Статья опубликована в рамках:
Международной заочной научно-практической конференции «Актуальные вопросы социологии, политологии, философии и истории» (Россия, г. Новосибирск, 22 августа 2012 г.)

Выходные данные сборника:
«Актуальные вопросы социологии, политологии, философии и истории»: материалы международной заочной научно-практической конференции. (22 августа 2012 г.)

К ВОПРОСУ О ВЗАИМОСВЯЗИ ЯЗЫКА, МЫШЛЕНИЯ И СОЗНАНИЯ

Кормочи Елена Александровна

канд. филос. наук, доцент, КамГУ им. Витуса Беринга,

 г. Петропавловск-Камчатский

E-mail: kormochi@mail.ru

Работа выполнена в рамках государственного задания Министерства образования и науки Российской Федерации ФГБОУ ВПО «Камчатский государственный университет имени Витуса Беринга» на 2012 год, проект 6.2633.2011

Вопрос о взаимоотношениях между языком, сознанием и мышлением является весьма актуальным и затрагивающим интересы философии, лингвистики, психолингвистики, психологии и других отраслей знания. Подавляющее большинство исследователей данной проблемы признают несомненной связь между языком и мышлением,однако по-разному понимают природу этой связи. Существует несколько подходов к решению данного вопроса.

Сторонники первого подхода считают, что мышление непредставимо без языка. Подобную точку зрения можно проследить в концепциях И. Канта, В. фон Гумбольдта, М. Мюллера, Ф.Э. Шлейермахера, Ф. де. Соссюра, А.Ф. Лосева, А.А. Реформатского и других философов и лингвистов. Так, Гумбольдт пишет: «Язык есть орган, образующий мысль. Умственная деятельность — совершенно духовная, глубоко внутренняя и проходящая бесследно — посредством звука речи материализуется и становится  доступной для чувственного восприятия. Деятельность языка и мышления  представляет поэтому неразрывное единство. В силу необходимости мышление всегда связано со звуком языка, иначе оно не достигает ясности и представление не может превратиться в понятие. Неразрывная связь мышления, органов речи и слуха с языком обусловливается  первичным и необъяснимым в своей сущности устройством человеческой природы» [3, с. 78].

У сторонников данной точки зрения отсутствует необходимая ясность относительно того, как обеспечивается неразрывность разных по природе (идеальной и материальной) сущностей, а также нет достаточно убедительных доводов, направленных на устранение противоречий между положением о невозможности мышления без языка и реальным наличием разных типов мышления.

Сторонники второго, противоположного подхода к данной проблеме утверждают возможность существования определенной мыслительной деятельности без участия языка. Эту точку зрения разделяют многие психологи, лингвисты и философы, в их числе — Ж. Пиаже, Л.С. Выготский, Н.И. Жинкин, А.А. Потебня, Ж. Вандриес, Б.А. Серебренников, Б. Рассел, Д.И. Дубровский и др. Так, А.А. Потебня пишет: «В средине человеческого развития мысль может быть связана со словом, но в начале она, по-видимому, еще не доросла до него, а на высокой степени отвлеченности покидает его, как не удовлетворяющее ее требованиям и как бы потому, что не может вполне отрешиться от чувственности, ищет опоры в произвольном знаке» [1, с. 80]. А.А. Потебня указывал, что свидетельством несовпадения языка и мысли является тот факт, что творческая мысль живописца, музыканта, шахматиста невыразима словом, а в математике самые сложные понятия выражаются не словами, а условными знаками [1, с. 80]. Д.И. Дубровский в «Проблеме идеального» отрицает абсолютную вербализуемость знания: «внесловесная мысль существует и составляет непременный компонент познавательных процессов» [2, с. 69]. У.Ф. Гормана читаем: «Соответствующие психологические свидетельства наводят на мысль, что дети в возрасте, предшествующем приобретению ими языковых навыков, имеют чувственное знание об окружающем, которое не зависит от параметров лингвистики» [12, с. 83].

По мнению сторонников данной точки зрения, при решении проблемы соотношения языка и мышления необходимо учитывать наличие так называемых несловесных типов мышления, например, наглядно-действенного (предметного) и наглядно-образного. Однако наличие таких типов мышления не опровергает первый подход. Если согласиться с тем, что типы мышления вычленяются  в зависимости от единиц, с помощью которых нерасчлененный мыслительный процесс разделяется на отрезки, способные к перестановкам и комбинированию, то становится ясным: такого рода единицами могут быть лишь сущности, изоморфные по своей природе мышлению. Поскольку мышление имеет информационную природу, постольку действия, образы, звуки, формы и т. п. только в том случае могут рассматриваться как единицы мышления, если они выступают в преобразованном виде, совместимом с природой мыслительной деятельности. А так как в любом случае основным источником, питающим мышление и сознание, является все же язык, то все остальные источники соединяются с мыслительной сферой только через его посредство, то есть с обязательным преобразованием сигналов в единицы, соответствующие традиционным языковым единицам.

Таким образом, первый подход нуждается в обобщении и уточнении, а второй — недостаточно обоснован. При этом оба подхода как бы игнорируют категорию сознания, которая теснейшим образом связана с мышлением и языком. Кроме того, на наш взгляд, в обоих подходах преобладает пришедшее из лингвистики понимание языка как системы знаков.

Для поиска оптимального решения рассматриваемой проблемы требуется, в первую очередь, определиться с понятиями «сознание», «мышление», «язык». Как отмечает Дж. Серл: «... никакая теория языка не является полной без объяснения отношения между сознанием и языком, а также того, как значение, то есть производная интенциональность лингвистических элементов, основывается на более глубокой в биологическом отношении внутренней интенциональности «сознание — мозг»» [9, с. 20].

Понятие «сознание» является более широким по объему, чем понятие «мышление». «Сознание — это высшая, свойственная только человеку и связанная с речью функция мозга, заключающаяся в обобщенном, оценочном и целенаправленном отражении и конструктивно-творческом преобразовании действительности, в предварительном мысленном построении действий и предвидении их результатов, в разумном регулировании и самоконтролировании поведения человека» [10, с. 83]. В структуре сознания выделяются следующие секторы: телесно-перцептивный, логико-понятийный, эмоциональный и ценностно-мотивационный.

Приемлемо также определение сознания, данное В.А. Лекторским: «Сознание — состояние психической жизни индивида, выражающееся в субъективной переживаемости событий внешнего мира и жизни самого индивида, в отчете об этих событиях. Сознание противопоставляется бессознательному в разных его вариантах (неосознаваемое, подсознание и т. д.)» [5, с. 163].

Заметим, что и в отечественной, и в зарубежной философии и науке существует огромное количество различных дефиниций понятия «сознание», что, в свою очередь, требует обязательного уточнения позиции исследователя, обращающегося к данной проблеме. Мы считаем необходимым уточнить свою позицию в данном вопросе. В философской, психологической и социологической литературе под сознанием часто понимается тот высший уровень психической активности человека как социального существа, на котором реализуется целеполагание в практической и духовной деятельности, неотделимое от самосознания и с ним зачастую отождествляемое. Сознание в этой трактовке есть «самоотчет Я в собственных действиях» [5, с. 165]. Данное определение сознания мы будем считать узким. Определение же, в котором сознание рассматривается «... как органическая целостность, включающая не только субъект-объектную оппозицию, предполагающую существование самосознательного субъекта, но и то пространство психического состояния, где данная оппозиция, а вместе с ней и способность к целеполаганию (самосознательному), еще не сформировалась» [6, с. 13] будем считать широким. С этой точки зрения  сознание понимается, во-первых, как единство мыслительных и эмоционально-чувственных процессов; во-вторых, бессознательное включается в сознание. Возможно, целесообразнее было бы использовать здесь для обозначения сознания, например, термин «ментальность», а в структуре ментальности выделять сознание и бессознательное, но это выходит за пределы традиций, сложившихся в отечественной философии [11, с. 179]. По этой причине второе определение сознания мы будем считать широким. Определения узкое и широкое представляют как бы две крайние точки на одной прямой: с одной стороны, сознание как самосознание, или разум; с другой — как единство сознания и бессознательного, целостный внутренний мир  человека. Если мы обратимся в рассмотренным выше определения сознания, данным А.Г. Спиркиным, А.В. Ивановым, В.А. Лекторским, то увидим, что на нашей прямой эти определения занимают места либо ближе к узкому пониманию сознания, либо ближе к широкому.

Понятие «мышление» является видовым по отношению к понятию сознания. «Мышление — процесс решения проблем, выражающийся в переходе от условий, задающих проблему, к получению результата. Мышление предполагает активную конструктивную деятельность по переструктурированию исходных данных, их расчленение, синтезирование и дополнение» [5, с. 137]. В.А. Лекторский выделяет несколько видов мышления: мышление на базе восприятия, мышление с помощью наглядных представлений (сюда можно отнести мышление музыканта, писателя, шахматиста  и др.), мышление на основе языка. Последний вид мышления может выражаться как в виде внешне выраженной речи, так и в виде речи внутренней. Мышление данного типа «...может быть ненаглядным, использовать понятия, непосредственно не соотносимые с восприятием или представлением. Исторически именно этот частный вид мышления — ненаглядное мышление «в уме» — считался выражением сущности мышления» [5, с. 138].

Наиболее часто употребляемым определением понятия «язык» является следующее: «Язык, система знаков, служащая средством человеческого общения, мышления и выражения. С помощью языка осуществляется познание мира, в языке объективируется самосознание личности. Язык является специфическим социальным средством хранения и передачи информации, а также управления человеческим поведением» [11, с. 816]. На наш взгляд целесообразным будет некоторое уточнение и дополнение данного определения.

Во-первых, язык есть не только у человека, но и у животных. Что же касается проблемы различия между языками человека и животных, то она «сводится не к вопросу о том, могут ли животные оперировать понятиями и суждениями (данные зоопсихологии свидетельствуют о том, что «высшие» животные могут это делать), но к вопросу о том, какова «картина мира», лежащая в основе их языка. В языке животных «картина мира» близка к миру их непосредственных восприятий, тогда как «картина мира» в языке человека простирается далеко за пределы чувственных образов» [8, с. 507].

Во-вторых, мы считаем весьма интересной мысль о том, что «Приоритет звукового языка относителен и с ним сосуществуют потенциально готовые занять его место визуально-графические, мимические и смешанные формы, а также разнообразные фигуры умолчания» [8, с. 506]. Эта мысль представляется нам важной по той причине, что по традиции, возникшей в лингвистике, а затем перешедшей, в какой-то степени, и в философию, исследователи направляли свое внимание в основном на вербальный звуковой язык, игнорируя существование других форм языка. Эта традиция в большей степени характерна для лингвистики, в меньшей мере — для философии. Так, Л. Леви-Брюль, исследуя примитивные общества, отмечает следующее: «Большинство низших обществ употребляют два языка, один — членораздельно-звуковой, а другой — язык жестов» [4, с. 127]. При этом «...человек, который говорит на языке жестов, имеет в своем распоряжении в готовом виде зрительно-двигательные ассоциации в большом количестве: представление о существах и предметах, появляясь в его сознании, тотчас же  приводит в действие эти ассоциации. Можно сказать, что он мыслит, описывая предмет» [4, с. 129].

Кроме того, важной представляется мысль Леви-Брюля о том, что специфика мышления находит прямое отражение в специфике языка: «Совокупность свойств, характеризующих языки, на которых говорят общества низшего типа, вполне соответствует свойствам того мышления, которое в этих языках находит свое выражение» [4, с. 139]. В данных обществах доминирует пра-логическое мышление, что проявляется в преобладании чувственно-наглядной компоненты сознания, поэтому «... Языки низших обществ всегда выражают представления о предметах и действиях в том же виде, в каком предметы и действия мыслятся глазам и ушам. Общая тенденция этих языков заключается в том, чтобы описывать не впечатление, полученное воспринимающим субъектом, а форму, очертания, положение, движение, образ действия объектов в пространстве, одним словом, то, что может быть воспринято и нарисовано. Языки стремятся исчерпать пластические и графические детали того, что они хотят выразить» [4, с. 125].

Интересна точка зрения на соотношение мышления и языка высказана В.А. Лекторским в связи с исследованием процесса познания. Он исходит из того, что все имеющиеся знания можно разделить на коллективные и личные. Коллективные знания — это те, которыми располагаем не только мы, но и другие люди. Это «совместное» владение знаниями возможно благодаря тому, что средством их выражения является вербальный язык, общий для всех людей и  выражающий только общее, коллективное. Личное же знание, базирующееся на индивидуальном восприятии и существующее часто в виде не вполне ясных и четких образов, сложно выразить в словесной форме. Тем не менее, «Современная научная психология показала, что знание этого рода тоже предполагает использование языка, хотя это использование отлично от коллективного» [5, с. 194].

Изучив различные подходы к проблеме соотношения языка, мышления и сознания, мы считаем ее возможным решением концепцию, основывающуюся на восходящей к неоплатоникам (Плотин, Порфирий и др.) и развитой Никейскими отцами (Афанасий Александрийский) и особенно отцами — Каппадокийцами (Василий Великий, Григорий Назианзин, Григорий Нисский) ипостасной концепции соотнесения общего и единичного.

В соответствии с данной концепцией мышление, сознание (в данном случае понятие «сознание» употреблено в широком смысле: собственно сознание + бессознательное) и язык рассматриваются как ипостаси единого ментально-лингвального комплекса (МЛК) [7, с. 664]. Названные объекты, будучи ипостасями единого, характеризуются как единосущные, неслиянные и в то же время нераздельные. Неслиянность свидетельствует о наличии у каждого объекта своих специфических свойств, а нераздельность — о невозможности рассматривать язык, сознание и мышление изолированно.

Ментально-лингвальный комплекс — это самоорганизующаяся информационная система, функционирующая на основе человеческого мозга. Она обеспечивает восприятие, понимание, оценку, хранение, порождение и передачу информации. В рамках МЛК мышление — динамическая ипостась, сознание — накопительно-оценочная, язык — инструментальная и коммуникативная.

Мышлению присуща динамическая природа, так как оно представляет собой постоянно протекающий в мозгу процесс мыслепорождения, основанный на обработке поступающей по разным каналам информации.

Язык — инструмент мышления, предназначенный обеспечивать целесообразное расчленение импульсов, идущих в мозг от органов чувств. Главная функция языка по отношению к мышлению — дискретизация информационного континуума на информационные сгущения (отрезки) разного объема и содержания.

Сознание ответственно за интериоризацию в форме тех же информационных сгущений окружающего мира, в том числе самого человека как элемента этого мира, с установлением необходимых оценочных и ценностных ориентиров.

Информационные сгущения могут быть названы информемами. Информема — основная односторонняя единица МЛК, представляющая собой некоторую информационную целостность. Будучи выделенной из потока мышления, информема стремится к самообнаружению, с этой целью она должна пройти процесс семиозиса (означивания) и стать двусторонней единицей. Если информема проходит семиозис впервые — это первичное означивание (поиск подходящего означающего и установление между ним и информемой ассоциативной связи по смежности). Если же информема уже проходила семиозис, то имеет место непервичное означивание (поиск информемой присвоенного ей  означающего). Информема, прошедшая первичный семиозис, ставится именованной и выступает в качестве концепта; она становится достоянием всех говорящих на данном языке. По сути дела, совокупность всех информем, которыми располагает сознание человека, и есть его знание.

МЛК в целом и каждый компонент в отдельности состоит из «светлой» и «темной» зон. В «светлой» зоне МЛК выступает как осознаваемая и обозреваемая сущность. В «темной» — как функционирующая, но неосознаваемая и необозреваемая сущность.

При порождении мысли МЛК функционирует как мышление, деятельность которого может быть двух типов.

1. Спонтанное, свободное (мышление ни о чем) — информемы находятся в свободном движении. Они объединяются, взаимодействуют, образую цепочки информем, и также легко разъединяются. Деятельность сознания при этом заключается в оценке новых цепочек: ценные и представляющие интерес информемы обращаются сознанием в свое достояние.
2. Телеологическое (мышление о чем-то конкретном) — это поиск информем с заранее заданными свойствами. Такое мышление может, в свою очередь, быть дискурсивным и эвристическим. Дискурсивное осуществляется в «светлой» зоне сознания и требует наличия в этой зоне большого количества именованных информем , которые соединяются друг с другом по законам, напоминающим синтаксис внешнего языка. Эвристическое мышление осуществляется в «темной» зоне и оперирует всем репертуаром информем, которые соединяются аграмматично, по закону кратчайших семантических расстояний. Отсюда следует высокая скорость и значительная продуктивность. Данный тип мышления дает возможность  получать результат в условиях дефицита информации в «светлой» зоне и позволяет приближаться к прояснению феномена интуитивного постижения истины.

Будучи ипостасью МЛК, язык также функционирует в осознаваемом и неосознаваемом режимах. Исходя из этого, привычное определение языка как системы знаков оказывается не вполне адекватной, так как в ипостасной интерпретации  он начинается там, где еще нет оснований говорить о знаках  их привычной интерпретации.

Список литературы:

1. Березин Ф.М. История лингвистических учений — М., 1975.
2. Дубровский Д.И. Проблема идеального. — М., 1983.
3. Звегинцев В.А. История языкознания XIXи XX веков в очерках и извлечениях. Ч. I— М., 1960.
4. Леви-Брюль Л. Сверхъестественное в первобытном мышлении. — М.: Педагогика-Пресс, 1999.
5. Лекторский В.А. Эпистемология классическая и неклассическая. — М., 2001.
6. Матяш Т.М. Сознание как единство нерефлексивности и рефлексивности. — Ростов-на-Дону, 1990.
7. Морковкин В.В. Язык, мышление и сознание // Русский язык. Энциклопедия. — М., 1998.
8. Новая философская энциклопедия: в 4 т. Т. 4. — М., 2001.
9. Серл, Джон. Открывая сознание заново. — М., 2002.
10. Спиркин А.Г. Сознание и самосознание. — М., 1972.
11. Философский энциклопедический словарь. — М., 1983.
12. Gorman F. Rationality and Relativity: The Quest for Objective knowledge. — Albershot. Brookfield USA, 1989.