

Первой  проблемой,  возникшей  при  появлении  беженцев,  была  проблема  их  расселения.  Активным  помощником  в  этом  стала  православная  церковь.  24  августа  1915 г.  с  обращением  к  населению  Оренбургской  губернии  выступил  епископ  Кустанайский  Серафим.  В  частности  в  нем  говорилось  о  том,  что  ожидается  прибытие  около  100 тыс.  беженцев  в  губернию,  которые  «крайне  нуждаются  в  самом  необходимом,  а  главное  в  ласке  и  теплом  приюте».  В  связи  с  этим  отец  Серафим  призывал  местное  население  «…  проявить  к  несчастным  всю  свою  любовь…»  [1, л. 3].  

Забота  о  беженцах,  прежде  всего,  возлагалась  на  губернаторов,  земские  учреждения,  городские  общественные  органы  и  местные  комитеты.  Они  проводили  работу  по  обустройству  быта  на  новом  месте,  выдавали  пайки,  одежду,  искали  работу.  При  этом  беженцы  находили  всемерную  поддержку  со  стороны  местного  населения.  Жители  края  предлагали  свои  подводы  для  транспортировки,  предоставляли  вынужденным  мигрантам  кров,  одежду  и  прочее.  Заботу  о  детях  брали  на  себя  дома  трудолюбия,  женские  монастыри.

В  Оренбурге  беженцев  разместили  в  доме  Гофмана  —  958  человек,  в  доме  Эверта  —  382,  в  доме  Мошкова  —  110,  в  народном  доме  —  448,  в  Серафимовской  школе  —  119,  в  женском  монастыре  —  132,  в  школе  староверческой  церкви  —  57,  в  школе  Михайло-Архангельской  церкви  —  45,  в  доме  Пименова  —  105,  в  еврейском  обществе  —  315,  в  польском  комитете  —  1349,  в  Николаевском  женском  институте  —  414,  в  Ольгинском  приюте  —  27,  в  духовной  семинарии  —  123,  в  Богодуховском  монастыре  —  183,  в  мусульманском  обществе  —  85,  в  новых  городских  бараках  —  1595  человек  [19,  с.  338—339].  

Принять  беженцев  изъявили  желание  некоторые  казачьи  станицы  и  поселки.  Так,  станицы  первого  военного  отдела  Городищенская,  Буранная,  Нижнеозерная,  Татищевская  и  другие  согласились  дать  приют  1131  человеку  [19,  с.  339].

По  данным  Челябинского  уездного  комитета  ВЗС  ПбиРВ  в  период  с  5  сентября  по  5  ноября  1916 г.  в  уезд  было  отправлено  до  22 тыс.  человек.  В  то  же  время  в  самом  городе  разместились  около  4  тысяч  человек.  В  действительности  беженцев  было  намного  больше,  ввиду  отсутствия  четкой  регистрации  и  их  самовольного  расселения.  Нужно  отметить,  что  органы  местного  самоуправления  учитывали  опасность  более  значительного  усиления  миграции  внутри  страны,  поэтому  определили  возможности  приема  беженцев  в  Челябинском  уезде  до  30  тысяч  человек  в  месяц  [10,  с.  44].  

Челябинское  земство  создало  специальную  привокзальную  организацию,  которая  имела  врачебно-санитарный  пункт,  пункт  питания,  справочный  отдел,  бараки  для  беженцев.  В  короткие  сроки  пункт  был  подготовлен  к  приему.  Все  было  очищено,  устроены  нары,  сложены  кухонные  очаги  (5  штук),  поставлены  кипятильные  кубы,  налажено  электрическое  освещение,  проведен  водопровод.  В  2—3  дня  через  пункт  проходило  600—650  человек,  в  столовой  получали  питание  от  двух  до  трех  тысяч  беженцев.  Кроме  того,  пункт  приема  беженцев  осуществлял  эвакуацию  инфекционных  больных  в  медицинские  учреждения  губернии,  способствовал  перемещению  беженцев  из  Челябинска  в  другие  пункты  назначения,  размещал  их  по  приютам  региона.  С  целью  решения  продовольственного  вопроса  земство  организовало  сеть  общественных  огородов  [2, л. 44—45].

Материальный  уровень  временных  переселенцев  был  различным.  Зачастую  беженцы  находились  практически  без  средств  к  сущест­вованию.  Губернские  власти  предпринимали  попытки  создания  условий  для  того,  чтобы  переселенцы  сами  смогли  себя  обеспечить,  прикладывая  свои  знания  и  умения  на  новом,  пускай  и  временном,  месте  жительства.  Согласно  временному  законодательству,  действовавшему  в  рамках  всей  страны,  беженцы  имели  привилегии  при  трудоустройстве  на  работу.  Так,  по  данным  органов  регистрации  среди  эвакуированных  в  Орский  уезд  оказалось  много  столяров,  поэтому  Орское  уездное  земство  постановило  открыть  в  г. Орске  столярную  мастерскую,  необходимость  в  которой  ощущало  городское  население  [11,  с.  12].  Челябинское  уездное  земство  среди  мер,  предпринимаемых  для  предупреждения  сокращения  посевных  площадей,  создало  трудовые  артели  из  беженцев,  организовало  работы  по  заготовке  беженцами  топлива  на  зиму.

Большое  внимание  общественность  и  власти  обращали  на  социальную  и  гуманитарную  сферы  организации  жизни  мигрантов.  Для  детей  беженцев  открывались  школы.  Уфимское  уездное  земство  запланировало  организовать  13  классов  для  обучения  переселенцев  и  выделило  на  эти  цели  1645  рублей  [21,  с.  3].  Челябинское  уездное  земство  после  необходимых  статистических  исследований  запланировало  выделить  72 тыс.  рублей  для  включения  детей  беженцев  в  систему  всеобщего  начального  образования  [9, л. 6].  Создавались  также  и  внешкольные  формы  образования:  различные  курсы,  специальные  бесплатные  библиотеки.  Эти  заведения  посещали  не  только  представители  подрастающего  поколения,  но  взрослые.  Действовали  и  церковные  организации  помощи  беженцам.

В  годы  I мировой  войны  возникла  необходимость  создания  приютов  для  детей-сирот.  Силами  оренбургских  органов  местного  самоуправления  был  открыт  приют  на  100  мест  для  малолетних  сирот.  Его  почетной  попечительницей  стала  супруга  оренбургского  губернатора  Евгения  Яковлевна  Тюлина  [7,  с.  47].  Оренбургским  губернским  земством  финансировался  ряд  и  других  приютов:  императрицы  Марии  на  235  детей,  из  которых  22  —  беженцы  и  109  детей  воинов,  Святой  Ольги,  Ермолаевский  —  приют  подкидышей  —  для  детей  женского  пола  в  возрасте  от  2  до  17  лет  (для  нормальных  детей  и  детей  с  физическими  отклонениями),  приют  Троицкого  благотворительного  общества  и  другие  [3, л. 5—6].  Уфимское  земство  увеличило  в  1915  году  расходы  на  общественное  призрение  на  59 %  (по  отношению  к  1914 г.)  [15, л. 47].  

В  условиях  военного  времени,  острого  дефицита  рабочих  рук,  особенно,  в  аграрном  секторе  региона  (русская  армия  была  в  основном  крестьянской),  было  решено  использовать  труд  вынужденных  мигрантов  в  сельскохозяйственном  производстве.  Во  время  мобили­зации  в  армию  ушла  половина  трудоспособных  мужчин  (из  1000  крестьян  —  474);  из  каждых  100  крестьянских  хозяйств  убыло  по  призыву  60  мужчин  репродуктивного  возраста.  Более  половины  хозяйств  остались  без  кормильцев  [17,  с.  18].  

Только  за  один  год,  с  начала  войны  до  июля  1915 г.,  в  Уфимской  губернии  было  мобилизовано  160 тыс.  крестьян  [8,  с.  26].  К  ноябрю  1916 г.  было  призвано  295 тыс.  705  человек  [16,  с.  415].  По  данным  Всероссийской  сельскохозяйственной  и  поземельной  переписи  1917 г.  из  Уфимской  губернии  в  армию  было  мобилизовано  322 тыс.  774  человека  [5, л. 9],  из  Оренбургской  —  162 тыс.  661  человек  [4, л. 21].  Это  составило  соответственно  49,6 %  и  44,6 %  трудоспособ­ных  мужчин.

Сельское  население  и  органы  власти  надеялись,  что  новые  поселенцы  окажут  помощь  в  проведении  сельскохозяйственных  работ,  организуют  ремесленное  производство.  Однако  ремесленники  оседали  в  городах,  торговых  поселках,  железнодорожных  станциях,  т. е.  в  местах,  где  спрос  на  труд  гораздо  выше,  чем  в  селе  или  станице.  Почти  треть  беженцев  не  работали  вообще  [18,  с.  60].

Отдача  от  деятельности  этой  категории  населения  была  невысокой  как  по  причине  их  неприспособленности  к  местным  условиям  работ,  так  и  в  виду  недобросовестного  отношения  к  возложенным  на  них  обязанностям.  Беженцы  трудились  под  угрозой  лишения  пайков.  Так,  в  апреле  1916 г.  Оренбургский  губернатор  генерал-лейтенант  М.С. Тюлин  отметил,  что  трудоспособные  беженцы,  отказывавшиеся  от  работ,  «считаются  не  заслуживающими  попечения  о  себе,  вследствие  чего  лишаются  продовольственного  и  квартирного  пайка»  [13,  с.  13].

В  небольших  количествах  труд  беженцев  использовался  и  в  промышленности,  главным  образом  на  низко  оплачиваемых  работах.  Осенью  1915 г.  на  Златоустовском  заводе  работало  свыше  400  эвакуированных  латышей  и  эстонцев,  которые  получали  вместо  обещанных  1 руб.  20  копеек  от  80  копеек  до  1  рубля  в  день  [20,  с.  248].  С  точки  зрения  экономической  эффективности  труд  беженцев  был  малопроизводительным.

Таким  образом,  на  территории  Южного  Урала  в  годы  I мировой  войны,  вследствие  военных  действий,  сформировалась  новая  социальная  группа  —  беженцы.  Несмотря  на  тяжелое  социально-экономическое  положение,  власти  и  местная  общественность  стремились  оказать  беженцам  помощь  и  обеспечивать  их  существо­вание  на  новом  месте.  В  плане  практической  работы  основная  деятельность  осуществлялась  органами  местного  самоуправления  и  специальными  организациями-комитетами  помощи  беженцам.  Помощь  была  не  только  финансовой,  но  и  социальной:  организация  школ,  приютов  для  детей-сирот,  поиск  работы,  организация  специ­альных  курсов,  культурного  досуга.  В  целом,  взаимоотношения  с  местным  населением  были  достаточно  позитивными,  в  1915—1916 гг. не  наблюдалось  серьезных  конфликтов  между  беженцами  и  коренным  населением.  Тем  не  менее,  с  ухудшением  социально-экономического  и  политического  положения  в  России  в  среде  беженцев  стало  нарастать  недовольство  правительством  и  его  действиями.  В  свою  очередь,  в  соответствии  с  требованиями  Центра  местные  власти  осуществляли  механизм  не  только  социального,  но  и  политического  контроля  над  группами  беженцев.  Именно  усилиями  земств  на  Южном  Урале  была  преодолена  опасность  политической  дестабилизации,  связанная  с  хлынувшей  волной  вынужденной  эмиграции  из  оккупированных  неприятелем  территорий  и  прифронтовых  районов  империи.  

Подводя  итог,  необходимо  также  отметить,  что  в  условиях  острого  дефицита  рабочих  рук  в  промышленном  и  аграрном  секторе  региона  роль  беженцев  была  незначительной.  Треть  беженцев  не  работали  вообще,  а  остальные  либо  были  не  приспособлены  к  местным  условиям  труда,  либо  недобросовестно  относились  к  возложенным  на  них  обязанностям.  Так,  местные  жители,  не  получив  эффективной  помощи  от  переселенцев,  продолжали  кормить  и  армию  и  мирное  население, вносить  свой  вклад  в  обеспечение  фронта  людскими  и  материальными  ресурсами.

Список  литературы:

1. (Государственный  архив  Оренбургской  области) ГАОО.  Ф. 10.  Оп. 1.  Д. 401а.
2. ГАОО.  Ф. 11.  Оп. 12.  Д. 137.
3. ГАОО.  Ф. 164.  Оп. 1.  Д. 241.  
4. (Государственный  архив  Российской  Федерации) ГАРФ.  Ф. Р-4265.  Оп. 1.  Д. 17.
5. ГАРФ.  Ф. Р-4265.  Оп. 1.  Д. 24.  
6. Данилов Ю.Н.  На  пути  к  крушению:  Очерки  из  последнего  периода  русской  монархии.  М.:  Воениздат,  1992.  —  286 с.
7. Доклады  Оренбургской  ГЗУ  IV очередному  Оренбургскому  ГЗС  по  медико-санитарному  отделу.  Оренбург,  1917.  —  554 с.
8. Крестьянское  хозяйство  Уфимской  губернии  (по  данным  подворной  переписи  1915 г.).  Уфа,  1916.
9. (Объединенный  Государственный  архив  Челябинской  области)  ОГАЧО.  Ф. И-9.  Оп. 1.  Д. 43.  Л. 6.  
10. Оренбургское  земское  дело  (специальное  еженедельное  издание  Оренбургской  губернской  земской  управы).  —  1916.  —  № 15.  
11. Оренбургское  земское  дело.  —  1916.  —  № 32.  
12. Оренбургское  земское  дело.  —  1917.  —  № 1.  
13. Оренбургское  земское  дело.  —  24  апреля  1917.  —  № 16.  
14. Оренбургское  земское  дело.  —  3  июня  1917.  —  № 26.  
15. Отчет  за  1915 г.  Уфимской  губернской  земской  управы.  Уфа,  1916.  —  72 с.
16. Очерки  по  истории  Башкирской  АССР.  Т. 1.  Ч. 2.  Уфа:  Башкнигоиздат,  1959.  —  540 с.
17. Россия  в  мировой  войне  1914—1918 гг.  (в  цифрах).  М.:  Отдел  военной  статистики,  1925.  —  103  с.
18. Сельскохозяйственный  обзор  за  1915—1916 г.  Вып. 1.  Оренбург,  1916.  —  19 с.
19. Семенов В.Г.,  Семенова В.П.  Губернаторы  Оренбургского  края.  Оренбург:  Оренбургское  книжное  изд-во,  1999.  —  400 с.
20. Сигов  C.П.  Очерки  по  иcтории  горнозаводской  промышленности  Урала.  Свердловск:  Обл.  изд-во,  1936.  —  292 с.
21. Уфимская  жизнь  (ежедневная  политическая,  общественная  газета).  —  1916.  —  № 355.