РЕСУРСНЫЙ СТАТУС ЗНАНИЯ В ЗНАНИЕВОМ ОБЩЕСТВЕ: ЭКОНОМИКА И ЭПИСТЕМОЛОГИЯ

Ведмедев Михаил Михайлович

канд. филос. наук, доцент СумГПУ, г. Сумы

E-mail: vedmedev2009@yandex.ru

Формы современной философской рефлексии в процессе постижения такого феномена как общество знания существенно отличаются от попыток его осмысления, которые имели место в 70—90 годах прошлого века. Многие теоретические положения, которые в то время выглядели самоочевидными и несомненными, сегодня оказались проблематичными. Почти сорокалетний опыт наблюдения за становлением знаниевых обществ заставил исследователей по-новому сформулировать пакет критических вопросов. Является ли наука доминирующим звеном жизнедеятельности в социальных системах названного типа? Какой тип знания нужен и создается в обществе знаний? Действительно ли общество знаний способствует расцвету знания, в частности научного? Как возникает дефицит знания в обществе знания? Заметим, что ответы на ни один из этих вопросов не являются тривиальными.

В англоязычной литературе для описания соответствующих феноменов используется, с одной стороны, выражение informationsociety(Ф. Махлуп, Т. Умесао, В. Дайзард, Г. Кац, Й. Масуда и др.), что указывает на информационную и технологическую природу современного общества, а с другой — высказывания, которые ссылаются на факт возрастающей роли знания в социуме — «knowledgesociety» (Д. Белл, Д. Диксон, Н. Стер), «knowledge-based society», «knowledgeablesociety» (Г. Лейн), «knowledge-value society» (Т. Сакайя). До недавнего времени, как правило, между ними не видели различия (за редким исключением) и при переводе употребляли выражение «информационное общество». Однако, насколько корректно отождествлять информационное общество с обществом знания? (Для обозначения последнего наиболее удачным выражением, по нашему мнению, следует считать «knowledge-based society» — KBS).

В исследованиях А.И. Ракитова, В.Л. Иноземцева, Н.П. Ващекина, А.Д. Урсула, И.С. Мелюхина, М.А. Мунтяна, В.М. Брижка, О.М. Гальченко и др. можно найти целую коллекцию разнообразных характеристик как общества информационного, так и общества, цивилизации и культуры, основанных на знаниях. Однако, невзирая на детальность описаний и убедительность целого ряда выводов, многие основополагающие вопросы остаются невыясненными. Касательно выражения «knowledge-basedsociety», заметим, что определения типа «общество, в котором знания (в частности научные) получают значительное распространение» или «общество, в развитии какого знания играют решающую роль», являются малоинформативными.

Для нашего исследования целесообразно воспользоваться характеристикой А.И. Ракитова, который выделил четыре типа общества, среди каких KBS являются те, «которые производят все необходимы для жизнедеятельности и развития научные знания, высокие технологии, наукоемкие артефакты и услуги и которые живут в основном за их счет» [7, с. 91]. Другие же типы социумов в разной степени импортируют знание и технологии, эксплуатируют собственные природные ресурсы. Существенными является два обстоятельства. С одной стороны, само наличие знаний еще не является основанием для отнесения общества к первой категории: необходима способность его генерировать. А с другой стороны, в KBS должны доминировать научные знания. Этот очень жесткий, по мнению самого же А.И. Ракитова, критерий, не позволяющий ни одно из существующих обществ отнести к категории KBS. Хотя с определенными предостережениями образцу соответствуют США, Великобритания, Германия, Франция, Япония. Эти государства сравниваются с Финляндией, которая является лидером за насыщенностью информационно компьютерными технологиями на душу населения (информационное общество). Этот взгляд не лишен наукоцентричних установок. Но является ли наука действительно ведущей структурой KBS?

Оценивать роль науки в KBS уместно в связи с исследованием вопроса о так называемой knowledge-based economy(KBE). Ведь существует не просто соединение «наука — хай-тек-технологія». Все это погружено в среду имущественных, стоимостных, субъективно-ценностных, инвестиционных, мотивационных, юридических процессов, которые являются настолько значимыми, что специалисты иногда фактически не различают KBS и KBE [2]. Именно KBE, а не технологии сами по себе являются локомотивом когнитивно-информационных трансформаций общества.

Наукоцентричный подход в данном случае связан с акцентуацией определяющей роли такого явления, как наукоемкость производимых продуктов. Эта категория является преимущественно экономическим феноменом. Однако, прежде чем рассматривать ее именно в этом аспекте, заметим, что в последнее время ей нередко придается общефилософское значение. Специалистами употребляются такие выражения, как «наукоемкое будущее» [6], «наукоемкость человеческого бытия» и тому подобное, то есть имеется в виду, что дано свойство все больше появляется как основополагающая характеристика современного этапа развития цивилизации.

Относительно аспекта собственно экономического заметим, что в этой категории отображается то обстоятельство, что объективное в продуктах и услугах знания формирует большую частицу созданной стоимости. Роль расходов на научные и проектно-конструкторские разработки является определяющей сегодня не только для оборонной и ракетно-космической отраслей. Все более наукоемкими становятся такие традиционные сферы, как сельское хозяйство (научные разработки составляют 75 % стоимости зерна) и добыча полезных ископаемых (около 50 % в добыче нефти). Не является исключением и производство потребительских товаров — автомобилей («чип с колесами», по выражению редактора журнала «World» Кевина Келли), бытовой техники, электроники. Иногда используется единица измерения удельной информационной вместимости продукта — величина добавленной стоимости в расчете на единицу веса изделия. Можно навести такой сравнительный ряд (доллар США / фунт веса): спутник (20 тыс. дол.), реактивный истребитель (2500), суперкомпьютер (1700), подводная лодка (45), станок — автомат (11), стандартный автомобиль (5), грузовое судно (1) [8, с. 14—15].

С подобными расчетами связанные определены представления, которые на первый взгляд выглядят беспрекословными. Их суть заключается в потому, что теоретические знания, научные достижения являются первым и во многом определяющим звеном процесса. Следующее звено — проектно-конструкторские разработки и высокие технологии. И в конце концов появляется особенный продукт — наукоемкое изделие. В какой-то мере это, безусловно, имеет место. Но следует ли считать, что именно такой контур движения знания является определяющим для современной knowledge-basedeconomy?

Правы те специалисты, которые, осмысливая проблему производства и циркуляции знания в KBS, приходят к выводу, что не генерация знания является тем, что превращает социум в базирующуюся на знаниях систему. Таким фактором является массовая установка на его утилизацию. В.А. Колпаков данное обстоятельство считает решающей предпосылкой возникновения общества знаний [3]. Это установка и обусловливает содержание философской рефлексии, связанной с осмыслением того, какую форму бытия имеют утилизируемые интеллектуальные продукты.

Интерпретация научного знания как ресурса социально-экономического развития становится его доминирующей трактовкой сравнительно с другими точками зрения (знание как товар, производительная сила, сырье, индивидуальная способность к действию, собственность). И это является характерным для представителей разных исследовательских направлений. Таких установок придерживаются теоретики постиндустриального общества и общества знаний Д. Белл, Е. Тоффлер, Г. Бехманн, П. Вайнгарт, В.В. Кочетков, Д.В. Ефременко, исследователи концепции технонауки Б.Г. Юдин, В.И. Оноприенко, М.В. Оноприенко, сторонники постмодернистской идеи перформативного характера науки Ж.-Ф. Лиотар, Ф. Уебстер, специалисты в сфере науковедческих проблем соотношения фундаментальных и прикладных исследований Ю.В. Сачков, участники Штарнбергской группы.

При этом отметим, что разработка проблем ресурсного статуса знаний являет собой широкое поле для исследовательской работы. И разные его участки освоены неравномерно. Наибольший прогресс достигнут в сфере экономики знаний. Весь огромный массив публикаций преимущественно ограничен сегодня рамками этой категории. Последняя представлена разнообразной тематикой разработок: «когнитивный капитализм», «естественная и неестественная (интеллектуальная, информационная) ренты», «экономическая природа научных знаний», «индикаторы индустрии знаний», «оценка рисков производства знаний», «интеллектуальные ресурсы общества», «эффективность использования интеллектуального потенциала общества», «интеллектуальные ресурсы организации», «фирма как производитель знаний», «знания как экономическое благо», «конкурентоспособность знаниевой экономики», «стоимость, создаваемая знанием» и др. Знакомясь с содержанием разработок, которые осуществляются в этом и смежных направлениях, можно заметить, что почти не учитывается (или учитывается в незначительной степени) когнитивная суть процессов создания, распространения, накопления, хранения и использования знаний.

Неотложной потребностью является разработка такого подхода, в пределах которого анализировался бы собственно эпистемологический аспект бытия и циркуляции знания в знаниевых обществах. Относительно реализации этого намерения целесообразно сосредоточиться на рассмотрении тех сдвигов в контуре движения теоретического знания в социуме, которые обусловливают его ресурсный статус. И параллельно проанализировать вопрос о критериях оценки знания в этой его ипостаси. Другими словами, идет речь об исследовании специфических характеристик данного типа знания.

Важным моментом для понимания ресурсного характера знания являются рассуждения Б.Г. Юдина об оборачивании отношения между наукой и технологией. Он замечает: «Взаимоотношения науки и техники в таком симбиозе внутренне противоречивы. С одной стороны, наука выступает как генератор новых технологий и именно в силу устойчивого спроса на них пользуется поддержкой, подчас весьма щедрой. С другой стороны, производство новых технологий определяет спрос на науку ограниченного типа, так что многие её потенции остаются нереализованными. От науки не требуется ни объяснения, ни понимания вещей — достаточно того, что она позволяет эффективно их изменять. Это предполагает понимание познавательной деятельности (включая научную) как деятельности в некотором смысле вторичной, подчинённой по отношению к практическому преобразованию, изменению и окружающего мира, и самого человека. Тем самым открывается возможность для переосмысления, точнее даже — оборачивания — сложившегося ранее соотношения науки и технологии. Если традиционно оно понималось как технологическое приложение, применение кем-то и когда-то выработанного научного знания, то теперь оказывается, что сама деятельность по получению такого знания «встраивается» в процессы создания и совершенствования тех или иных технологий [9, с. 590].

Иными словами, в вышеприведенных размышлениях акцент ставиться на том, что классическая схема, характерная для индустриальных обществ, уступает место новой модели. Ранее исходной точкой движения знания считались фундаментальные исследования. Далее, через поиск их практических приложений происходила разработка технологий и технических продуктов. Завершающей точкой было нахождение рынков сбыта для соответствующей продукции. Такую модель специалисты иногда именуют «внедренческой». Иная схема реализовалась в идее технонауки, т. е. в своеобразном гибриде онаученной технологии и технологизированной науки. Ее нередко стали оценивать как главенствующую в системе «наука-общество».

Ресурсностьесть определенная функциональная характеристика знания. Она присуща последнему только при определенных условиях, т. е. в тех случаях, когда знание включено в определенные деятельностные схемы. Если не задана проблема, для решения которой оно используется, то и называть знание ресурсом не следует.

Мотивация деятельности производителей знания может существенно отличаться. В одном случае это — удовлетворение познавательного интереса, стремление что-либо понять, постичь суть вещей. При этом может вовсе не подразумеваться какое-либо прикладное предназначение исследовательского результата. В другом случае — знание изначально производится в расчете на его дальнейшее использование для практических нужд. И это именно то, с чем мы сталкиваемся в рамках исследовательской работы в области технонауки.

Особым предметом дискуссии является то, какими характеристиками обладает знание в его ресурсной ипостаси. В 80-х годах прошлого столетия профессор Гарвардского университета А. Оеттингер замечал, что пришло время применить к информации как к ресурсу критерии оценки, которые применяют к материалам и энергии, т. е. сформулировать «те же критические вопросы: кто им владеет, кто в нем заинтересован, насколько он доступен, возможно ли его коммерческое использование?» [10, с. 191]. Сегодня пришло осознание, что знание и информация обладают своеобразием. В.В. Кочетков приводит целый ряд особенностей, отличающих знание от других ресурсов. Первая заключается в том, что знание — не конкурентный ресурс, т. е. оно является общедоступным. Вторая особенность — знание как таковое суть нематериально. Третья — знание накапливается не линейно, а благодаря открытиям скачкообразно растет. Четвертая особенность — знание относительно, т. е. его отдельные фрагменты приобретают значение только в связи с другими фрагментами. Пятая — знание кумулятивно, оно имеет возможность соединяться с другим знанием. Множество знаний обеспечивает возможность разнообразных и полезных комбинаций. Шестая — знание является самым мобильным ресурсом. Седьмая особенность — знание может быть сжато до абстракций и символов, т. е. приобрести компактную форму. Восьмая — знание неисчерпаемо и накапливается с возрастающей скоростью. К перечисленным выше добавляются еще две характеристики, которые, по мнению упомянутого автора, являются главными. Речь идет об уникальности знания в отличие от товаров, на которые существует рыночная цена, и об избирательности знания. Последняя подразумевает, что оно доступно только тем, кто способен его усвоить, а значит им обладать и использовать. Знание и элитарно, и общедоступно [4, с. 25].

Мы не ставим задачу подвергнуть вышеупомянутые черты детальному анализу. Заметим только, что они выделены путем сопоставления знания как ресурса с другими видами ресурсов, используемых в технике, экономике, сфере управления — финансовыми, кадровыми, материально-техническими, организационными. Обратим особо внимание, что со всей остротой проблема характеристик знания встает в иной плоскости. Речь идет о том, что если принять во внимание различные аспекты бытия знания, то оно предстанет многомерным феноменом. При этом эмпирически можно констатировать факт: повышение значения («ужесточение» критериев) одной группы параметров (параметров ресурсных) с неизбежностью приводит к ухудшению значения параметров другой группы (параметров репрезентативных). Иными словами, когда во главу угла ставятся интересы технологического контекста, то вопросы истинности, полноты, проверяемости, системности знаний отходят на задний план. От науки более не требуется ни объяснения, ни понимания вещей, а достаточно того, что она позволяет их эффективно изменять. Не нужны оригинальные фундаментальные теории, необходимы лишь эффективные технологии с соответствующими рыночными перспективами.

Со всей резкостью такая установка прозвучала у Ж.-Ф. Лиотара: «Знание производится и будет производиться для того, чтобы быть проданным, оно потребляется и будет потребляться, чтобы обрести стоимость в новом продукте…Оно перестает быть самоцелью и теряет свою «потребительскую стоимость» [5, с. 18]. И студента, проходящего профессиональную подготовку, более не должен интересовать вопрос: «Верно ли это?», а лишь вопрос: « Чему это служит и можно ли это продать?» [5, с. 124].

Таким образом, можно констатировать, что воздействие на знание в процессе его производства внутренних и внешних критериев крайне противоречиво. Все это приводит к кардинальным изменениям норм и идеалов исследовательской работы, самого научного этноса. И здесь речь идет прежде всего не о вопросах экономики знаний, а о вопросах эпистемологических. Изучение данных изменений в их конкретных проявлениях является важной методологической задачей. Задачей актуальной еще и потому, что в традиционной эпистемологии феномен знания в его ресурсной, «сырьевой» ипостаси почти не исследован [1, с. 6—10].

Список литературы:

1. Ведмедєв М.М. Культурні ресурси продуктивного мислення. — Суми: Університетська книга, 2011. — 216 с.
2. Климов С.М. Значение интеллектуальных ресурсов в постиндустриальной экономике [электронный ресурс] — Режим доступа. URL: http://www.elitarium.ru
3. Колпаков В.А. Общество знания. Опыт философско-методологического анализа // Вопросы философии. — 2008. — № 4 — С. 26—38.
4. Кочетков В.В. Кочеткова Л.Н К вопросу о генезисе постиндустриального общества // Вопросы философии. — 2010 — № 2. — С. 23—33.
5. Лиотар Ж.-Ф. Состояние постмодерна М.: Ин-т эксперимент социологии, Спб.: Алетейя, 1988. — 160 с.
6. Лукъянец В.С. Наукоемкое будущее. Философия нанотехнологии // Практична філософія. — 2003. — № 3. — С. 10—27.
7. Ракитов А.И. Регулятивный мир: знание и общество, основанное на знаниях // Вопросы философии. — 2005. — № 5. — С. 82—94.
8. Цвылев Р.И. Метаморфозы индустриальной экономики: проблема экономических измерений // Мировая экономика и международные отношения. — 2001. — № 2. — С. 11—19.
9. Юдин Б.Г. Знание как социальный ресурс // Вестник Российской академии наук. — 2006. — Т. 76. — № 7. — С. 587—595.
10. Oettinger A. Information resources: Knowledge and power in the 21^st century // Science. — 1980. — Vol. 209. — P. 191—198.